Александр Ященко - Хруп Узбоевич

• Название: Хруп Узбоевич
• Автор: Александр Ященко
• Жанр: Детская проза

Эта увлекательная и поучительная книга о животных из «золотого фонда» дореволюционной детской литературы написана натуралистом А. Л. Ященко в виде воспоминаний главного героя — крысы по имени Хруп. Необычайная любознательность заставила Хрупа отправиться в дальние странствия, где на каждом шагу его подстерегали опасные приключения. Крыса, наделенная автором способностью к тонким наблюдениям и интересным размышлениям, рассказывает о тех краях, где ей довелось побывать, о повадках птиц и зверей, о привычках человека и его взаимоотношениях с братьями меньшими. «Воспоминания» представляют собой переиздание книги, вышедшей в 1903 г. в Санкт-Петербурге. Правописание и пунктуация текста приближены к современным. Рисунки и автотипии художников воспроизведены по первому изданию.

---

И, взяв в руки уду и как-то насторожившись, старик шепотком продолжал:

— Вот наплавок-то, вишь, как поехал, поплыл… Это — он червя в рот взял. Взял, значит, и ведет, легохонько так. В эту пору его тащить николи нельзя: только червя изо рта вытащишь, а сазан уйдет и другую рыбу спугнет. А вот теперь, как наплав-то утоп, теперь тащи, теперь он его, червя-то, заглонул, теперь уж он твой…

— Теперь уж он мой… шалишь! — сказал старик, дернув и поведя в сторону согнувшимся прутом.

Кто-то сильно тащил за волос в воду прут, трепетавший в руках старика: в воде что-то ходило…

А через несколько секунд старик подтащил ближе высовывающуюся из воды крупную, больше крысы, рыбу, которую и выволок прямо на берег; прерванная речь полилась снова:

— Ишь, как заглонул! Значит, в надежде был, что его будет — червь-то. Ан, брат, шалишь: супротив человека тебе не устоять! Ну, теперь иди на «кукан»! — и, продернув в рот и жабры рыбе какую-то палочку с привязанной к ней веревочкой, старик пустил рыбу в воду. Рыба заплавала на веревочке. В былое время вроде этого, только на цепочке, водили Бобку.

Оправив что-то на крючке, с которого была снята рыба, старик опять бросил червя и поплавок в воду.

— А вон, видишь, крыс, на той уде, на второй, наплав-то дрыгает! Это окунек либо ерш. Одно слово — брадобреи, стригуны. Им только бы червя обглодать, да мне время извести. Ишь танцует! Это они налетают да рвут червяка. И поймать-то их — плевое дело, да штучка-то махонькая. Что из их толку-то? На уху — и то чуть не ведерко надоть! А сколько их туда влезет! — Чай, съел червя-то? Ну, так и есть — сглодал! На их николи не напасешься! Переменим, что делать! Мала рыбка, а пакостница.

Вот среди такого или подобного разговора впоследствии я и узнавала много новых и интересных для меня вещей. Узнала, что и рыба — не безмозглое животное, а тоже имеет свои рыбьи мысли, и даже человеку нужно перехитрить ее, чтобы ловить себе на еду. Мои способности, прикопленные знания помогли понять, что и на рыб, как и на крыс, у человека запасено много уловок. Узнала я, что сазан, карась да плотва, хотя едят больше тину да траву, но идут на хлеб и на червя. Окунь же и щука идут только на мелкую рыбку да на червяка, а на хлеб не пойдут, так как питаются живой добычей. Это старик объяснил по-своему: «Мучного не едят!».

Одну рыбу, особенно мелкую, по словам старика, нужно тащить сразу, и она легко выволакивается, другую — надо долго водить в воде, пока она не утомится, и тогда уже вытаскивать, а то она, рванувшись, оборвет волос и уйдет. Одна рыба идет на крючке в воде легко, а, как высунет нос из воды, непременно дернет, рванется и может оборвать крючок, а другая — упирается, ровно большая, а вытянут ее — «так, ершишка меньше мышонка!»

Узнала я, что одних рыб ловят на удочки из волос, как у старика, других — на веревку, привязанную к кусту, например огромных щук, — я их потом у старика видела, — третьих — в сети, которые либо ставятся с вечера, либо волочатся по дну реки.

И еще много уловок рассказывал мне старик. Всех я теперь и не припомню. Да, и нужно ли?..

Тогда лишь одно запало у меня в уме — рыбы, хоть и в воде живут и на других животных мало похожи, но и у них есть свои горе и радости. Во мне пробудилось даже нечто, вроде чувства жалости к этим животным, лишенным прелестей суши и воздуха. Впрочем, впоследствии я узнала, что воздуха они не совсем лишены, так как он и в воде есть; без него они тоже жить не могут.

Наловив с разговорами и прибаутками разной рыбы, старик вытянул из воды связку плававших на веревке сазанов, окуней, плотвы, густеры — названия прочно застревали у меня в памяти, — пошел домой, потрепав предварительно меня по шерстке и сказав:

— Ну, внучек, домой! Клев кончился, теперь до утрева, до солнышка, клевать не будет.

Было уже темно, и сумерки быстро гасли. Придя домой, старик вычисгил рыбу, бросил одного окунька мне, — я до него не дотронулась, — и, положив добычу в деревянную чашку, покрыл тряпкой.

— Завтра уха, варево, будет… а теперь — пожуем хлебца да идем, внучек, спать: ты под печь, я на печь! Так-то…

Наступила ночь. Старик долго не мог заснуть и кряхтел на печи. Я тоже плохо спала. Мне чудилось, что пора ученья у меня не проходила; напротив, каждый день прибавлял все новые и новые задачи моему уму и памяти.

Один раз, когда у старика рыба не клевала, он неожиданно повел другие речи, перейдя как-то на лесных животных.

— Ведь вот, крыс, умная ты зверюга, а в лесу много народу поумнее тебя будет. Так-то-сь! На всякого зверя свой умница найдется. Вот, хотя бы твоя крысиная, али бо мышиная порода. Ведь, сколько вас в лесу сортов-то! Скажем, первая — мышь лесная. Я, чай, ты ее где-либо возле лачуги встречал, а то, грешным делом, и задавил. Она не более городской-то, домовой, будет. Потом — мышь полевая, это уж к опушке, у полей. Потом — водяная крыса; в энтой отличка есть от вашего брата. Да вот ты отколи-то взялся. Это выходит — четыре сорта. И всех-то вас по лесу гоняют другие звери — лиса да волки, а в ину пору и барсук словит. А уж про летучих-то разбойников и говорить нечего: не жалуют вашу породу ни филин, ни сова, ни ястреба, ни сокола, которые побольше, ни орлы. Я чай, у тебя на спинке значок-то от совы? Если крупная была, то мне и невдомек, как ты от нее выбрался? Теперь возьмем белок, али других древесных лазунов, вроде их. На них другие умники — ласка, да хорь, да куница лесная, да горностай-переодевальщик: зимой он, вишь, белую шубку одевает. Куница да хорь, те на сонных больше кидаются, иной раз и сову умудрятся поймать. А все же и на них есть охотники: волки, да филины, да орлы. Есть в лесу да по лесным рекам и другие, мельче звери; в лесу еж-пыхчун, в реке выдра-рыболовка. Одного взять нельзя — колется, другая ныряет больно ловко. А все же и им не легко живется. Лиса какого хошь ежа перехитрит. Игол что ли его не боится, а либо что придумает: в воду, говорят, его скатывает, чтобы развернулся. Только поедают лисы ежей да и только, особливо еженят, у коих и иглы-то мягкие, ровно кожаные. Ну, а выдру иной раз орел-скопа только разве обидит, а взять — не возьмет, зато люди ее шибко ловят капканами за рыбье воровство. Одначе теперь их что-то не видать, а прежде много было. Вот на этой речке одна живет. Сколько она этой рыбы губит — страсть… Есть, как следует, не ест, а только спинки выедает, самое, значит, лакомое место. Кажись, клюет? — перебил он вдруг свою речь.

— А вот там, за рекой, мочажина такая есть, — продолжал старик, потрогав удочку и заметив, что ошибся. — В этой мочажине к концу лета, почесть, совсем воды не остается: лошади по брохо не будет. Так в ей чудной зверь живет. Хохулей прозывается. Морда у ей ходуном ходит; все берет носом, что потребуется. Намедни я ездил вдоль краю, так сверху, от леса с обрыва, сам видел, как она по дну бегает да всякую мушеру в грязи меж травы ищет. Забавно… У ней близко там, должно, нора есть.

— Одначе, внучек, довольно тебе я тут наболтал. Пойдем-ка-сь домой; видно, сегодня нам рыбки не готовить.

И, собрав снасти, старик поплелся к себе, сопутствуемый ручной крысой, которой такая неудача была одной из самых желательных: когда клевало, старик, кроме как о рыбе, мало о чем говорил.

Я вспомнила и передала эту беседу старика нарочно, так как она имела связь с двумя моими экскурсиями по реке и на озеро.

XII

В поисках за выдрой. — Брошенная нора. — Грозный хозяин. — В поисках за выхухолью. — Странная столовая. — Выхухоль — Печальное возвращение. — Мысли о судьбе зверей

Я думаю, что любознательной крысе вполне было понятно желание поближе повидать двух диковинных зверей, живших где-то близко, тем более, что из слов старика я заключила, что эти звери не принадлежали к числу врагов крыс.

Несколько дней странствовала я по обоим берегам реки в надежде встретить выдру, но ни одна моя дневная прогулка не была успешна. Каждый раз, пройдя далеко вдоль реки, я возвращалась тем же путем к кусту ветельника, а от него уже легко находила дорогу к дому. Раза два я переплывала нашу неширокую речку, но и на том берегу не находила диковинного рыболова. Впрочем, в том, что выдра существовала и даже очень недалеко, я не сомневалась, находя на берегу рыб, действительно, с выеденным на спинке мясом. Иногда даже я не без аппетита доканчивала недоеденное выдрой. Наконец, один случай помог мне познакомиться с интересовавшим меня зверем, и, как всегда в моей скитальческой жизни, этот случай не обошелся без недоразумений и приключений.

На пути своих изысканий я нередко спугивала водяных крыс, которые, видя мои внушительные сравнительно с ними размеры, предпочитали уходить в воду. О моих миролюбивых намерениях они знать, конечно, не могли. Сначала я принимала их бульканье в воду за прыжки глупых лягушек, но вскоре убедилась, что лягушки прыгают и плывут совершенно иначе. Когда я видела голову плывущей крысы, я уже знала, — кто передо мной. Но иногда в камышах приходилось судить только по расходящейся волне. И тут я заметила разницу в движениях этих двух далеко неоднородных животных. Лягушка бросалась в воду и делала один или несколько порывистых плавательных движений, отчего волны, шедшие от морды, как-то перебивались, удваиваясь и утраиваясь. Если же плыла крыса, то от ее мордочки шли ровные волны, поуже у морды и расширявшиеся позади. При этом крыса обыкновенно в воде описывала легкий полукруг, останавливаясь поближе у прибрежных кустиков. Кроме того, лягушки чаще, чем крысы, нырнув, плыли под водой. Итак — мне хорошо было известно присутствие на реке нескольких водяных крыс, которыми я скоро перестала интересоваться, убедилась, между прочим, что они были совсем другой породы, чем я. Я вся была поглощена желанием видеть выдру.