Максим Чертанов - Дюма

• Название: Дюма
• Автор: Максим Чертанов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-235-03683-3

Мы все любим его, но любим, путая с его героями, как что-то невероятное, сказочное — балы, кареты, шпаги, кружева. Но, если приблизим взгляд, увидим иное, странно знакомое — командировки, фотосессии, митинги, суды… Он совершил революцию в журналистике и театре, он писал романы и исторические труды, он вел блоги и баллотировался в депутаты, он дрался на дуэлях и защищал обиженных; он рассказывал о России то, что мы сами знали, но боялись сказать; куда бы он ни приехал, первым делом посещал тюрьму, главной темой его творчества было страдание, страстью всей его жизни — политика… О жизни этого необыкновенного, но так похожего на нас человека — Александра Дюма или просто Сан Саныча — в самой полной русскоязычной биографии рассказывает автор.

знак информационной продукции 16 +

---

«Сперонара» доставила его в Неаполь к Иде 6 ноября, а 20-го он был арестован как проживающий по подложным документам и депортирован в Рим; между этими делами он написал маленький шедевр «Корриколо» (название дорожной повозки): «В середину садится толстый монах, образуя центр человеческой общности, влекомой корриколо, подобно круговоротам из душ людских, которые видел Данте в круге первом. На одном колене он держит какую-нибудь свеженькую кормилицу, а на другом хорошенькую крестьяночку; по обе стороны от монаха, между колесами и кузовом, располагаются мужья этих дам… наконец, под осью экипажа, между колесами, в сетке с большими ячейками, раскачивающейся из стороны в сторону и снизу вверх, копошится нечто бесформенное, которое смеется, плачет, стонет, вопит, поет, зубоскалит и которое невозможно даже различить в пыли от лошадиных копыт: это трое-четверо детей, неизвестно кому принадлежащих, неизвестно куда направляющихся, неизвестно чем живущих, оказавшихся там неизвестно как и неизвестно почему там остающихся». В Риме заинтересовался раскопками Помпей и Геркуланума, собирал материалы о Нероне и Калигуле — пригодится; съездил в тюрьму в Чивитавеккья и, наконец, попросил аудиенции у папы Григория XVI («о котором говорили: вино и женщины его Евангелие, его скипетр — топор палача»).

Удивительно, но папа его принял (помог его секретарь Огюст де Таллене). Как писал Дюма в «Корриколо», он неуклюже поцеловал папе руку, не знал, как себя вести, покушался и на ногу, папа ногу отдернул, но, кажется, был польщен. Говорили о Шатобриане, папа сказал, что драматург должен писать о нравственном, спросил, о чем хочет писать гость, тот ответил, что о Калигуле и гонениях на христиан, папа одобрил. Но на следующий день, когда Дюма собирался в Венецию, пришла полиция и заявила, что он член «Польского комитета» и пишет революционные пьесы («Сын эмигранта»). Пьесу он признал, комитет отрицал, но его все равно выслали. В конце 1835 года он вернулся во Францию с либретто для Беллини и узнал, что тот умер, а также обнаружил массу сюрпризов от «взбесившегося принтера». Новый пакет законов был принят в сентябре, после покушения Фиески, под ударом — печать. Отныне воспрещалось: 1) оскорблять короля; 2) возбуждать ненависть или презрение к королю; 3) возбуждать ненависть или презрение к правительству; 4) побуждать к восстанию; 5) совершать нападки на основы государственного строя; 6) называть себя республиканцем; 7) выражать пожелание или надежду на низвержение существующего строя; 8) публиковать списки присяжных; 9) печатать отчеты о политических процессах; 10) объявлять краудфандинг для уплаты штрафов по политическим обвинениям. Все эти преступления переводились в ранг покушений на госбезопасность и подлежали рассмотрению не в суде присяжных, а в палате пэров либо спецсудах, учреждаемых министром юстиции; говорить на суде подсудимые не имели права. Кара — от 5 до 20 лет или штраф от 10 до 50 тысяч франков. Для рисунков, карикатур и пьес восстанавливалась предварительная цензура. Чтобы не открывались новые газеты, был повышен залог (уставной капитал); если редактор сидит в тюрьме — а по новым законам все редакторы должны были все время сидеть в тюрьме, — газета не может выходить. Министр юстиции был откровенен: «Мы хотим свободы печати, но не допускаем критики ни особы короля, ни династии, ни монархии… Нам скажут, что суровостью наказаний мы хотим убить печать. Нужно отличать монархически-конституционную прессу, оппозиционную или нет, от республиканской, карлистской или отстаивающей всякий государственный режим, кроме нашего. Эту последнюю мы ни в каком случае не намерены терпеть». Гизо еще откровеннее: «Всеобщее и предупредительное устрашение — такова главная цель законов…» Заодно изменили закон о присяжных: они потеряли право (дарованное им в 1832 году) самостоятельно признавать смягчающие обстоятельства, а для обвинения теперь требовалось не две трети, а большинство голосов. Хлеще Реставрации — недоставало лишь закона о святотатстве. И это, подумать только, происходит в XIX веке!

Первыми жертвами нового закона стали газеты «Еженедельник» и «Реформатор»: редактор первой поплатился трехмесячным заключением и шеститысячным штрафом за цитату из Лафайета: «Когда правительство нарушает народные права, восстание становится для народа долгом», редактора второй приговорили к четырем месяцам тюрьмы и штрафу в две тысячи франков за слово «узурпатор». Легитимистские газеты, располагавшие деньгами, могли это пережить, но нищие республиканские гибли. Каррель: «Пресса не оправилась от этого удара и занялась самоцензурой». В палате шла перегруппировка партий: правый центр (Гизо), левый центр (Тьер), центральный центр (Дюпен), то бишь сплошные центристы, «жвачные животные», по выражению Дюма; оппозиция — малочисленные легитимисты и слабенькая «династическая левая» (Одийон Барро). В феврале 1836 года правительство пало вследствие соперничества между Тьером и Гизо, Тьер его возглавил, ждали, надеялись — это же Тьер! Но поблажек прессе не было, стало еще хуже, и, в свою очередь, хуже становились революционеры: место либералов занимали люди с полутеррористическими взглядами, как Барбес и Бланки.

О современном и французском теперь писать нельзя — намек, штраф, тюрьма, — но для историка найдутся лазейки. После неудачной попытки работать с Мейербером (директор парижской Оперы просил либретто для «Роберта-Дьявола», но композитор и поэт не сошлись характерами) Дюма отдал «Дон Жуана» в «Порт-Сен-Мартен», выбив роль для Иды, и начал новую серию исторических хроник, таких древних, чтобы уж никакого намека в них не нашли. Написал продолжение «Изабеллы Баварской» — «Правая рука кавалера де Жиака», потом взялся как следует за Столетнюю войну: «Графиня Солсбери», «Эдуард III», «Хроники Франции». Писал он по источникам — Фруассару, де Баранту, Скотту — и был опять обвинен в компиляции и плагиате. Редкий историк, впрочем, избежал этого обвинения, если только он не отыскивал, потратив годы, неизвестный науке документ; источниками, причем одними и теми же, пользовались все, только каждый отбирал, описывал и анализировал факты по-своему. «Обычный читатель» и литературный критик почему-то думают, что «правильная» книга пишется «из головы»; беллетристы и историки знают, что это не так, и ни один историк никогда претензий к Дюма не предъявлял, наоборот, хвалили.

Попутно он написал пьесу «Шотландец» по «Квентину Дорварду», но никуда не пристроил; помог старому соавтору Руссо и Тюлону де Ламберу сочинить водевиль «Маркиз де Брюнуа», поставленный в театре «Варьете» 14 марта (не подписал и денег не взял); готовился к Калигуле — читал в переводе Светония и Тацита. 30 апреля премьера «Дон Жуана» — оглушительный провал. Бальзак сказал: «Он кончился, это человек без таланта». Арель, уже принявший к постановке «Поля Джонса», передумал. Денег опять нет. И тут Фредерик Леметр дал ему рукопись пьесы «Кин», брошенной де Ламбером и Фредериком де Курси. Леметр хотел играть героя, Эдмунда Кина (1787–1833), великого английского актера шекспировского репертуара, умершего в нищете после бурной жизни. Пьеса получила имя «Кин, или Гений и беспутство». Актер пьет, скандалит, презирает людей, а зря: добрый принц Уэльский, брат короля, спасает его от тюрьмы. Это первая крупная работа Дюма, где никто никого не убил и все кончилось морализаторски-слащаво; она популярна, и ее ставят до сих пор. (Сартр написал свой вариант пьесы — у него Кин имеет право вести себя как ему угодно, а общество ему действительно враг.)

Кому война, кому мать родна: идейная пресса погибла под грузом штрафов — тем лучше для безыдейной; появлялись новые газеты, и неплохие. Летом 1836 года будущий магнат журналистики Эмиль Жирарден (1806–1884) создал великую «Прессу». Он ранее опубликовал два романа, понял, что это не для него, и ушел в издательское дело, начав с журналов мод и превратив их в таблоиды с налетом интеллекта. Главное в газете — чтобы ее покупали, мысль совсем не очевидная для того времени: газеты были дорогие и очень партийные — либо за короля, либо против — и потому скучные. Для театра, хроники, мод — отдельные издания, тоже дорогие, роскошные и убыточные. Жирарден решил, что в газете все должно быть как в универмагах (которых еще не было): новости, биржевые прогнозы, статьи о социальных проблемах, рецензии, эссе, интервью, сплетни, что-то для умников, что-то для простаков, что-то для мужчин, что-то для дам; газета должна быть дешева и распространяться по подписке — масса подписчиков приведет рекламодателей. В 1831 году он женился на умнице Дельфине Гай, и они основали такое издание — «Газету полезных знаний», которая при годовой цене в четыре франка мигом набрала 130 тысяч подписчиков; за ней последовали «Газета учителей начальной школы», потом «Семейный музей» и «Французский альманах», расходившийся впоследствии миллионным тиражом.