Анатолий Домбровский - Платон, сын Аполлона

• Название: Платон, сын Аполлона
• Автор: Анатолий Домбровский
• Издательство: Армада
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1998
• ISBN: 5-7632-0761-0

События романа А.Домбровского переносят читателей в Древнюю Элладу. В центре увлекательного повествования — жизненные, человеческие и научные искания Платона, одного из самых знаменитых учёных древности. Издание предваряется биографической статьёй, дополнено комментариями.

---

Ксантиппа угощала собравшихся козьим молоком и лепёшками, плакала. Сократ же был весел, балагурил, развлекал друзей, хотя и не очень успешно: лица собравшихся оставались мрачными, будто на похоронах. Сократ, кстати, заметил, что на похоронах, говоря по совести, надо не печалиться, а веселиться, поскольку душа умершего, получив свободу, радостно парит над скорбящими, собираясь к звёздам, что смерть, в сущности, есть выздоровление замученной телом души, и за это следует приносить в дар богу исцеления Асклепию откормленного петуха.

Критон сказал учителю то, что думали, пожалуй, все собравшиеся:

   — Не ходи на суд, Сократ. Ещё не поздно. Пока не пришли за тобой скифы, судебные надзиратели, сядем на лошадей и уедем. У меня в Беотии есть дом и сад, я тебя спрячу, никто не найдёт. Уверен, что Перикл предложил бы тебе то же самое. В своё время он помог избежать суда Анаксагору, предлагал скрыться Фидию. Это разумно — бежать от неправедного суда.

Сократ отказался.

   — Суд будет забавным и скорым, — сказал он. — Повеселимся.

   — Обвинительную речь для Мелета, говорят, написал Поликрат, — напомнил Критобул. — Он большой мастер сочинения подобных опусов. Ликон — сам оратор. А для Анита, конечно, постарались многие. Мелет хоть и дурак, но хороший декламатор, может произвести на присяжных выгодное впечатление. Успех Ликону почти обеспечен. Анит же олицетворяет власть и демократию...

   — Остановись, — попросил Критобула Сократ. — Вот и отец тебе скажет, если не веришь, что мне доводилось состязаться с великими ораторами, но и они от меня бежали.

Тут Сократ, конечно, прихвастнул. Но проблема заключалась в другом: Мелет, Анит и Ликон будут состязаться с Сократом не в умении доказывать истину, а в способности переманить на свою сторону присяжных цветистостью речей, хлёсткими, яркими высказываниями и страстностью изложения позиции. Вряд ли Сократ сумеет в этом превзойти риторов.

   — Ты всё же возьми с собой Ксантиппу и детей, — посоветовал Антисфен. — У судей, знаешь ли, смягчаются сердца, когда они смотрят на плачущих женщин и детей. Да и сам пусти слезу, если понадобится. Бей себя в грудь, кайся. Помнишь, как вёл себя гордый и мужественный Перикл, когда Аспасию вызвали на суд за безбожие и сводничество? Он не стыдился каяться, просить и плакать. И каков был результат: Аспасию оправдали! Так Перикл поступился гордостью ради жены, а ты сделаешь это ради всех нас, твоих друзей, которые тебя любят.

   — Обещай в крайнем случае откупиться деньгами, — сказал Аполлодор. — Мы найдём деньги, чтобы внести за тебя. Не так ли, Платон?

   — Так, — ответил Платон. — И Аполлодор, и я, и Критон... Мы внесём такую сумму, какая понадобится.

   — Все вы — настоящие друзья. И советы ваши разумны, — сказал Сократ. — Но мой деймон подсказывает мне: ни о чём не хлопочи, Сократ, всё образуется само собой, всё к лучшему.

Когда на рассвете появились скифы, пришедшие проводить учителя на суд, на каменную ограду двора близ калитки взлетел большой золотисто-зелёный петух и, вытянув шею в сторону Сократа, громко закричал.

   — Вот, — указал на него рукой Сократ. — Он всё знает: пойдём и мы...

Столы и скамьи стояли в нижней части склона, а присяжные и публика расположились на склоне, словно в амфитеатре. Между ними мерно прохаживались судебные стражи. Председательствующие сели в центре за стол, на котором уже стояли водяные часы и глиняные сосуды для голосования присяжных, обвинители — Мелет, Анит и Ликон — устроились на скамье справа от стола, Сократ — на такой же скамье слева.

Критон сидел в числе присяжных за спиной Сократа, а все остальные — Платон, Аполлодор, Критобул, Симмий, Кебет, Херекрат, Антисфен, Аристипп и Федон — среди публики, за запретной для пересечения полосой, охраняемой стражниками.

Председательствующий растолковал собравшимся порядок суда: сначала речи обвинителей, выступление защиты, затем первое голосование — о виновности, слово подсудимого, потом второе голосование — о мере наказания для виновного, и, наконец, решение суда. После этого слово взял Мелет. Его речь была выслушана с большим вниманием. Ни одного голоса не раздалось ни среди присяжных, ни среди публики. Да это и понятно: в речи Мелета было перечислено всё, за что, по мнению обвинителя, Сократа следовало наказать: все факты, свидетельствующие о его непочтительном отношении к отечественным богам, и все случаи развращения юношей — от покойного Алкивиада до ныне здравствующего шалопая Анита-младшего. Перечислив все пункты обвинения, Мелет воздел руки к присяжным и попросил их не только признать Сократа виновным, но и приговорить его к смертной казни.

   — Пусть он осушит чашу цикуты и навсегда уйдёт из нашего благословенного города! — воскликнул Мелет в заключение.

Анит обрушился на Сократа за то, что тот — враг демократии, не раз выступавший против народных вождей и против участия народа в управлении государством и выдвигавший стратегов и судей из своей среды. Отсутствие у его выдвиженцев достаточных знаний превращает Афины в государство крикунов и невежд. По утверждению Анита, Сократ продался аристократам, считая, что только им, унаследовавшим ум и знания своих благородных родителей, под силу справедливо управлять государством. Между тем всем известно: и Алкивиад, и Критий, и Ферамен, и Хармид, и ещё десятки других выходцев из аристократических фамилий предавали и теперь предают афинян, сотрудничая со Спартой и Персией. Анит конечно же вспомнил и о том, как Сократ развратил его сына Анита-младшего, который, наслушавшись речей Сократа, восстал против родительской воли, не пожелал заниматься кожевенным делом, а возмечтал стать мудрецом, из-за чего пристрастился к вину, к разгульной жизни и попал в дурную компанию богатых бездельников. Таким образом, Анит не только поддержал обвинение, выдвинутое против Сократа Мелетом, но и добавил к нему своё.

Ликон говорил о том, что Сократ хоть и называет себя философом в отличие от тех, что именуются софистами, по существу, ничем от них не отличается, а во многом даже превосходит их, так как ни в отеческих традициях, ни в отеческих верованиях, ни в отеческих законах не видит ничего, что можно было бы почитать и поддерживать.

   — Вы сами это видели и слышали, — сказал Ликон. — С кем бы Сократ ни заговорил, он всякого превращал в посмешище. Никто, по Сократу, не заслуживает уважения, не заслуживают его также правила и законы, по которым мы живём. Истинные законы известны только ему, но никто из нас ни разу о них не слышал. Он над всем смеётся и всё отвергает, уважаемые судьи! Нашему городу, пережившему столько невзгод и страданий, нужны покой и уверенность в себе и завтрашнем дне, а Сократ всех раздражает своей навязчивой болтовнёй и кощунственными заявлениями о всеобщем невежестве афинян.

После речей обвинителей выступил Сократ. Обычно в таких случаях слово предоставлялось либо защитнику, либо обвиняемый произносил защитительную речь сам, составленную для него кем-либо из логографов, искушённых в судебных разбирательствах. Сократ отказался и от защитника, и от помощи логографа, полагая, что сам сможет отвести от себя клеветнические обвинения Мелета, Анита и Ликона. Логограф Лисий, любивший Сократа, написал для него речь бесплатно. Сократ даже согласился прочесть её, но вернул её обратно, сказав, что эта речь слишком хороша для него, так как он представал в ней едва ли не существом идеальным. Больше всего, однако, Сократу в сочинении Лисия не понравилось то, что в конце обвиняемый должен был обратиться к судьям со слёзной мольбой пожалеть его старость, его бедную жену и маленьких детей, которые в случае удовлетворения требования Мелета останутся сиротами и без средств к существованию. Друзья умоляли Сократа воспользоваться речью Лисия, зная, как капризны присяжные, как они бывают непримиримы к людям независимым и гордым, как жаждут порою увидеть обвиняемых униженными и робкими, а себя, стало быть, в роли вершителей судеб. Но Сократ не только не прислушался к просьбам друзей, но сказал им, что стыдно ему, старому человеку, под конец жизни предстать перед афинянами жалким и трясущимся от страха старикашкой.

   — Мой деймон не велит мне слушать вас, — сказал Сократ друзьям. — Со своей защитой я уж как-нибудь справлюсь сам. Обещаю вам, что постараюсь.

И вот время постараться пришло. Ради жизни, ради чести философа, ради друзей, ради жены и детей. Но пуще всего — ради истины.

Солнышко уже припекало, было жарко. Сократ поднялся со скамьи, утёр лицо платком, отыскал глазами друзей, кивнул головой, подбадривая их, и сказал, обращаясь к судьям, что, к сожалению, не сможет говорить так красиво, как обвинители, он такому не обучен. Но истина скорее нуждается не в украшениях всякого рода, а в том, чтобы предстать перед ищущими её обнажённой и чистой. Красноречивая клевета во сто крат отвратительнее клеветы обыкновенной. А скромная истина блистательнее размалёванной, как гетера.