Никита Михалков - Публичное одиночество

• Название: Публичное одиночество
• Автор: Никита Михалков
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-699-70838-3

Что думает о любви и жизни главный режиссер страны? Как относится мэтр кинематографа к власти и демократии? Обижается ли, когда его называют барином? И почему всемирная слава всегда приводит к глобальному одиночеству?..

Все, что делает Никита Михалков, вызывает самый пристальный интерес публики. О его творчестве спорят, им восхищаются, ему подражают… Однако, как почти каждого большого художника, его не всегда понимают и принимают современники.

Не случайно свою книгу Никита Сергеевич назвал «Публичное одиночество» и поделился в ней своими размышлениями о самых разных творческих, культурных и жизненных вопросах: о вере, власти, женщинах, ксенофобии, монархии, великих актерах и многом-многом другом…

«Это не воспоминания, написанные годы спустя, которых так много сегодня и в которых любые прошлые события и лица могут быть освещены и представлены в «нужном свете». Это документированная хроника того, что было мною сказано ранее, и того, что я говорю сейчас.

Это жестокий эксперимент, но я иду на него сознательно. Что сказано – сказано, что сделано – сделано».

По «гамбургскому счету» подошел к своей книге автор. Ну а что из этого получилось – судить вам, дорогие читатели!

---

Зорий, как я уже сказал, очень разносторонний, одаренный человек. И, как я понимаю, в течение всей дальнейшей жизни эта разносторонность не покидала его. И я знаю, что совсем недавно он совершил морское путешествие. Кстати, Зорий меня тоже туда звал. Он куда-то плыл. С друзьями они шли морем к океану. И снова его настойчивость, его молодость, его авантюризм. В этом смысле он абсолютно из тех, кто открыто говорит: «Да, я авантюрист, но я из тех авантюристов, которые рискуют своей шкурой, а не чужой». Наверное, в этот раз на море он рисковал опять. И, надеюсь, выиграл, добился своей цели. Меня, естественно, это ничуть не удивило.

Я хорошо помню, как Зорий вместе со своим другом, капитаном небольшой яхты «Дельфин» Вячеславом Пантелеевым, летом 1972 года чуть ли не ежедневно выходили в знаменитую Авачинскую бухту. Мне посчастливилось несколько раз, по выходным, когда получал увольнительные, выходить с ним на яхте в море.

Вот что писал Зорий о тех днях наших походов в своей книге «Белый марафон»: «Дух захватывало каждый раз, когда приближались к Трем братьям – трем гигантским скалам, стоящим бок о бок у входа в открытый океан. Туда нас всегда тянуло – на простор, где и цвет воды другой – более небесный, где и волны покруче, и белые «барашки» побелее и покрупнее! Но слишком маленький наш «Дельфин». Он даже меньше тихоокеанского «барашка». Да и не делается это просто так – захотел и вышел в океан. А главное – тогда у меня была другая цель, другая дорога».

Да, тогда у нас была другая дорога. Мы готовились в те дни к походу на собаках по тундре.

И однажды на яхте Зорий сказал мне, что он сделает мне уникальный подарок. Он попросил капитана «Дельфина» выйти из Авачинской бухты на несколько кабельтовых в Тихий океан. Потом попросил, чтобы я спел из фильма «Я шагаю по Москве» строки из песни: «А я иду, шагаю по Москве, но я пройти еще смогу соленый Тихий океан, и тундру, и тайгу». И затем как-то уж очень уверенно добавил: «Вот походим сейчас по Тихому океану, но несомненно пройдем и тундру, и тайгу». Через несколько месяцев мы прошли и тундру, и тайгу.

И я впрямь получил, может быть, самый бесценный подарок в моей жизни. Слова из песни, которую я пел в фильме «Я шагаю по Москве», песни, которую пела вся страна, оказались пророческими благодаря Зорию. Он, повторяю, всегда добивался своей цели.

Поэтому я желаю Зорию <в день семидесятилетнего юбилея> самого главного: чтобы не была потеряна в жизни эта его гармония, которая для меня лично – целая философия.

Это когда то, что ты хочешь, совпадает в жизни с тем, что ты можешь. Ведь все беды людей от того, что они думают, что могут, потому что хотят. Уверен, что Зорию удалось избежать такой беды в жизни и, надеюсь, он избежит этого в дальнейшем.

Я поздравляю тебя, Зорий, дорогой, с твоим славным юбилеем. Помню каждый день, буквально каждый час нашего путешествия. Недавно я перечитывал дневники, которые, думаю, когда-нибудь опубликую.

А тебе, брат, желаю, чтобы ты желал того, что можешь. Это и есть настоящая гармония любого человека и любого мужчины на земле.

Будь здоров. (XV, 10)

БАРИН (2001)

Интервьюер: Вы барин?

В чем же я барин, если применять это слово ко мне в качестве ругательства? Я что, целый день лежу на диване, пока на меня крестьяне пашут?

Пока не пашут, но постельное белье у вас уже с фамильными вензелями.

У меня и скатерти с вензелями, и салфетки. Ну и что? У меня еще есть носовые платки, носки, трусы…

Продолжать?

Все это сделано на заказ?

Нет. А если бы и да, так что из этого? Закажи я простыни и наволочки с вензелями герцога Букингемского, это было бы странно, но ведь я использовал символику моего рода, не чужого…

В вензелях, что ли, мое барство? Ответьте: как можно, будучи барином, за десять лет снять пять кинофильмов и десять телесерий о живописи, написать четыре сценария?

Мой рабочий день длится по восемнадцать часов в сутки!

А должностей у меня столько, что листа бумаги не хватит, если подряд их писать… (I, 80)

(2006)

Про меня в «Известиях» вышла статья – вот такими буквами в заголовке было набрано слово «БАРИН».

Интервьюер: Ага. Кичин, по-моему, написал. Лет шесть назад.

Хорошо, что не лет пятнадцать – двадцать. А то я бы стал невыездным, и моя карьера не рухнула бы, но сильно покачнулась…

Вы считаете слово «барин» обидным?

Я говорю сейчас о контексте. О том, как это слово звучит для ушей советского человека. Хотя вообще в нем ничего плохого нет.

Насчет барина. Крестьяне Нижегородской области, где у Вас имение и где идут съемки «Утомленных солнцем – 2», действительно попросили Вас построить им дорогу?

Попросили, конечно. Запрос трудящихся будет удовлетворен?

Мы все равно станем улучшать дорогу для себя, значит, она улучшится и для них. (II,55)

(2008)

Про меня часто говорят: высокомерный, барин. А я считаю: те, кто вкладывает в слово «барин» негативный смысл, сами – холопы в душе. Потому что для них барин – это тот, кто лежит на диване. А для меня – тот, кто несет ответственность за большое количество людей. (I, 130)

(2009)

Интервьюер: Некоторые называют Вас барином новой России – насколько это соответствует действительности?

Ну если уж барин, то не новой, а старой – нашему роду более пятисот лет, а что касается навешиваемых ярлыков…

Я из таких бар, которые пашут по восемнадцать часов в сутки, и ничего предосудительного в этом не вижу. Мне так работать нравится, и нужно немного – чтобы мой труд не пропал втуне…

В тех же, кого это раздражает, говорят слабость и зависть – качества, которые были и остаются уделом холопа. (I, 137)

(2011)

А что в барстве плохого? Знают ли те, кто меня в этом попрекает, что Толстого величали барином, Пушкина Александра Сергеевича? По-моему, не самая плохая компания. Это уже после революции слово «барин» вдруг получило негативную, даже ругательную окраску.

Меня, кстати, многие считают высокомерным. Но это не так. Я никогда не откажу своему зрителю в общении. Всегда открыт для диалога. При этом я терпеть не могу панибратства: когда кто-то подходит ко мне и запросто говорит: «А пойдем, Никитка, пропустим по стаканчику».

Тогда да – я высокомерен. (XV, 58)

БЕЗБОЖИЕ, БЕЗВЕРИЕ (1994)

Новый большевизм поменял свою окраску, но принцип остался тем же: зачеркнуть все то, что было до него. Совершенно не думая о том, что такого рода политика через какое-то время может привести к тому, что следующее поколение уже перечеркнет все сегодняшнее.

В чем дело? Почему это происходит?

Всему этому – одна причина. Одна. Глобальная и очень простая – безбожие. Только безбожие, больше ничего.

Безбожие… Оно распространяется как зараза, как болезнь, оно влечет за собой много-много разных последствий. (I, 64)

(2001)

Я уже много раз об этом говорил и порядком, верно, многим надоел, но, что бы про меня ни говорили и ни писали, я еще раз повторю: я убежден, что все то ужасное, что случилось с нашей страной и русскими людьми в прошлом, XX веке, на сто процентов связано с безверием.

Потому что, когда пришло безверие, вопрос «зачем жить?» заменили на вопрос «как жить?». А на второй вопрос «как жить?» нельзя ответить без первого вопроса «зачем жить?».

Все. Точка ру. Больше ничего!

Можно ссылаться на красный и белый терроры, голод, разруху, индустриализацию, коллективизацию, репрессии; но все то, что мы получили, связано, прежде всего, с безверием.

Из этого, кстати говоря, во многом произошел итог Гражданской войны. Большевики, не стесняясь, обещали дать то, чего не могли дать. А их противники (белые офицеры), такие, как Туроверов и подобные ему, не могли обещать того, чего не могли исполнить. Совесть и воспитание не позволяли.

И не обещали… А народ доверился и повалил валом за теми, кто сначала наобещал, а потом закабалил их больше, чем до реформы 1861 года.

Поймите, что колхозное крестьянство было гораздо более изощренным злом, чем крепостничество. Представьте себе, что в XX веке появиться в свет молодому хлеборобу можно было только тогда, когда он через военный билет получал паспорт. А все остальное для него было закрыто, его даже в гостинице не могли прописать, потому что кроме справки из сельсовета у него никаких документов не было.

Убежден, что в основе всех наших бед – безверие.

Однако как преступно и глупо было выбивать из людей веру палкой, так же бездарно и бессмысленно будет ее в них вбивать…

Я думаю, что рост веры в душе человека торопить нельзя. Ведь, в конечном счете, речь идет не о бабушках, которые испокон веку ходили в церковь, и не о тех молодых людях, которые нацепили огромные кресты поверх рубах.