Фредерик Стендаль - Жизнь Микеланджело

• Название: Жизнь Микеланджело
• Автор: Фредерик Стендаль
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-373-01632-2

Французский писатель Стендаль (настоящее имя – Анри Бейль), автор изощренных психологических романов «Красное и черное» и «Пармская обитель», имел еще одну «профессию» – ценителя искусств. Его тонкий аналитический ум, действие которого так ясно ощущается в его романах, получил богатую пищу, когда писатель, бродя по музеям и церквям Италии – страны, которой он глубоко восхищался, – решил как следует изучить живопись. Для этого в 1811 г. он приступил к чтению различных искусствоведческих трактатов, но быстро заскучал: они показались ему сухими и вялыми, недостойными великих произведений, о которых были написаны. И тогда Стендаль взял дело в свои руки. Так появился его двухтомный труд «История живописи в Италии», опубликованный в 1817 г.

---

Нет ничего удивительного, что Микеланджело, увлекаемый обычаями своей родины, – обычаями, что живы и по сей день, – и страстью к поэме Данте, представил себе ад точно так же, как он.

Гордый гений двух этих людей был совершенно схож (см. письмо Данте императору Генриху, 1311 г.).

Если бы Микеланджело написал поэму, он создал бы графа Уголино, так же как если бы Данте был скульптором, он непременно изваял бы «Моисея».

Никто так не любил Вергилия, как Данте, но ничто так мало не напоминает «Энеиду», как «Ад». Микеланджело был глубоко поражен античным искусством, но нет ничего более противоположного ему, чем произведения Микеланджело.

Они предоставили посредственностям грубое внешнее подражание. Они прониклись принципом: «Создать то, что наиболее отвечает вкусам моего века».

Для итальянца XV века нет ничего более незначительного, чем голова «Аполлона», как нет ничего ничтожнее для француза XIX века, чем Ксифарес.

Как и Данте, Микеланджело не доставляет удовольствие: он запугивает, он угнетает воображение грузом несчастий, не остается больше сил быть мужественным, несчастье полностью овладевает душой. После Микеланджело вид самой обычной деревеньки кажется очаровательным, выводит из оцепенения. Сила впечатления столь велика, что почти заставляет страдать, но, ослабевая, это впечатление превращается в удовольствие.

Как образы Данте, один вид фрески Микеланджело мог надолго внушить ужас узнику. Это противоположность музыке, которая смягчает даже тиранов.

Как и у Данте, сюжету, представленному Микеланджело, почти всегда недостает величия и особенно красоты. Что может быть более пошлого в армии, чем девка, убивающая неосторожного, оставшегося у нее? Но подобные сюжеты у Микеланджело мгновенно становятся возвышенными благодаря той силе выражения, которой он их наделяет. Юдифь больше не Жак Клеман, она – Брут.

Подобно Данте, Микеланджело сообщает свое собственное душевное величие предметам, которые его волнуют и которые он затем изображает, вместо того чтобы заимствовать это величие у них самих.

Стиль Микеланджело, как и стиль Данте, самый суровый из всех, какие только знало искусство, и наиболее противоположен французскому стилю. Он полагается на свой талант и на восторг перед ним. Дурак напуган, удовольствие же порядочного человека от этого возрастает. Он симпатизирует этому мужественному гению.

Перед творениями Микеланджело, как и Данте, душа леденеет от избытка серьезности. Полное отсутствие риторических приемов усиливает впечатление. Перед нашими глазами фигура человека, который только что увидел что-то ужасное.

Данте хочет заинтересовать тех людей, которых он считает несчастными. Он не описывает внешних объектов, как это делают французские поэты. Его единственное средство выражения – возбуждать симпатию к захватывающим его эмоциям. Он всегда показывает нам не сам предмет, а впечатление, оставшееся от него в душе («E caddi come corpo morto cade» – «И я упал, как падает мертвец». Ад, песнь V, 142).

Одержимый божественным исступлением, подобно ветхозаветному пророку, Микеланджело с гордостью отвергает любую симпатию. Он говорит людям: «Подумайте о самих себе, вот Бог Израиля приближается в гневе своем».

Некоторым удавалось с относительным успехом изобразить в картинах творения Гомера или Вергилия. Все гравюры к Данте, что я видел, в крайней степени смехотворны (например, «Граф Уголино» Джошуа Рейнольдса). А все потому, что для этого необходима сила, а она сегодня встречается все реже.

Микеланджело читал великого художника Средневековья в издании in-folio с комментариями Ландино и полями в шесть дюймов. Сам того не замечая, он рисовал пером на полях все то, что заставлял его увидеть поэт. Этот том погиб в море.

Доменико ди Микелино. Данте и три Царства. 1465 г. Музей Дуомо. Флоренция. Справа – стены Флоренции, слева – гора Чистилища и Ад, вверху – райские сферы.

Карта Флоренции из атласа «Cosmographia Claudii Ptolomaei Alexandrini». Картограф – Пьеро ди Якопо дель Массайо. XV в.

«Страшный суд» (окончание)

Работая над «Страшным судом», Микеланджело упал с лесов и сильно поранил ногу. Он закрылся у себя и никого не хотел видеть. Случай привел к нему знаменитого врача Баччо Ронтини, почти столь же своенравного, как его друг, но все двери оказались запертыми. Поскольку никто – ни слуги, ни соседи – не отвечал, Ронтини с большим трудом спустился в погреб и, с не меньшим трудом поднявшись оттуда наверх, наконец попал к Буонарроти, запершемуся в комнате и собравшемуся там умереть. Баччо не пожелал оставить его одного, насильно дал какие-то лекарства и вылечил его.

Микеланджело потратил восемь лет на «Страшный суд» и открыл его на всеобщее обозрение в Рождество 1541 года; ему было тогда шестьдесят семь лет[52].

В Неаполе находится произведение, которое очень облегчает изучение этой грандиозной, закопченной восковыми свечами картины. Это отлично прорисованный эскиз, авторство которого приписывают самому Буонарроти; считают, что краски были наложены под его наблюдением его другом Марчелло Венусти. Фигуры меньше ладони, но вопреки этому они прекрасно сохраняют свой величественный и грозный характер. Эта любопытная картина отличается такой свежестью красок, будто нарисована в наши дни. Сегодня, когда оригинал так пострадал, она бесценна.

Меня уверяют, что у семейства Колонна в Риме есть еще одна копия работы Венусти.

Микеланджело Буонарроти. Страшный суд. Фрагмент. Ангелы повергают колонну – символ преходящей земной власти.

Микеланджело Буонарроти. Страшный суд. Фрагмент.

Микеланджело Буонарроти. Набросок к «Страшному суду».

Фрески в капелле Паолина

Построив капеллу рядом с Сикстинской (1549 г.), Павел III приказал расписать ее великому художнику, который ему служил. Там можно найти остатки двух больших фресок: «Обращение св. Павла» и «Распятие св. Петра». Восемь или десять раз в году в этой капелле служат сорокачасовые мессы с поразительным количеством свечей. Я смог рассмотреть лишь белого коня св. Павла. Надо бы поторопиться и скопировать эти картины[53].

Это была последняя работа Микеланджело, говорившего, что ему стоило большого труда окончить ее. Ему было семьдесят пять лет. Это возраст не для занятий живописью, и тем более фресками. В Неаполе показывают несколько картонов к этим двум картинам.

Микеланджело Буонарроти. Распятие св. Петра. Ок.1545–1550 гг. Капелла Паолина. Ватикан.

Микеланджело Буонарроти. Обращение св. Павла. Ок.1545–1550 гг. Капелла Паолина. Ватикан.

Манера работать

В одной книге XVI века мы находим следующее: «Могу сказать, что я видел Микеланджело, когда ему было глубоко за шестьдесят, тощего, далеко по виду от силача. Но за четверть часа работы из-под его резца вылетало больше осколков самого твердого мрамора, чем могли бы произвести за час работы три сильных молодых скульптора. Для тех, кто не видел этого своими глазами, это могло бы показаться невероятным. Он работал с таким пылом и яростью, что я ежеминутно боялся, как бы весь блок не рассыпался на части. После каждого удара на землю летели осколки толщиной в три или четыре дюйма, и каждый раз он прикладывал свой резец так близко к крайнему контуру, что, сдвинься он хоть немного, все было бы потеряно» (Блез де Виженер. «Образы Филострата», с. 855, примечание).

Воспламененный образом прекрасного, который являлся ему и который он боялся упустить, этот великий человек испытывал своего рода ярость по отношению к мрамору, будто тот скрывал от него статую.

Нетерпение, пылкость, сила, с которой он набрасывался на мрамор, послужили, быть может, причиной того, что он лишь намечал детали. Этого недостатка я не обнаруживаю на его фресках.

Прежде чем приняться за роспись свода Сикстинской капеллы, он должен был ежедневно копировать на штукатурку точные контуры, которые уже нанес на картон. Эти две операции исправляют ошибки нетерпения.

Вы помните, что, работая над фреской, художник каждый день приказывает наложить такое количество штукатурки, которое он предполагает заполнить; на эту еще свежую штукатурку он посредством иглы, чьи следы еще можно различить в капелле Паолина, копирует контуры своего рисунка. Таким образом, во фресковой живописи невозможно импровизировать, необходимо сначала проверить по картону впечатление от вещи в целом.

Что же касается статуй, то нетерпение Буонарроти приводило его к тому, что он часто ограничивался лишь небольшой моделью из воска или глины. В отношении деталей он полностью полагался на свой гений. «Буонарроти, – говорит Челлини, – испробовав оба своих метода, то есть создавая скульптуры из мрамора по модели такого же размера и по сильно уменьшенной, в конце концов убедился в чрезмерной разнице в последнем случае и решился использовать первый метод. В этом я имел возможность убедиться, наблюдая за его работой над статуями для Сан-Лоренцо» («Трактат о скульптуре»).