Роберт Вальзер - Помощник. Якоб фон Гунтен. Миниатюры

• Название: Помощник. Якоб фон Гунтен. Миниатюры
• Автор: Роберт Вальзер
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1987

В однотомник входят два лучших романа Роберта Вальзера "Помощник" и "Якоб фон Гунтен", продолжившие общеевропейскую традицию противопоставления двух миров — мира зависимых и угнетенных миру власть имущих, а также миниатюры.

---

Однако при чем тут все это — ведь теперь он живет в доме у г-на Тоблера!

Два-три дня — срок не очень-то долгий. Даже в комнате толком освоиться не успеешь, а уж в мало-мальски солидном доме тем паче. Добавим еще, что Йозеф был порядочный тугодум — по крайней мере он так воображал, а фантазии обыкновенно не лишены разумной основы. Тоблеровский дом состоял к тому же из двух половин, жилой и деловой; проникнуть в суть обеих — вот что было первейшим долгом Йозефа. Там, где семья и дело соседствуют настолько близко, что, можно сказать, физически соприкасаются, нельзя досконально ознакомиться с первой и проигнорировать второе. Функции человека, который служит в таком доме, не сосредоточиваются на чем-то одном, а охватывают все и вся. И рабочее время у него опять-таки точно не расписано — порой приходится работать до глубокой ночи, порой среди дня внезапно наступает перерыв. Имеешь удовольствие пить после обеда в беседке кофе в обществе женщины, притом далеко не дурнушки, — так будь любезен не сердись, ежели после восьми вечера тебе вдруг поручат какую-нибудь спешную работу. Вкусно обедаешь, к примеру, как Йозеф, — изволь за это стараться вдвойне. А уж раз тебе дозволено за работой курить сигары, негоже ворчать, когда жена патрона без долгих церемоний обращается к тебе с просьбой сделать что-то по хозяйству или для семьи, пусть даже тон этого обращения скорее приказной, чем робко-просительный. Разве жизнь состоит из сплошных радостей, похвал и комплиментов? И у кого хватит дерзости требовать от мира лишь мягких подушек, чтоб поваляться на них в свое удовольствие, не задумываясь о том, что бархатные, шелковые, набитые мягчайшим пухом подушки стоят денег? Но Йозефу такое и в голову не приходит. Не забывайте, у него отродясь не было больших денег.

Г-же Тоблер он показался не совсем обычным, даже незаурядным, хотя ничего, ну ровно ничего хорошего она в нем не увидела. В своем темно-зеленом, поношенном и облезлом костюме он производил довольно-таки смехотворное впечатление, да и в его манере держаться она пожелала усмотреть нечто забавное и в определенном смысле была права. Забавным был и его нерешительный вид, и явно недостаточная самоуверенность, забавны были и его ухватки. Правда, с другой стороны, следует отметить, что г-жа Тоблер, чистокровная бюргерша, с легкостью именовала забавным все, что хоть немного шло вразрез с ее жизненными принципами. А раз так, не будем попусту возмущаться, что эта женщина сочла этого молодого человека забавным; расскажем лучше, о чем они беседовали. Перенесемся же вновь в садовую беседку, вечером, в пять часов.

— Прекрасный нынче день, — сказала г-жа Тоблер.

— Да-да, в самом деле прекрасный, — в свою очередь изрек помощник. Не вставая из-за стола, он полуобернулся и устремил взгляд в голубоватую даль. Все озеро было бледно-голубое. Мимо как раз плыл прогулочный пароход, слышалась музыка. Можно было разглядеть даже платочки, которыми махали пассажиры. Дым парохода улетал за корму и таял в воздухе. Горы на том берегу едва проступали сквозь дымку, которую сказочно-волшебный день набросил на озеро, и казались сотканными из шелка. Куда ни глянь — все вокруг было голубым, даже зелень поблизости и красные крыши как бы подернулись голубизной. В ушах слегка звенело, словно весь воздух, все это прозрачное раздолье тихонько напевало. И звон тоже мнился глазам и слуху чуть ли не голубым. А кофе-то опять какой вкусный! «Отчего, когда я пью этот необыкновенный кофе, мне всегда вспоминается родительский дом и детство?» — подумал Йозеф.

Хозяйка завела речь о прошлогоднем отдыхе на даче у Фирвальдштеттского озера. В этом году, сказала она, такого, к сожалению, не будет. Даже думать нечего! В конце концов, здесь ведь тоже вполне хорошо. Собственно, на что им теперь дача — при таком-то доме. В сущности, люди, как правило, весьма нескромны, им вечно хочется чего-то еще, и это, конечно, вполне естественно (Йозеф кивнул), но порой все это необычайно похоже на дерзость.

Она засмеялась. «Как странно она смеется, — подумал помощник. — Какой-нибудь упрямец при желании мог бы изучать по этому смеху географию. Его звучание точно говорит, откуда эта женщина родом. Это смех через силу, он слетает с губ не вполне естественно, будто раньше слишком педантичное воспитание постоянно держало его некоторым образом в узде. Но он приятен для слуха, женствен и даже чуточку фриволен. Так смеяться позволительно лишь очень порядочным женщинам».

Между тем г-жа Тоблер давно продолжала свой рассказ, все о той же прямо-таки сказочно-прекрасной и благодатной даче. О том, как некий молодой американец что ни день катал ее на лодке по озеру. Настоящий кавалер! И потом, для замужней женщины, вроде нее, как-никак ново и увлекательно побыть неделю-другую одной, да еще в таком восхитительном месте. Без мужа и без детей. Притом даже речи нет о каком-либо нарушении приличий. День-деньской мечтаешь, лакомишься разными вкусными вещами и нежишься в холодке, под прелестным раскидистым каштаном, наподобие того, что рос возле прошлогодней дачи. Вот это дерево! Она частенько в грезах видит его и себя под ним. А еще у нее была маленькая белая собачка, она всегда брала ее в постель. Милейшее чистенькое созданьице. Этот песик еще больше укреплял в ней обманчивое, пленительное ощущение, что она дама, самая настоящая дама. Позже собаку пришлось отдать.

— Мне пора вернуться к делам, — сказал Йозеф, вставая.

О, неужели он такой старательный?

— Обязанности положено выполнять, вот и все. — С этими словами Йозеф удалился.

В конторе его встретило зримо-незримое явление — часы-реклама. Он сел за стол и занялся корреспонденцией. Пришел почтальон с уведомлением о наложенном платеже; сумма была незначительная, и Йозеф расплатился из своего кармана. Потом он составил несколько писем касательно часов-рекламы. Чего только не приходится делать ради этих часов!

«Ну точь-в-точь маленький или даже большой ребенок, эти часы, — думал помощник. — Строптивый ребенок, который день и ночь нуждается в самоотверженном уходе и даже «спасибо» за это не скажет. А успешно ли, по правде говоря, продвигается начинание, растет ли ребенок? Не так уж это и важно. Изобретатель любит собственные изобретения, вот и Тоблер прикипел душой к своему детищу. Но что думают о его замысле другие люди? Замысел должен захватывать, должен ошеломлять, иначе его трудно осуществить. Что до меня, я твердо верю в возможность его реализации, и верю потому, что это мой долг, ведь мне за это платят. Кстати, любопытно, как обстоит с моим жалованьем?»

В самом деле, по этому пункту пока не было достигнуто никакой договоренности.

До воскресенья все шло спокойно. Да и что могло произойти? Йозеф был исполнителен и старался держаться бодро-весело. Да и с какой стати было особенно унывать, ведь пока все у него ладилось. На военной-то службе его тоже не баловали. День ото дня он глубже и глубже вникал в суть часов-рекламы и полагал уже, что полностью разобрался в них. Правда, два векселя на четыреста франков каждый еще не оплачены — ну и что? Срок оплаты отодвинули на месяц, только и всего; Йозефу было даже весьма приятно с разрешения патрона написать держателю обоих этих векселей: «Прошу Вас, наберитесь еще немного терпения. С финансовым обеспечением моих патентов вышла маленькая задержка. В самое ближайшее время я получу возможность погасить существующие задолженности».

Ему пришлось составить не одно такое письмо, и он радовался той легкости, с какой сумел овладеть стилем коммерческой переписки.

В деревне он уже изучил каждый второй закоулок и на почту всякий раз шел с огромным удовольствием. Было два пути: один вдоль озера, по широкому тракту, второй — через холм, мимо фруктовых садов и крестьянских усадеб. Обыкновенно он отдавал предпочтение второму. И не видел во всем этом никаких сложностей.

В воскресенье Тоблер вручил ему хорошую немецкую сигару и пять франков на карманные расходы, чтоб он «мог себе кое-что позволить».

Особняк был очень красив в ярком солнечном свете. «Счастливый, поистине счастливый дом», — думал Йозеф. Садовой тропинкой он спустился к озеру, помахивая на ходу купальными трусами, не спеша разделся в обветшалой купальне, сквозь щелистые стены которой внутрь пробивались солнечные лучи, а потом бросился в воду. Заплыл он далеко — так хорошо было на душе. Ведь у всякого купальщика, если он, конечно, не тонет, на душе покойно и хорошо. Йозефу чудилось, будто ясная, теплая, гладкая поверхность озера набухает и круглится. Вода была сразу свежей и тепловатой. То ли над нею скользил ветерок, то ли какая-то птица пролетела у Йозефа над головой, высоко в поднебесье. Проплывая вблизи небольшой лодки, он увидел одинокого рыболова, который мирно и благостно отдавался воскресному отдохновению — тихонько покачиваясь на волнах, удил рыбу. Какая свежесть кругом, какая пронзительная ясность! Твои чуткие руки режут эту чистую, добрую, текучую стихию. Каждый толчок ногами бросает тебя вперед и вперед в этой дивной, глубокой влаге. А снизу тебя поддерживают теплые и прохладные потоки. Чтоб остудить водою азарт в груди, на миг погружаешься с головой, задержав дыхание, закрыв рот и глаза, — надо всем телом вобрать эту восхитительность. Когда плывешь, хочется кричать, или просто воскликнуть что-то, или засмеяться, или хотя бы что-то сказать — да ведь так и делаешь… А берега — их шумы и шорохи, и зыбкие силуэты вдали. И краски, дивно яркие в такое вот воскресное утро. То плещешься в волнах — только брызги летят! — а то как бы висишь в воде, будто гимнаст на трапеции, вытянувшись струной и все время двигая руками. Утонуть просто невозможно, немыслимо. Зажмуришь напоследок глаза, окунешь лицо в текучую, зеленую, плотную непостижимость и — плывешь назад.