Сид Чаплин - День сардины

• Название: День сардины
• Автор: Сид Чаплин
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Современная проза
• Год: 1964

Сид Чаплин родился 20 сентября 1916 года в небольшом городке Шилдоне на северо-востоке Англии, в простой шахтёрской семье. Детство и юность отразились на всей его последующей литературной деятельности. Семья жила небогато, с детства Сид видел вокруг себя нищету, беспросветный труд, бесконечный страх безработицы. В 14 лет он начал работать. Был помощником шахтёра, кузнецом, но страстно желал учиться. Окончив вечернюю школу, Чаплин начал сотрудничать с газетой «Уголь», писать очерки, рассказы. Он работал в основном в жанре так называемого «рабочего романа». После второй мировой войны в британской литературе возник жанр, который назвали "рабочий роман". Английский писатель Сид Чаплин (1916–1986) является наиболее известным представителем этого жанра.

В своих произведениях Сид Чаплин поднимал острые социальные и философские вопросы современности. Непростые психологические и социальные вопросы решают герои романов «День сардины» (1961) и «Соглядатаи и поднадзорные» (1962) — молодые люди из рабочей среды, современники писателя.

В своем нашумевшем романе "День сардины" (1961) Чаплин повествует о судьбе современных английских тинэйджеров, "поколении икс", как его называли в 60-х гг. Главный герой романа Артур Хаггерстон ощущает себя сардиной, запертой "жестянкой" стандартного существования. Герой за свою 17-летнюю жизнь успел побывать и учеником пекаря, и грузчиком, и помощником угольщика…

По настроению и по герою книга напоминает "Над пропастью во ржи". Только этот подросток — англичанин. И тоже не знает, как себя вести с девушками, чего он ждет от жизни, как учиться и работать, кто его друзья, а кто — нет. Стычки с отчимом, искренне желающим ему помочь, полукриминальные дела его полудрузей, работа на тяжелом производстве — серые дни друг за другом. И в конце прояснения нет. Но книга какая-то светлая, хотя и облачная. Хорошо, когда люди рождаются думающими, а не как один из героев Носарь — с одной мыслью в голове. Хотя это нелегко для них самих.

---

— Не сердись, Гарри. Кажется, я не в силах довести это до конца.

— Дело твое, — сказал он.

— Я не вынесу скандаля, — сказала она. — И не смогу взглянуть ему в глаза — подумай только, а ведь во всем виноват он!

— Ты как хочешь, мама, а я намерен потолковать с ним.

— Не вмешивайся!

— Я должен увидеться с ним, мама. Хоть раз.

— А обо мне ты не думаешь?

— Но ведь это его отец, Пег, — сказал Гарри.

— Тогда ступай спроси, как его зовут. И если он не признается, уйди.

Я пошел, но тут же вернулся бегом.

— А как его зовут?

— Ясное дело — так же, как тебя.

До меня не сразу дошло, о чем она. Потом я собрался с духом и пошел к своему предполагаемому отцу. На глазок я прикинул, что он тяжелее меня фунтов на тридцать и дюйма на два повыше ростом. Он был без фуражки, и я заметил, что он лысеет. Расстегнув тесный воротничок, он прикуривал у другого музыканта.

Я положил руку ему на плечо.

— Вы Артур… Артур Хэггерстон?

— Ну, допустим.

— У меня к вам поручение.

— От кого?

— Скажу, когда буду уверен, что это вы.

У него было противное лицо, и он мне сразу не понравился. Другие музыканты стали подшучивать насчет свидания с незнакомкой и допытываться, чего он от них скрывает. Он поморщился.

— Ну ладно, я Артур Хэггерстон. В чем дело?

— Один ваш знакомый хочет с вами поговорить, он вон там. — И я махнул рукой в сторону маленькой рощицы.

— У меня нет здесь знакомых.

— Слушай, друг, — сказал я. — Я тебе услугу оказываю. Не хочешь идти, и не надо. Скажи прямо, и мое почтение…

— Ладно, пойдем.

Мы пошли, и я услышал позади голос Гарри:

— Эй, Артур, постой!

Мой старик оглянулся через плечо.

— Там какой-то малый зовет тебя.

— Который?

— Вон тот, черноволосый. И с ним женщина.

Я обернулся и покачал головой. Теперь я решился окончательно — в тот миг, как он сказал «женщина». Мы дошли до рощицы, он огляделся и спросил:

— Где же он — тот, который хотел меня видеть?

— Здесь, — сказал я.

Скосив глаза, я увидел, что Жилец бежит к нам во весь дух. Времени оставалось в обрез. Я ударил его в солнечное сплетение, он заворчал, но не скорчился, и я понял, что промазал. Я сильно ушиб кулак — у него под френчем был словно толстый слой дубленой кожи, — но надо было поскорей ударить еще раз и попасть в точку. Теперь мой кулак наткнулся на его локоть.

— Ты что, чокнутый? — заорал он.

Я покачал головой. Правая рука у меня совсем отнялась, поэтому я нацелился левой прямо ему в нос. И тут меня охватило бешенство. Я молотил его здоровой рукой, иногда попадая в лицо, и не то кричал, не то плакал, не помню. А он отступал и не сопротивлялся. Некоторое время он отбивал меня, как боксерскую грушу, а потом заехал мне в подбородок. Я видел, как он развернулся, и был рад — он так давно причинял мне боль.

Я был фунтов на тридцать легче и дюйма на два пониже. Но это мне не помогло. Опомнился я уже на земле — я лежал навзничь, и сквозь причудливый узор листьев мне было видно ярко-голубое небо, которое казалось удивительно красивым. Мой старик смотрел на меня с недоумением — теперь он казался мне еще противнее.

— Какого дьявола ты улыбаешься? — спросил он.

Я хотел отпустить шуточку насчет того, что у меня просто рот от удара скривило, но был слишком потрясен для этого.

Моя старуха приподняла мне голову и спросила, что со мной. Я слышал, как Гарри сказал:

— Эх, так и чешутся руки отделать тебя хорошенько.

— Послушай, тут что, весь город против меня зуб имеет? — спросил мой старик.

Вокруг нас собралась целая толпа, среди которой были и военные. Я понял, что Гарри слишком много на себя берет, — хоть он и бывший матрос, но ему придется туго, хотя бы уже потому, что может вмешаться весь оркестр.

— Оставьте его, Гарри, — сказал я. — Я сам заварил кашу, мне и расхлебывать.

— Вот именно! — подхватил мой старик. — Сказал, что кто-то ждет меня здесь. Я поверил. Пришли. А он как даст мне в брюхо…

— В солнечное сплетение, — поправил я.

— А теперь лежит и улыбается, как чеширский кот. И чего улыбается, подумаешь, как остроумно… Ведь я его с копыт сбил.

— Думаю, он хотел узнать, многого ли вы стоите, — сказал Жилец. — Он, понимаете ли, доводится вам сыном, а вот и ваша жена, если, конечно, это вас интересует.

Мой старик присвистнул и отвернулся. Потом спросил:

— Ну, как жизнь, Пег? — и снова отвернулся.

— Ничего, — сказала моя старуха.

— Что ж, пойдем отсюда. — Он присел, упершись руками в колени, и поглядел на меня. — Ты как, ничего? Ладно, давай помогу тебе встать.

И мы пошли по извилистой дорожке через лужайку, а потом по берегу озера, где плавали лодочки. По дороге никто, кроме моего старика, не сказал ни слова. Да и он, кажется, только пробормотал себе под нос:

— Зря я не сказался больным.

Это было как сон.

Мы вышли за ворота парка на «Болото» — широкое, как прерия, оно тянулось вдоль длинного ряда деревьев, туда, где земля сливалась с небом. Вокруг гуляли люди поодиночке и парами, только мы были вчетвером. Мой старик шел на несколько шагов впереди. Он все озирался, и я не мог понять почему, а потом вдруг обернулся и сказал:

— Кажется, здесь подходяще, как по-вашему?

— Если вас устраивает, то и нас тоже, — сказал Гарри.

Мой старик вздохнул и стал снимать френч. Клянусь вам, у меня глаза полезли на лоб.

— Напрасно стараетесь, Хэггерстон, — сказал Гарри. — Мы привели вас сюда не для того, чтобы драться.

— А для чего?

— Чтобы задать несколько вопросов и кое-что выяснить.

Мой старик вздохнул.

— Я предпочел бы драться.

— Пег хочет развестись с вами. У вас есть возражения?

— Хотите развод — кто ж вам мешает? Пожалуйста. Я тут не помеха.

Он сел на землю, сорвал травинку и стал жевать.

— Пегги еще ни слова не сказала.

Моя старуха тоже села на траву, и я впервые с удивлением заметил, какие у нее красивые ноги. Сели и мы.

— Я хочу снова выйти замуж, — сказала она.

— За него? — Она кивнула. — Что ж, получить развод легче легкого. Все равно как в кино сходить. Раз-два — и готово. Я тебя бросил… и даже еще хуже…

— А ты не против? — спросила моя старуха.

— Я с другой связан. Вот уж без малого два года.

— Живешь с ней? — спросила моя старуха.

— В законном браке, — ответил он спокойно.

— Как же ты женился? Разве можно…

— Это называется двоеженство, — сказал он. — Меня за это могут посадить на год или два.

— А она как же? — спросила моя старуха. — Я хочу сказать — такой удар…

— Переживет. Позлится, конечно, с недельку. — Он прищелкнул языком. — Уж это как пить дать. А так ничего.

— Дети есть?

Он покачал головой. Потом бросил на меня быстрый пристальный взгляд.

— Вот, пожалуй, и весь сказ.

Моя старуха встала.

— Что ж, тогда пусть все остается как есть. Я скорее умру, чем стану устраивать свое счастье, отправив человека за решетку. — И, помолчав, добавила: — Хоть он этого и заслужил. — Она повернулась к Гарри. — Прости меня, Гарри, но я не могу.

— Тебе решать, Пег.

— Ну, уж нет, — сказал мой старик. Он рвал траву и складывал ее кучкой около себя. — Слишком долго по моей вине все оставалось как есть. Я говорил себе, когда ехал сюда, — хорошенькое будет дело, если я на нее налечу. Надо все это уладить раз и навсегда. Вот что я себе говорил. Ведь я тебя знать не хотел. А ты так много сделала, растила мальчика столько лет. Теперь моя очередь. Как хотите, а я и сам должен от этого избавиться. Завтра я буду на юге, в своей части. Схожу там в полицию, поговорю с инспектором. Он мой приятель. И мы все уладим…

— Делай как знаешь, — сказала моя старуха. — Я о тебе же беспокоюсь.

— Знаю, — сказал мой старик. — Я бросил тебя в беде, но не потому, что ты была злая. У тебя всегда было большое сердце, Пег.

— Пойдем? — сказала моя старуха.

— Я вас догоню, — сказал я.

— Ступай с матерью, — сказал он.

— Будем ждать тебя к чаю, — сказала мне моя старуха.

И они с Гарри ушли. Мой старик проводил их взглядом. Когда они отошли шагов на пятьдесят, она взяла Гарри под руку. Мой старик снова принялся рвать траву. Мы сидели долго. Наконец он сказал: — Здесь травы больше нет. Давай отойдем немного.

И мы пошли к дальним деревьям. Но еще не дойдя до них, он начал говорить. Я, может, не стал бы его и слушать. Но ему досталось не меньше моего, и он выдержал испытание. Когда за всю жизнь можешь провести с отцом только полдня, что ж, стараешься выжать из этого все до капли.

IX

1

Моя старуха была на высоте, она даже не спросила, о чем у нас с ним был разговор. Меня это обрадовало, потому что я не умею, как она, запоминать все до единого слова и пересыпать свой рассказ всякими «он говорит» и «она говорит». Да и разговор был не такой, чтобы разменивать его по — мелочам. Поэтому я предоставил ей самой догадываться. И пока я уминал свою порцию ананасов со сливками и хлеб с маслом, запивая его крепким чаем, почти ничего не было сказано. А потом я сидел молча и ждал.