Сид Чаплин - День сардины

• Название: День сардины
• Автор: Сид Чаплин
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Современная проза
• Год: 1964

Сид Чаплин родился 20 сентября 1916 года в небольшом городке Шилдоне на северо-востоке Англии, в простой шахтёрской семье. Детство и юность отразились на всей его последующей литературной деятельности. Семья жила небогато, с детства Сид видел вокруг себя нищету, беспросветный труд, бесконечный страх безработицы. В 14 лет он начал работать. Был помощником шахтёра, кузнецом, но страстно желал учиться. Окончив вечернюю школу, Чаплин начал сотрудничать с газетой «Уголь», писать очерки, рассказы. Он работал в основном в жанре так называемого «рабочего романа». После второй мировой войны в британской литературе возник жанр, который назвали "рабочий роман". Английский писатель Сид Чаплин (1916–1986) является наиболее известным представителем этого жанра.

В своих произведениях Сид Чаплин поднимал острые социальные и философские вопросы современности. Непростые психологические и социальные вопросы решают герои романов «День сардины» (1961) и «Соглядатаи и поднадзорные» (1962) — молодые люди из рабочей среды, современники писателя.

В своем нашумевшем романе "День сардины" (1961) Чаплин повествует о судьбе современных английских тинэйджеров, "поколении икс", как его называли в 60-х гг. Главный герой романа Артур Хаггерстон ощущает себя сардиной, запертой "жестянкой" стандартного существования. Герой за свою 17-летнюю жизнь успел побывать и учеником пекаря, и грузчиком, и помощником угольщика…

По настроению и по герою книга напоминает "Над пропастью во ржи". Только этот подросток — англичанин. И тоже не знает, как себя вести с девушками, чего он ждет от жизни, как учиться и работать, кто его друзья, а кто — нет. Стычки с отчимом, искренне желающим ему помочь, полукриминальные дела его полудрузей, работа на тяжелом производстве — серые дни друг за другом. И в конце прояснения нет. Но книга какая-то светлая, хотя и облачная. Хорошо, когда люди рождаются думающими, а не как один из героев Носарь — с одной мыслью в голове. Хотя это нелегко для них самих.

---

— Читай книги, — говорил он. — Учись, человеком будешь. — И, перехватив мой недоуменный взгляд, добавлял: — Самому мне не довелось выучиться, зато я помог племяннику, сыну сестры. И горжусь этим.

За этот день я словно прочитал целую главу из учебника истории. А после работы подрядчик подвез меня на грузовике, высадил на мосту, и я не спеша пошел через древнюю арену, как будто времени впереди была целая вечность. Руки у меня ныли — одной я держал за руль велосипед, другую сунул в карман. На душе полегчало, потому что хоть на сегодня все кончилось, но грустно было думать о завтрашнем дне и всех других завтрашних днях, которые еще впереди.

— Ну как? — спросила моя старуха.

— Отлично, — ответил я. — Отлично.

Я разделся и хорошенько вымылся. Она сидела за столом и не сводила с меня глаз.

— Трудно пришлось?

— Да нет, не очень.

— А доехал благополучно?

— Шину проколол, пришлось пешком идти.

Видя, в каком я настроении, она не стала меня попрекать, что я взял этот старый драндулет вместо новехонького велосипеда. Я был так голоден, что умял кучу еды: мясо с овощами, йоркширский пудинг, чай с домашним имбирным печеньем. Жилец все это время сидел в кресле, курил и читал книгу. Дойдя до чая, я вдруг заподозрил неладное.

— Послушай, — сказал я. — А ты чего не на работе?

— Пойду попозже. Сготовила тебе горячий обед, думала, ты проголодаешься.

— Правильно думала.

— Ешь, ешь, — сказала она, надевая пальто. — Я предупредила, что задержусь. Надеюсь, тут у вас все будет в порядке.

— Все будет в порядке, — сказал Гарри, протягивая мне зеленую пачку сигарет. Я взял сигарету, косясь на мою старуху, и подумал: интересно, что она теперь запоет. Я все косился на нее, когда сунул сигарету в рот и наклонился к Жильцу, чтобы прикурить. Но она ничего. Кажется, она даже посмеивалась украдкой, когда выходила из дому.

2

Знаете, как это бывает: после тяжких трудов хочется себя вознаградить. Денег у меня было не густо, и я не придумал ничего лучшего, кроме как сходить в кино. Я сказал об этом Гарри.

— Отлично, — сказал он. — Отдых измученному телу за шиллинг и девять пенсов. Денег хватит?

— Вполне, — сказал я. — Только вот что — нужно заклеить прокол.

— Предоставь это мне.

И я решил, что в конце концов старик Гарри не так уж плох. Переоделся, вытер вместо него посуду и ушел очень довольный. Дневная жара спала, и я чувствовал себя недурно: в конце концов могло подвернуться что-нибудь поинтересней кино. Радуясь вечерней прохладе, я раздумывал о том, что сказал мне старик Джордж, и решил почитать кое-что, главным образом по электричеству, а еще, пожалуй, изобрести сверхкосмический корабль. Начну откладывать карманные деньги, выстрою мастерскую, добуду кое-какие запчасти и сделаюсь экспериментатором. Буду ученым-одиночкой, работать стану по ночам и в конце концов выстрою настоящую мастерскую, самое большое здание в городе. Может, на нашем доме даже прибьют мемориальную доску: «Артур Хэггерстон, изобретатель антигравитационного двигателя; исследователь Луны; родился в 1942 г., умер в…» Как вы легко можете догадаться, про дату смерти я не решил — не хотел, чтоб моей славе пришел конец.

А потом я перестал мечтать. И в самое время, потому что теперь я шел через «поле брани». Маленькие ребятишки весело играли в войну. Перебегая от одного укрытия к другому, они стреляли друг в друга из деревянных пистолетов, обернутых фольгой, очень похоже подражая свисту пуль. Один ловко изображал рикошеты. Каждая его пуля давала рикошет. Девочки устроили парад манекенщиц — они двигались торжественно, вытянув руки и растопырив пальцы, в своих выцветших старых платьях, которые были им длинны без малого на целую милю. Голодные ковбои жарили картошку без соли на походных кострах и весело орали.

В конце бывшей улицы стоял дом. По-моему, когда-то, давным-давно, это был трактир. На заднем дворе торчала полуразвалившаяся арка ворот. От фасада ничего не осталось, кроме куска стены на уровне нижнего этажа. Можно было заглянуть в подвал и в комнаты, потому что стена развалилась ко всем чертям.

В комнате на четвертом этаже стоял Носарь Кэррон — ни дать ни взять обезьяна в большой клетке. Я его не видел и уже хотел пройти под аркой, как вдруг услышал его голос:

— Куда топаешь?

Мне показалось, что голос доносится ниоткуда. Я вернулся назад и увидел его при полном параде — узкие джинсы, ярко-синий пиджак, широкополая соломенная шляпа, во рту сигарета, которую он перекидывал языком из угла в угол.

— Ползи сюда, Артур, — сказал он.

— Я в кино иду.

— Там сегодня дрянь крутят. Лезь сюда, увидишь интересную штуку.

— Ну ладно, только я на минутку.

Я перешагнул через стенку и поднялся по бывшей лестнице. Видно, кто-то выехал отсюда в спешке: осталась целая железная кровать. Она была пружинная, но латунные шары исчезли.

Кэррон подпрыгнул на кровати.

— Ну что?

— Кровать.

— Здесь металлолома на пять шиллингов.

— Значит, считай, пять шиллингов у тебя в кармане.

— Помоги мне ее разобрать — загоним железо старому Неттлфолду.

— Возьми гаечный ключ да разбери сам.

— Нужен раздвижной.

— Слушай, Носарь, я иду в кино. Мне некогда.

— Ладно. Тогда приходи завтра в это же время с раздвижным ключом, мы ее разберем и сволокем к Чарли.

Я согласился и позвал его с собой в кино.

— Нет уж, — сказал он. — Там всякая мура идет, лучше я буду кровать караулить. А то ее кто-нибудь уведет из-под носа.

— Как хочешь, а только дурак ты, если станешь ее караулить, — сказал я.

— Курить есть?

— Две сигареты.

— Гони сюда. За мной не заржавеет, отдам, когда получим с Чарли Неттлфолда.

Риск был невелик, и я отдал ему сигареты. Он лег на кровать, подобрал колени, подложил соломенную шляпу под голову и прикурил от своего окурка. Видно, накурился до одури.

— Мы с тобой, старик, могли бы весело жить, — сказал он. — Давай дружить, ты мне нравишься. Есть еще ребята. Будем вместе развлекаться. Что скажешь?

— Не выйдет, — отрезал я.

— Почему? Тут нет ничего плохого.

— Хочу поступить на вечерние курсы, учиться дальше.

Он присвистнул.

— А ты не сыт этим по горло, старик? Теперь самое время поразвлечься. Да и за своих постоять. Портовые ребята лезут к нам. В прошлую пятницу в молочном кафе они избили наших.

— Пускай за этим полиция смотрит.

Он сплюнул.

— Полиция! Она другим занята: вытягивает денежки у девчонок на Шэлли-стрит или автомобили караулит. Мы сами должны за себя постоять.

— Не выйдет, — сказал я. — Забот по горло.

Он взмахнул, сигаретой, описав круг. Он весь сиял в улыбке, хотя в душе злился.

— Ну ладно, ладно. А кровать ты мне все-таки поможешь снести?

Я поглядел на гайки, прикинул, найдется ли у меня подходящий ключ, и пошел своей дорогой. Спустился с лестницы, миновал короткий коридор, перешагнул через детский стульчик, обошел запыленный диван, на котором сидела, глядя на меня, большая крыса, и вышел черным ходом. Теперь я снова был на «поле брани». Пройдя шагов сто, я почувствовал на себе чей-то взгляд. Я обернулся и готов был убить себя за это, потому что знал наперед, в чем дело. Это Носарь смотрел на меня через окно и дымил, как паровоз. Может, он решил выкурить все, что у него было, а потом уж лечь и поразмыслить или приготовиться к драке. В нашем районе было много разного жулья. А он, видно, решил драться за эту кровать до последнего.

Теперь, вспоминая все это, я вижу, что в Носаре погиб полководец. И дело не только в том, что он не разозлился, когда я отказался водить дружбу с ним и его компанией: он словно предвидел, что я еще сам приду и попрошу меня принять. И как в воду глядел.

А дело было так.

Я взял билет, купил пачку сигарет и начал «восхождение на Эверест», неизбежное, когда берешь дешевый билет в «Альбион». Сначала лезешь по лестнице наверх — там есть ресторан, газоны, несколько двухместных скамеек и аквариумов, где или лампочки не горят, или же ни одной рыбы нет. А оттуда — дальше по лестнице на самую верхотуру, и тут уж надо покрепче зацепиться ледорубом, потому что галерка построена еще в те времена, когда «Альбион» был мюзик-холлом, так что оттуда недолго и загреметь. Здесь, на Эвересте, всегда шум. Задние ряды — это настоящий змеятник, где влюбленные разыгрывают боа-констрикторов; передние — тир, откуда бросают апельсинными корками, пачками из-под сигарет или еще чем-нибудь, смотря по тому, какая идет картина, в зрителей, сидящих внизу.

В общем я добрался до верхней площадки и увидел, что она почти пуста, потому что последний сеанс уже начался. Почти — потому что там была девчонка с нашей улицы, Джоан Клэверинг. Я знал ее еще с тех времен, когда мы играли в лото и водили хоровод. Кажется, я ей давно нравился, но не стал за ней ухлестывать по нескольким причинам: во-первых, не знал, о чем с ней говорить, а во-вторых, тратишь вдвое больше, так что под конец остаешься с пустыми карманами и чувствуешь себя жалким шутом.