Вадим - Рус. Заговор Богов

• Название: Рус. Заговор Богов
• Автор: Вадим
• Жанр: Попаданцы

Люди! Не ссорьтесь с богами, ибо чревато. Принимать их благосклонность тоже не советую. Один наглый тип (наш с вами земляк, кстати) держался с ними запанибрата, творил вещи очень их раздражающие и поплатился. Жуткая история, я вам скажу. А начиналось все мирно. Небожителям человек был даже симпатичен. Френом, Бог — повелитель стихийных Духов, смилостивился до того, что усыновил нахала, посмевшего нарушить клятву. Время шло. Землянин, в магическом мире весьма преуспевший, не успокаивался. Повелителям судеб терпеть надоело…

---

— Солнышко мое! — подскочив к Гелинии, он обнял жену, прижал её голову к своему ухающему сердцу и тем самым заставил замолчать. Она, все еще пребывая в молитвенном упоении, слабо сопротивлялась. Её взор оставался погруженным в себя. Тем не менее, Гелиния прошептала:

— Я тебя разбудила, Русчик? Прости меня. Прости за все… за… — имя «Гнатик» произнести не смогла, а только, сбросив, наконец, молитвенный полутранс, сильно прижалась к мужу, буквально зарывшись лицом в его мятую пропитанную двухсуточным потом кушинарскую рубашку, словно пыталась спрятаться, отгородиться от злобного мира.

В груди Руса остро защемило, как будто все органы разом скрутили и сдавили в бездушных тисках. Жалость перемешалась с любовью, с невиданной силой вспыхнула тоска о сыне. И все это было приправлено злостью на всех небожителей. Лоос представлялась только одной из многих.

— Я верну нашего Гнатика, обещаю, — сквозь ком в горле вымолвил он. — Не кори себя, милая, ты ни в чем не виновата. А вот другие… — Рус на мгновение еще сильнее, до хруста в костях сжал Гелинию. Она ойкнула. Муж ослабил руки, успокаивающе-ободряюще погладил её по спине и виновато отстранил:

— Я пошел к ним, жди меня, — зло процедил он. Его мутило. Ярость, с трудом подавляемая при общении с супругой, глушила разум.

Объяснение Гелиния не поняла, но сказать ничего не успела: повеяло колебанием Силы Эледриаса и муж на глазах растаял, растворился в ней…

Как ни надеялся Рус на свою Волю, но появиться в чертогах Эледриаса не получилось. Без приглашения — увы. Вместо увитой орхидеями беседки, вместо зеленой полянки, усыпанной красивейшими цветами, он очутился в сплошном изумрудном мареве, которое густотой напоминало плотную сметану, которую можно было резать и мазать на хлеб. Только Русу почему-то пришло в голову, что, пожалуй, бутерброда не выйдет — с куска соскользнет, свалится. Представил, как судорожно ловит склизкую пластинку, которая не хочет даваться в руки. И взревел.

Вместе с криком уходила ярость и прояснялся разум. Откуда лился звук и лился ли в принципе — неизвестно. Свое тело Рус не видел, да и вовсе не задумывался о такой мелочи. Было четкое ощущение собственного «Я» и того было достаточно.

«Что же ты, Владимир Дьердьевич, не попытался ломануться сразу к Лоос, а? — мысли наконец-то зазвучали более-менее четко и, понятное дело, язвительно. — Испугался потому что и типа к дружку за подмогой полез. А какой он тебе друг, а? Защитник и Освободитель, твою вселенную! Тьфу, думать противно. А отчим? Хах! Смешно говорить, но к нему стоит пробовать. Хотя все они, сволочи, одним миром мазаны, дарки бы их задрали! Знаю же об этом», — но все равно, почти не задумавшись, Рус ухнул, как ему показалась, куда-то в бездну.

Теперь он видел кроваво-красное небо без светила, а под ногами, — а конечности, черт побери, появились! — лежала раскаленная потрескавшаяся земля, прожигавшая даже через сапоги из кожи дракончика, которые удивительным образом не дымили и не думали плавиться. Рус рефлекторно попрыгал, что не уменьшило его страданий; ругнулся, догадавших, что это очередная глупая Френомовская проверка, встал ровно, усилием воли отрешившись от жгучей боли. Успел удовлетворенно отметить, что это получилось — ступни гореть совсем перестали, — и нагло крикнул:

— Эй, папаша!

Пару секунд подождал. Как он и предполагал — ответа не последовало.

— Ну-ну, отчим мой названный, — теперь заговорил обычным голосом. Разве что не скрывая сарказма. — Ага, типа, «воин должен сам преодолевать» и все такое. Знаю, слышал. А какого же черта ты тогда паучиху на бой вызывал? «Чисто посмотреть на ваш спарринг»? — эти слова Рус преувеличенно прогундосил, при активной издевательской «распальцовке». — И что? Удовольствие поимел? Поимел, поимел! Я знаю — самому битва понравилась. И вот, лишил я её Силы. Ну, большей части. Так она, тварь членистоногая, связалась с Падальщиком! Сына у меня украла, гадюка. Ты как, папаша, не поможешь?

Злость все еще продолжала рвать его нутро, но и в таком состоянии Рус помнил, что имена Богов, в реальностях любых из них, лучше не называть. Это чревато тем, что сущность может откликнуться, да во всей своей мощи. Хорошо, если придет просто поговорить. А если воспримет призыв, как вызов на бой? К Эледриасу он шел, желая и надеясь попасть в его чертоги. Не получилось, и хвала богам, что разум его перекрыло и он просто заорал. С Защитником-Освободителем, надо честно признать, отношения у пасынка Френома были скользкие. Другое дело — «отец».

— Френом!!! — плюнув на все, Рус завопил это Имя во всю глотку. Однако, все же постарался придать крику самые миролюбивые, зовущие интонации.

— Что, сынок, припекло? — насмешливый и совсем негромкий голос раздался сразу отовсюду, а сыночек оказался в окружении разномастных Духов, причем человеку почему-то мнилось, что так было всегда, испокон веков и стоит он на этом самом месте тысячелетия.

Рус невольно передернулся, отгоняя испуг потеряться в веках, и одновременно радовался, что Бог явился не в виде аватара — значит, битвы не будет. Побывав в шкуре бессмертной сущности, землянин помнил: сражаются они исключительно в телесных образах и боги сами не ведали, почему так сложилось. Успокаивали себя тем, что так якобы честнее.

— Тебе бы, сынку, с этим вопросом к мамочке-Создательнице того мирка обратиться. — Речь, как и во внутренней вселенной Руса, велась на неизвестном языке, но землянину слышался родной русский — он понимал каждую интонацию, каждый нюанс. Уловил общую иронию сказанного и насмешку-пародию на «Тараса Бульбу»: Френом особо выделил «сынку». С намеком, не иначе. — Поплакаться ей в подол, а она, глядишь, и пожалела бы тебя, бедненького.

— Кончай шутить, папочка! Дело серьезное. — Рус вроде и «включил наглость», но в то же время общий тон оставался просящим. Это его крайне раздражало. Он давно зарекался: «У сильных — не просить!», а тут…

— Экий ты торопыжка, — Френом и не думал прекращать играться. — Какие вы все же людишки слабенькие! Ну, пропал один сынку — другого родишь! Хах! Кстати, я могу устроить, что бы ты самолично… ха-ха-ха! Хочешь? — у пасынка непроизвольно дернулась щека. — Но только здесь, у себя. В тварных мирах это все же не моя прерогатива. Ты согласен?

— Завязывай с цирком, Френом! Не смешно.

— А мне наоборот, весело! Дай старику поразвлекаться, не будь таким серьезным! — Вдруг, тон его изменился. — Ты ко мне пришел — не я, ты просишь, что недостойно воина, — не я! — последнее предложение прозвучало крайне серьезно, с нотками презрения.

— Да знаю я! — вспылил Рус. — Пришел попробовать: да — да, нет — нет, тогда сам пойду разбираться! Трудно прямо ответить?

— А ты не наглей, сыночек! Ты вместе с сыном голову потерял. А увидел стонущую жену — к нам побежал! Вспомнил, недоумок, о своей божественности и, как дурак, обратился ко мне в человеческом образе. Тогда ты на коленях должен стоять и молить!

И сразу, без должного классического продолжения: «Я тебя породил…», — гигантская сила, как тысячетонная скала обрушилась на Руса. За доли мгновения хрустнули кости, лопнул череп. Кровь, мозги, внутренности расплющились, превратившись в идеально круглый блин толщиной в микроны. Человек не успел почувствовать боли — его просто не стало, он перестал быть…

На какой-то жалкий, еле осязаемый момент, Рус успел испытать ужас умирания. Наступила тьма. Везде. Неосязаемая, бесчувственная. Даже сама темень не ощущалась: то было ничто и он сам был никем. Страх, паника, тоска, удушье — душа стонала. Она даже не металась, потому как понятия «движение»: ни материального, ни мысленного — не существовало. Исчезло само ценное, что боится потерять каждый — пропало «Я».

Так продолжалось вечность. Это была смерть…

Прошло лет, эдак, миллион. Частичка души человека, некогда носившего много имен: Владимир, Вовчик, Чик, Рус и Русчик — что, кстати, является прерогативой исключительно смертных Разумных, — осознала себя. Сразу. За краткий миг. Если бы стронный наблюдатель смог попасть в ту нереальность… ну, предположим. То он бы разглядел, если бы, конечно, умел видеть без света, маленькую песчинку. Приблизившись близко-близко, как бы взглянув в микроскоп, он распознал бы в той частичке человеческую фигурку. А если бы тот мифический сторонний наблюдатель был бы знаком с психологией, — не земной, а настоящей, хотя никто не ответит, где «настоящей», — то его брови поползли бы на лоб: в фигурке он узнал бы одно из душевных качеств, Волю. Жажда, страстное стремление к достижении цели, способность к напряжению сил; ежедневная, ежеминутная, ежесекундная борьба с собой, с внешними обстоятельствами, — несмотря ни на что; абсолютная вера в себя — идеальная Воля, не разбавленная бренным смертным телом, не ослабленная лишними чувствами и знаниями. А тот факт, что эта частичка души имела вполне человеческую форму, — вызвало бы крайнее удивление. А то, что Воля была одета в синие штаны из плотной парусины, в вязанную из овечьей шерсти кофту, которую покрывала короткая не запахнутая кожаная куртка черного цвета, а сам человечек был подстрижен «под ежик» и лицо его — худое, немного вытянутое, с узким слегка горбатым носом, с густыми не сросшимися бровями, со впалыми бритыми щеками и тонкими, упрямо сжатыми губами, — повергло бы «психолога» в ступор.