Кэролли Эриксон - Екатерина Великая

• Название: Екатерина Великая
• Автор: Кэролли Эриксон
• Издательство: Русич
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1999
• ISBN: 5-88590-667-X

С той самой минуты, как четырнадцатилетняя принцесса София Ангальт-Цербстская согласилась выйти замуж за наследника российского престола, она оказалась в эпицентре европейской политики.

Обладавшая живым умом, красивая и волевая девушка смогла преодолеть интриги многочисленных недоброжелателей и войти в историю как императрица всероссийская Екатерина II Великая.

---

При дворе объявили траур. Было решено похоронить великую княгиню в Невской Лавре. В эту пору императрица встретила день своего сорокасемилетия. С грустным чувством провожая его, она подумала о том, что если тяжкое испытание не погубило ее, не расстроило разум, то теперь ей уже нечего бояться.

Глава 25

Екатерина, перешагнув пятидесятилетний рубеж, не переставала изумлять Европу и весь мир. Неприметная дочь никому неизвестного воина, она стала правительницей империи, простиравшейся от берегов Балтики до восточной Сибири. Заслугам ее не было числа: победительница в войне, провозвестница мира, законодательница, покровительница искусств, путеводная звезда просвещения для темных людей железного века. Похвалы в ее адрес расточали во всех странах. Ее имя было известно любому образованному человеку. Годы правления, благоприятные для России, помогли рассеять дурные слухи, которые ходили о Екатерине.

Принц де Линь, тайный советник, прибывший в Петербург для налаживания военного сотрудничества между Россией и Австрией, близко познакомился с императрицей. Вот как описывал он ее в возрасте пятидесяти лет: «Ее лицо носило печать гения, справедливости, отваги, глубины, невозмутимости, свежести, спокойствия и решимости. Искренность и веселость не сходили с ее губ, — писал он. — Едва ли кто замечал, что она была низкоросла».

Если Екатерина, показалась де Линю малорослой, то только из-за своей тучности. («Люди в России обычно толстеют», — заметил принц де Линь.) Седая, с гладко зачесанными назад и завязанными в узел волосами, Екатерина оставляла впечатление спокойствия и здравомыслия. Платья она носила элегантные, но простые. Дамы в ту пору много часов проводили перед зеркалом, драпируя себя в немыслимо фантастические костюмы и укладывая волосы в мудреные локоны, из которых сооружались прически порой в фут высотой.

Барон де Корберон, оценивая характер Екатерины, был озадачен. Он признавал, что женщиной она была замечательной, и все же то, что он видел, не укладывалось у него в голове. А видел он свойственное Екатерине «неслыханное сочетание отваги и слабости, образованности и неосведомленности, твердости и нерешительности. Она всегда бросалась из одной крайности в другую, — писал он, — тысячами всевозможных граней поворачивается она, и внимательный наблюдатель тщетно пытается понять ее, ухватить ее сущность. Расстроенный своими бесплодными усилиями, он в растерянности ставит ее в один ряд с видными актрисами, не в состоянии поместить ее среди великих правителей».

Корберон не мог совместить гуманизм Екатерины с ее величием и неимоверной работоспособностью. А кроме того, Екатерина была человеком изменчивым, легко превращаясь из самодержицы в Гостеприимную хозяйку или остроумную собеседницу. Она никогда не становилась в позу. Ее естественность выделяла ее среди других в век наигранности и притворства. Она не скрывала от придворных какие-то стороны своего «я» (за исключением, конечно, того «я», которое проявляло слабость и способно было плакать. Это она старалась скрывать, что не всегда ей удавалось). Как писала фрау Бьелке, с которой она состояла в переписке, Екатерина «одной рукой издавала законы, второй занималась рукоделием».

После того как фаворитом стал Завадовский, — а Потемкин все еще оставался супругом и получал наград больше, чем прежде, — репутация императрицы пострадала. Моралисты за ее спиной перешептывались и хихикали. И не только моралисты: люди, которые не осуждали Екатерину за ее непостоянство в личной жизни, тем не менее быстро смекнули, что такое поведение наносит ущерб политике. Будучи государыней, она не имела права идти на поводу чисто житейских желаний. Ей полагалось в первую очередь думать о чести своего высокого кабинета. А она эту честь подвергала угрозе.

Английский посланник сэр Джеймс Харрис, огорченный неудачной попыткой нанять русских солдат для участия в войне Англии со своими американскими колонистами, нарисовал весьма нелестно портрет Екатерины. По словам Харриса, Екатерина изменилась и далеко не в лучшую сторону. Первые семь или восемь лет она правила, как он считал, благоразумно и с достоинством. Но в последние годы императрица была под сильным влиянием Фридриха Великого. Она стала циничной и безнравственной. Особенно сильно проявилась ее — «склонность к сладострастию», приведшая к «излишествам, которые порочат женскую сущность во всех сферах жизни».

Разрыв Екатерины с Григорием Орловым, по мнению Харриса, был непростительной ошибкой, поскольку Орлов, хотя и далекий от совершенства, все же был «человеком цельным и абсолютно честным». Орлов никогда не льстил императрице, но после его отъезда Екатерину окружали одни льстецы, которые и испортили ее… Теперь ее суждения были замешаны на их лести. Ею овладели «недостойные наклонности», и она без сопротивления поддалась им.

«Ее двор, — писал Харрис, — которым она повелевала когда-то с величайшим достоинством и соблюдением всех приличий, постепенно стал гнездом разврата. Это падение в пропасть случилось в то короткое время, которое я находился в стране».

Только чудо способно вызволить императрицу из теперешнего тяжелого состояния, сообщал Харрис своему правительству, добавляя, что, на его взгляд, в ее возрасте на такое чудо надеяться не приходится. По мнению Харриса, за всем этим стоял Потемкин. Он подчинил Екатерину своей власти. Он был неразборчив в средствах и пользовался ее слабостями и желаниями, о которых знал благодаря их близости. Он убедил ее в том, что сын якобы намерен захватить трон и только он, Потемкин, есть тот единственный человек, на которого она может уповать, и кроме него никто не сможет предотвратить эту беду. Потемкин постарался подорвать доверие Екатерины к братьям Орловым, которые двадцать лет были ее верными сподвижниками. Он сказал, что Алексей, бросал жребий с великим князем Павлом в ожидании переворота. Он делал посмешищем больного Григория, рассказывая о его женитьбе на совсем юной, как дитя, невесте.

Если верить депешам иностранных посланников, императорский двор Екатерины был в плачевном состоянии. Но к упрекам и насмешкам своих критиков императрица относилась с удивительным хладнокровием. Де Линь нашел для нее подходящее имя — Невозмутимая. Она и в самом деле ко всему относилась бесстрастно. Она придерживалась четкого распорядка. У нее находилось время для всего: для работы, отдыха — она совершала пешие прогулки, любила ездить на охоту, побыть в кругу друзей.

В семидесятые годы фавориты ее сменяли один другого. Завадовский был человеком неприметным. Влюбившись в государыню, он очень страдал, когда Екатерина дала ему отставку, предпочтя блистательного гусара Симона Зорича. Он жаловался на то, что за ним слишком уж бдительно следят. Зорич носил усы, был высок и хорош собой, но он имел слабость к азартным играм и был неразборчив, если дело касалось денег. (Екатерина как-то призналась в кругу близких ей людей, будто всегда ждала, что «он сделает что-нибудь постыдное».) Он допустил непростительную ошибку, поссорившись с Потемкиным. Не прошло и года, а ему уже пришлось проститься со двором. Его преемником стал Иван Римский-Корсаков, большой щеголь, обожавший расшитые камзолы, богато украшенные самоцветами. Екатерина за его безукоризненный греческий профиль дала ему прозвище «Пирр, король Эпира». Но он изменил императрице, флиртуя с графиней Брюс, и через год с небольшим ему пришлось покинуть двор.

Ни одни из этих фаворитов не мог на длительное время привязать к себе императрицу, утолить ее романтическое чувство и телесную жажду. Екатерина обнаружила, что Завадовский был ревнив и требовал от нее слишком много времени. («Я с тобой, — писала она ему, — так часто, как только могу, но высокое положение, должна признаться, очень мешает». В начале он «утолял ее страстное сердце и душу», — как говорила она ему. Но его ребячливость, приступы плача и оскорбленного отчуждения привели к длительной размолвке. Хотя сердце Завадовского было разбито, свое положение при дворе он сохранял. И Зорич, и Римский-Корсаков были не многим лучше, чем Завадовский. Прошло три года с тех пор, как императрица заключила с Потемкиным странное соглашение menage a trois. Теперь она совершенно утратила душевный покой.

Она уверенно писала, что «ее сердце никогда, ни единого часа по доброй воле не останется без любви». Сейчас Екатерина не видела способа, как эту любовь сберечь, не принеся ее в жертву власти. Кратковременные ее кавалеры для интимных встреч приносили ей столько же страданий, сколько и боли. Причиной страданий могла стать неверность очередного фаворита, того же Римского-Корсакова, или переменчивость настроений, бедность их духовного мира. Несомненно, все они были людьми приятной наружности, но ни один не мог предложить Екатерине то, что давал ей Потемкин. Ей постоянно приходилось быть начеку, ибо Потемкин, который не скрывал своего ревнивого и собственнического отношения к ней, мог вмешаться и отослать прочь фаворита, почуяв в нем серьезного соперника.