Антон Хижняк - Даниил Галицкий

• Название: Даниил Галицкий
• Автор: Антон Хижняк
• Издательство: Армада
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1998
• ISBN: 5-7632-0784-Х

Исторический роман А. Хижняка повествует о событиях XII века в Галицко-Волынском княжестве на Руси. В центре сюжета — образ князя Даниила Романовича, которого автор показывает как ратоборца и политика, выступающего против феодальных междоусобиц, за единство русского народа против иноземных захватчиков.

---

— Скажу. Все вместе начинали.

Не такого ответа ожидали Бенедикт и папский монах. Но все же кричать, видно, не следует — на ласковое слово пленник сразу откликнулся.

— Скажи, — снова льстиво обращается к нему монах и мимоходом бросает в сторону Бенедикта: — Расковать ему ноги!

Слуги поглядывают на Бенедикта, тот кивком головы разрешает, и они бросаются снимать кандалы.

— Тебе ничего не будет. Скажи, кто первый начал подстрекать смердов?

Людомир словно и не замечает, что с ног его сняли кандалы, и с прежним спокойствием отвечает:

— Все… все начинали.

— Заковать! — резко звучит в подземелье металлический голос монаха.

Кандалы снова впиваются в тело острыми гвоздями, раздирают кожу.

— Теперь скажешь? — неистовствует разъяренный монах.

— Скажу! — выпрямляется Людомир, будто стоит он не в кандалах, а свободно разговаривает дома с соседями. — Все… все шли… И жаль, что не поймали тебя и того, рыжего.

— Кто, кто подстрекал? — в бешенстве подскакивает Бенедикт.

Людомир молчит. Бенедикт и монах переглянулись.

— В огонь! Поджарить ноги! — бросает монах.

Людомира хватают и тянут к костру. Его кладут на бревна и подсовывают к огню. Полыхает пламя, трещат сухие дрова, разлетаются во все стороны красные искры. Ноги жжет, невыразимая боль охватывает колени.

— Поджаривайте, поджаривайте! — прыгает вокруг Людомира монах. — Тащите сюда галичан! — шипит он, судорожно подергиваясь от бешенства. — Схватить на улице! Пускай посмотрят… Пускай знают, что мы с ними не будем церемониться. Надо устрашать, чтобы боялись нас…

Бенедикт приказывает слугам выйти на улицу и схватить первых попавшихся прохожих.

Перепуганных людей притащили в подземелье.

— Мало! Только четверо! — злобствует Генрих. — Смотрите, вы! Так будет со всеми, кто поднимет руку против Папы. — Он поднимает крест и размахивает им в воздухе. — Всем расскажите, всему Галичу! — Потом бросается к своей жертве, протягивает скрюченные пальцы. — С-с-с-скажешь? — сквозь зубы шипит он.

Никакого ответа.

— Вытащить из огня! — кричит обезумевший папский посланник.

Слуги тут же поднимают Людомира и ставят на ноги. Он стоит, не шелохнется, держится на обожженных ногах; лишь нижняя губа дрожит от боли да трясется взлохмаченная светло-русая борода.

Он крепко сжал губы: пусть враг не думает, что Людомиру больно…

И вдруг раздается еще более ужасный приказ, содрогнулись даже палачи, которые жгли Людомира на огне. Со звериным наслаждением Генрих цедит страшные слова:

— Выколоть ему и второй глаз!

Палачи бросаются к Людомиру. Мрак вокруг, только лоб горит, болит висок, будто молотом бьют по голове.

Разъяренный католик напрасно надеется услышать из уст Людомира хоть слово покорности.

— Кто поднял смердов против святейшего Папы? Скажи — и я дарую тебе жизнь! — рычит папский посланец, охмелевший от зрелища придуманных им пыток.

Неожиданно для него Людомир заговорил спокойным, как и в начале допроса, голосом:

— Гадюка! Мразь! Ты даришь мне жизнь? Ее мне родители дали. — И уже не сдерживается, бросает в звериную морду острые, как стрелы, гневные слова. Его голос гремит в подземелье: — Не убьешь русского человека, не убьешь! Ты жег меня на огне, а мне не больно… Ты глаз у меня отнял, а я все вижу, вижу, как тебя прогонят! Волки не живут, их убивают люди за то, что они грызут всех… Ты бешеный волк!

— Заткнуть ему рот! — истошно хрипит Бенедикт, видя недовольство своего гостя, папского посланника, и сам подбегает к Людомиру, бьет его.

Людомир стоит недвижимо. Бенедикт дергает его за руки, с силой толкает в спину, но повалить не может.

— Валите его! — подбегает трясущийся Генрих. — Сбивайте с ног! — И впивается острыми ногтями в ногу Людомира.

В этот миг Людомир, подняв над головой закованные в кандалы руки, изо всей силы ударил папского посланца в плечо. Хотя Людомир бил наугад, потому что ничего не видел, но не промахнулся — монах упал.

Все это произошло так молниеносно, что никто не успел защитить папского посланца.

— Хватайте его! Мечами! Мечами! — вопил перепуганный Бенедикт. — Бейте! Заколоть его!

Стража бросилась на Людомира с обнаженными мечами, будто перед ней был не безоружный человек, а сотня воинов.

Труп искалеченного, замученного Людомира Бенедикт по требованию папского посланца велел повесить на площади у днестровской пристани. И мертвого Людомира боялись напуганные твердостью смердов чужеземцы.

Известить короля Андрея о галицких событиях Бенедикт поехал сам: он не доверял никому из приближенных — они могли наговорить о нем королю всякой всячины. Да и папский посланец советовал так сделать. Ведь Бенедикт и о нем королю скажет похвальное слово. Скажет, как он храбро обращался со страшным бунтовщиком смердом, как защищал имя святейшего Папы. Король в свой черед замолвит словцо перед Папой.

Король Андрей и не думал ругать Бенедикта: он спас ему сына Коломана, а то, что галичане непокорность свою проявили, так это еще больше заставит Папу уважать его, Андрея. Ведь и он кое-что делает для папского престола, пусть Папа знает, как нелегко приходится с непослушными русскими. После случая с Генрихом Андрей боялся пускать папского легата в Галич: долго ли до беды, простые монахи пусть ездят туда, их не жаль, погибнет один — много других останется.

Неприятно было сообщать Папе о неудачах, но, стиснув зубы, написал, промямлив что-то невнятное о богохульниках галичанах, которые никак не хотят слушать своего, Богом данного им короля: «Известно, что галицкий народ не только выступил против своего короля, нарушил присягу, но и, собрав войско от соседних русских, окружил галицкий замок, где пребывал наш сын с малым войском; из-за этого должны были мы немедля пойти в те земли, и это вынудило нас на некоторое время отложить намерение чествовать ваше святейшество…»

Трудовой галицкий люд не проявил желания повиноваться чужеземцам, он бил их и вместе с ними бил и русских бояр-предателей. Незваных гостей, возомнивших себя хозяевами Русской земли, не встречали здесь хлебом-солью, а встречали, как волков-хищников, острой ненавистью, жгучим гневом.

6

Тихо в лесу после дождя. Напуганные грозой птицы еще не начали свою неугомонную песню; чуть слышно шелестят ветвями зеленолистые дубы, окружив плотной стеной заросшую травой лесную дорогу, и эта мирная тишина располагает путников к молчанию. Как приятно спокойное величие могучего леса! Тут, с глазу на глаз с природой, человек чувствует себя свободнее — легче дышать ему напоенным лесными ароматами воздухом, он как бы защищен крепким зеленым заслоном. Придорожные цветы, подняв умытые щедрой дождевой водой разноцветные головки, тянулись выше травы к солнцу. Дорога свернула влево, и всадники ехали, освещенные ослепительными солнечными лучами. Тут словно веселее стало, будто и трава, и цветы другие, даже дорога, кажется, стала шире. Маленький мостик, переброшенный через ручеек, глухо гудит под копытами коней; светлая, прозрачная вода неслышно плывет вдоль покрытых зеленью берегов. Становится душно; снова припекает июльское солнце, и усталость незаметно охватывает, клонит ко сну, глаза невольно слипаются. Такая жара предвещает новый дождь.

Иванко вздрагивает, порывисто поднимает голову. Неужели задремал? Он поворачивается: разомлевшие хлопцы качаются в седлах, кое-кто дремлет, кивая головой. Войско! Иванко улыбается. Два десятка молодых парней ведет он за собой. Шутник Теодосий назвал галицких беглецов войском. А что, разве не так? Это и впрямь войско. Они, эти парни, держали в осаде Бенедикта, они бросались в бой с венгерскими воеводами и нагнали страху на ненавистных бояр. Если войско, так и еще воевать будет, — видно, не раз еще с врагом придется встретиться.

Теодосий еще позавчера, взяв свежих коней, из лесов под Галичем помчался во Владимир.

— Тебе уже не возвращаться в Галич! — сказал он Иванке.

Иванко и сам хорошо знал об этом: разве забудет Бенедикт те ужасные дни, когда он дрожал, окруженный в крепости? Только вздумай возвратиться — сразу схватят. И Судислав запомнил. В те дни разнесли и сожгли его подворье. Иванку все видели там, слышали, как он приказывал разбивать дверь у клети с оружием, как раздавал боярскую рожь женщинам и детям измученных закупов. Никогда не забудет этого злопамятный Судислав. А таки хорошо сделали — и венгерских баронов напугали, и галицких бояр прикрутили. Пусть знают — не всегда ходят смерды и закупы с согнутой спиной, не по доброй воле они обливаются потом на боярском поле. Смерды и закупы могут выпрямить плечи и поднять руку на боярина: не соси кровь из несчастных людей! Радостным праздником промелькнули те семь дней, легко дышалось тогда, знали — не появится утром постылый тиун, чтоб гнать на работу, не будет издеваться боярин. Иванко думает о родителях Роксаны. Не загрызут ли их Бенедиктовы псы? Не отомстят ли за него, Иванку? Может, и не тронут: Твердохлеб ничего не делал. Еще тогда, в воскресенье утром, хлебнул он сгоряча ледяного кваса и сразу же слег — простудился, сильно кашляет, трясет его лихорадка. Он ни разу из клети не выходил. А отец Иванки Смеливец и дома не был все эти дни — он еще перед воскресеньем поехал с купцами в Корец на торжище, купить железа для своей кузницы…