Владимир Шубин - Горячая «холодная война»: Юг Африки (1960-1990 гг.)

• Название: Горячая «холодная война»: Юг Африки (1960-1990 гг.)
• Автор: Владимир Шубин
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-9551-0655-7

Книга посвящена национально-освободительному движению на Юге Африки в период «холодной войны» и роли нашей страны в поддержке борьбы против колониализма и расизма. Она основана на отечественных и зарубежных архивных документах, воспоминаниях участников событий и личном опыте автора.

---

Более того, я убежден, что было бы большим (и опасным) упрощением рассматривать события в Анголе и вокруг нее только через призму конфронтации между Москвой и Вашингтоном. Сложность ситуации показывает тот факт, что Мобуту, «проимпериалистический» президент Заира, в июле 1975 г. выслал американского посла, арестовал и даже приговорил к смертной казни нескольких человек, которые якобы являлись агентами ЦРУ и участвовали в попытке переворота против него[228], в то время как Каунда, «прогрессивный» президент Замбии, практически стал действовать совместно с Преторией в поддержку УНИТА. Замбийская пропаганда тоже играла роль, хотя иногда довольно неуклюже: вспоминается, как в издаваемом в Лусаке журнале «Z» было опубликовано фото поля с маисом, сопровождавшееся утверждением о том, что именно этот маис, выращенный УНИТА в Анголе, помог Замбии справиться с засухой![229]

Когда Москва принимала решения о массовой подготовке активистов МПЛА в СССР и расширении поставок оружия этому движению через Конго-Браззавиль, ей приходилось учитывать, что, в отличие от Нето, Холден Роберто мог полностью положиться на соседнюю страну – Заир, полтора десятка лет являвшуюся его надежной тыловой базой. Более того, именно в Заир Пекин направлял не только оружие, но и военных инструкторов для ФНЛА. Что же касается Замбии, то она продолжала поддерживать Чипенду, но постепенно «переключилась» на Савимби. Наконец, ЮАР, оккупировавшая Намибию, также была активным участником игры против МПЛА[230]. Представители МЛПА уже в мае 1975 г. начали выражать беспокойство тем, что Претория снабжала оружием УНИТА, руководители которой, по их словам, были готовы начать «племенную войну»[231].

Более того, было бы неверно полагать, как это нередко делают, что Советский Союз был сугубо «монолитной» структурой, где указания шли только «сверху вниз». Например, П. Н. Евсюков вспоминал, как после своего назначения на пост первого посла СССР в Мозамбике он был принят в Кремле Н. В. Подгорным, который интересовался его мнением о ситуации в Анголе и о целесообразности нашей всесторонней поддержи МПЛА, несмотря на ожидаемую негативную реакции. Вашингтона. В ответ Евсюков, хотя его отношение к Нето трудно назвать объективным, сделал все, чтобы убедить Подгорного занять твердую позицию по этому вопросу.

Корниенко писал о «печальных последствиях» двух начал в советской внешней политике – «государственного и идеологического» и связанной с этим «ведомственной неразберихой»[232]. По его словам, когда вслед за получением независимости (скорее, накануне ее) в Анголе «стала разгораться гражданская война, спровоцированная действиями США, руководством МИД совместно с Министерством обороны и КГБ была подготовлена и представлена в ЦК КПСС записка, в которой «предлагалось оказывать МПЛА всяческую политическую и определенную материальную помощь, но при этом ни в коем случае не вовлекаться в гражданскую войну в Анголе в военном плане. Политбюро целиком одобрило эти предложения». Однако несколько дней спустя Международный отдел ЦК, получивший просьбу руководства МПЛА о поставках оружия, подготовил предложения о ее удовлетворении, заручившись подписями маршала Гречко и Ю. А. Андропова. Корниенко не удалось отговорить Громыко от ее подписания, тем более что речь шла «о небольших масштабах поставок оружия»[233].

А. Ф. Добрынин, который почти 25 лет был советским послом в США, отмечал, что Международный отдел играл «ведущую, если не решающую роль в советской вовлеченности в ангольскую авантюру… Советское министерство иностранных дел не имело никакого отношения к нашей первоначальной вовлеченности и смотрело на нее с некоторым скептицизмом»[234]. Первое предложение, несомненно, верно, но все принципиальные решения по внешнеполитическим вопросам, даже если они «проталкивались» этим Отделом, принимались высшим руководством только по согласованию с МИДом, а нередко, в зависимости от их характера, также с КГБ и Министерством обороны.

Это подтверждается и приведенными выше словами Корниенко. Он не уточняет, когда именно принимались отличные друг от друга решения. Однако из воспоминаний Нажесткина ясно, что это произошло до провозглашения независимости Анголы. Он пишет, что

В. А. Крючков, в то время начальник Первого главного управления КГБ (то есть политической разведки), «в один из октябрьских дней 1975 года дал ему указание немедленно вылететь в Луанду»[235].

По словам Нажесткина, до своего отъезда из Москвы сотрудники МИДа и Международного отдела рекомендовали ему «оказать влияние на Нето и побудить его примириться с Роберто и Савимби и восстановить тройственную коалицию»[236]. Но когда он прибыл в Браззавиль, его там ждали «более мягкие» инструкции, вместо «давления» на Нето он должен был лишь «прозондировать» у него возможность такого объединения. А через несколько часов он получил новое указание «за более высокой подписью». Теперь он уже должен был заявить Нето от имени советского руководства «о готовности признать Анголу в качестве суверенного независимого государства сразу же после провозглашения ее независимости руководством МПЛА»[237].

Этот рассказ подтверждает слова Корниенко об изменении позиции высшего советского руководства. Однако правильнее здесь было бы указывать не на «два подхода в советской внешней политике», а на резкое изменение ситуации в Анголе, где иностранная интервенция, особенно со стороны ЮАР, становилась все более очевидной и опасной.

Некоторые подчеркивают, что для встречи с Нето был направлен не сотрудник МИД, а офицер КГБ[238]. Но представляется, что для этого были веские причины. Как уже отмечалось, связи с национально-освободительными движениями не были прерогативой этого министерства, на политическом (а во многом и на практическом) уровне ими занимался Международный отдел. С другой стороны, такую сложную миссию лучше мог выполнить человек, лично хорошо знавший Нето. Такой сотрудник был в Международном отделе – «Камарада Педру», но он уже «паковал чемоданы», будучи назначен первым советским послом в Мозамбике. Кроме того, миссия эта была достаточно опасной, и с этой точки зрения офицер КГБ более подходил для нее, чем гражданское лицо.

Нажесткин прибыл в Луанду через Браззавиль 2 ноября и вечером того же дня встретился с Нето, который встретил новости «радостью и восторгом»: «Наконец-то у вас нас поняли. Значит, будем сотрудничать. Сотрудничать и бороться вместе»[239].

Такая реакция Нето, возможно, отражала сомнения, которые он и некоторые его соратники имели в отношении позиции Москвы. Об этом вспоминает и Путилин: «С Лусиу Ларой мы “лаялись” в сентябре 1975 года (прямо) на улице в Браззавиле. Он кричал, что мы разделили с Америкой мир и Ангола не входит в сферу нашего влияния. “Вы нам не помогаете, как следует”»[240]. Неясно, на чем основывались подозрения Лары, но некоторые западные авторы, например, Симент, не ссылаясь на источники, выдвигают абсурдное утверждение, будто, по достижении независимости португальскими колониями, Москва и Вашингтон достигли «геополитических договоренностей», по которым «место Мозамбика стало в советской орбите, а Анголы – в орбите Запада»[241].

Да и позднее, когда Путилин уже перебрался в Луанду, ангольцы спрашивали его: «Почему жену не привезешь?» – «Решение ЦК надо». – «Нет, говорят, – ты боишься юаровцев. Вы нас вообще хотите бросить»[242].

Не вызывает, однако, сомнений ложность утверждений, столь популярных многие годы среди западных ученых, журналистов, да и руководителей о том, что кубинцы действовали в Анголе как марионетки (proxies) Москвы. Даже спустя много лет, когда Джеральду

Форду был задан вопрос, считает ли он, «как патрон в 1970-х гг., что в Африке была война марионеток», бывший президент США ответил: «Да, несомненно, в этом случае, в случае Анголы, можно сказать, что Советский Союз, злоупотребляя, позволил марионеточным силам осуществить свои военные чаяния и цели на африканском континенте»[243].

Однако архивные документы и свидетельства участников событий показывают, что Гавана самостоятельно приняла решение о направлении своих воинских частей в Анголу. Например, Корниенко и руководитель МИД Громыко, так же как Гречко и Андропов, узнали об этом из телеграммы от советского посла в Гвинее, который проинформировал Москву о предстоящих технических посадках кубинских самолетов с кубинскими войсками в Конакри[244].

Следует добавить, однако, что о первой стадии кубинского военного присутствия в Анголе, о направлении инструкторов в Москве знали и ранее. Вспоминается, как П. И. Манчха, тогда зав. сектором Африки ЦК, информировал президента СВАПО Сэма Нуйому о посылке туда с Кубы 500 инструкторов[245].

В одной из своих статей Нажесткин ссылается на отчеты о беседе с Нето, в которой лидер МПЛА якобы объяснил свое обращение к кубинцам «прекращением советской помощи в начале 1975 г.», что «поставило МПЛА “на грань поражения”»[246]. Это довольно странное утверждение, так как в конце декабря 1974 г. Каррейра выразил нам удовлетворение своими переговорами в Министерстве обороны, и в Международном отделе[247].