Олег Радзинский - Агафонкин и Время

• Название: Агафонкин и Время
• Автор: Олег Радзинский
• Жанр: Альтернативная история
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-17-087027-1

Роман “Агафонкин и Время” – четвертая книга Олега Радзинского. Герой романа Алексей Агафонкин – Курьер. Но курьер необычный: он доставляет и забирает Объекты из разных временных эпох, перемещаясь между временами, как другие между городами. Агафонкин не особенно задумывается над сутью полученных от загадочного В заданий, пока не теряет один из Объектов – детскую юлу. В поиск юлы включаются как земные, так и неземные силы, и действие стремительно приобретает характер гонки – кто получит юлу первый? И почему она всем нужна? Выяснить это предстоит Агафонкину, а вместе с ним и читателю.

---

Олег Радзинский Агафонкин и Время

Лене

Заблудился я в небе – что делать?

Осип Мандельштам

© О. Радзинский, 2014

© А. Бондаренко, художественное оформление, макет, 2014

© ООО “Издательство АСТ”, 2014

Издательство CORPUS ®

От автора

Совесть (а также статья 150 Гражданского кодекса РФ) требует от меня определенных пояснений относительно возможных совпадений персонажей данной книги с реальными прототипами.

Поясняю: все персонажи – реальные люди и названы настоящими именами, кроме двух – Владимира Владимировича Путина и Владислава Юрьевича Суркова. Эти двое – вымышленные характеры, и любое совпадение с настоящими людьми, носящими те же имена, – случайно и непреднамеренно.

Снова от автора

Тетрадь лежала отдельно от других экспонатов маленького музея – небольшая комната в деревянном бараке, где местные люди решили хранить память о бывшей здесь однажды больнице для прокаженных. Вокруг, обступив покинутые дома, стояла вилюйская тайга, светлая от песчаной почвы и облетевших по осени берез.

Тетрадь называлась “ATTACHE СИАМ”: странное, манящее имя. Почему никто не заметил ее прежде? И почему никто не заметил даты изготовления – 2014 год?

Все б ничего, да только год был 2009-й. Конец сентября.

Наталья Васильевна, управлявшая музеем в свободное от работы медсестрой время, сообщила, что тетрадь нашли в железной китайской шкатулке, нынче стоявшей на верхней полке среди других важных предметов, когда ломали старые бараки.

– Из больных, должно быть, кто-то записи вел, – пояснила она. – Мы посмотрели – поздние записи. Шкатулка ценная, а тетрадь – так…

Она полистала исписанную мелким косым почерком тетрадь и, заново не найдя в ней ничего интересного, отдала мне:

– Возьмите, если нужно.

Вечером в комнате, которую я снимал у старой русской женщины, однажды занесенной судьбой в якутскую глушь и оставшейся в этой светлой тайге, я открыл бордовую тетрадь, изготовленную через пять лет московской типографией КЕМ, и прочел начальную запись:

Слияние рек Чикоя и Хилок, день 6-й месяца Хурам-сар, 1184 год (наверное)

Так я нашел Тетрадь Олоницына, а вместе с ней и странную историю, в которую боялся поверить. Кроме самого Олоницына и оставленной им в старой китайской шкатулке с изогнутыми, словно испуганные ящерки, иероглифами бордовой тетради мне в работе над книгой помогли многие люди. Главных из них я хотел бы поблагодарить.

Мудрого и доброго Константина Воробьева – всеобщего ангела-хранителя, палочку-выручалочку, который, несмотря на загруженность важными государственными делами, помог организовать мое путешествие по Якутии.

Моих якутских друзей – Никиту Аржакова и поехавшую со мной в вилюйскую тайгу Яну Поскачину, переводившую рассказы стариков о былом времени. Другого моего друга, вилюйского патриота Якова Ильина, терпеливо отвечавшего на бесчисленные вопросы и помогшего отыскать информацию, считавшуюся безнадежно утерянной.

Всех живущих и работающих в бывшей Колонии Прокаженных Аhаабыт Заимката в поселке Сосновка Вилюйского улуса Республики Саха – больных и здоровых. Особенно хочу поблагодарить директора музея Вилюйского лепрозория Наталью Николаеву и моего проводника по вилюйской тайге Николая Николаева.

Моего другого проводника – Джэгэлкэта, без чьей помощи я бы не нашел пути через Хэнтэйские горы и урочище Делуун-Болдог к священной горе Бурхан-Халдун в Монголии, где родился и был похоронен Чингисхан (хотя Олоницын, как мы увидим, считал, что это не так).

И, наконец, мою жену Лену, разделившую со мной четыре года работы, терпеливо выслушивавшую мои мысли, страхи, сомнения; ей и посвящена эта книга. Без нее я бы не справился.

Книга началась с Тетради Олоницына. Он такой же, как и я, автор и, стало быть, имеет право на собственное предисловие.

ТЕТРАДЬ ОЛОНИЦЫНА

Слияние рек Чикоя и Хилок, день 6-й месяца Хурам-сар, 1184 год (наверное)

Осень, которой я повстречал Агафонкина, тянулась бесконечно долго, не решаясь остудиться, заснежиться и стать зимой. Минуло два месяца, как я приехал в Москву из якутского городка, где прожил до двадцати шести лет и откуда бежал поздним летом 2012 года, когда по утрам земля начала твердеть от ранних заморозков. Якуты, приезжавшие в город из маленьких, раскиданных по тайге алаасов запастись к долгой зиме, когда товар начнет приходить с перебоями (а бывало, не возили и по месяцу), принялись пьянствовать более обычного, и жизнь моя – и до того безрадостная – стала и вовсе невыносима. Кроме того, а, возможно, это и было главным, я знал, что никогда не найду Л.: она ушла навсегда. Потому в один день поздним летом я решился бежать в Москву.

Там я и повстречал Агафонкина и стал участником удивительных событий, что скорее всего мне привиделись, потому что признать их правдой решительно невозможно, как невозможно признать правдой якутские сказания про абаасов – небесных демонов, некогда кравших наших девушек (хотя кто знает?). До сих пор, глядя вокруг, я не могу поверить, что все это произошло.

Происходит.

Будет происходить?

Я решился начать эту тетрадь, пряча ее от посторонних глаз, когда поверил, что Агафонкин не вернется.

Я встретил его в Доме ветеранов сцены на Шоссе Энтузиастов, куда – по приезде в Москву – устроился санитаром и по совместительству уборщиком. Платили мало, но дали комнату для проживания, что – при московских ценах на жилье – было важнее денег. Зарплату я экономил почти всю, поскольку питался вместе с пенсионерками в небольшой столовой три раза в день. Их разговоры о былом времени текли мимо меня, как мелкая лесная река, которую перешел и забыл.

В Доме ветеранов сцены – ДВС – обитали старухи, свезенные из провинциальных городов. Столичных содержалось мало; видно, дети их были богаче и могли дать им умереть дома. А может, столичные актрисы имели совесть и умирали молодыми. Или, наоборот, жили молодыми вечно, как Мэрилин Монро.

Стариков не было ни одного. Актеры, должно быть, не доживают до старости.

Вымирают мужчины-актеры
Под грузом чужого текста
Чужих эмоций
Чужих
Поступков и слов
Мужчинам нужно свое
Женщины привыкли
Говорить чужие слова
Болеть чужой болью
Делать чужое счастье своим
Оттого живут дольше

Забыл сказать: я – поэт. Хотя в то время работал санитаром. Должность поэта трудно найти, особенно иногороднему. И особенно трудно найти должность поэта с предоставлением жилья.

Вторым санитаром в моей смене был москвич – Алексей Агафонкин.

Часть первая Линия Событий

Глава первая ЛенинградБасковпереулок-17мая1963года10:16

Сегодняшняя Доставка не нравилась Агафонкину. Ему было тревожно, словно он делал плохое, за что могут наказать, и скорее всего накажут. Как предчувствие мигрени, что проклевывается слабой пока головной болью, ждущей своего часа, чтобы превратиться в сверлящую мозг дыру у левого виска, куда – словно вода в раковине – закручивающейся воронкой утекут радость и простота существования. Так и агафонкинская тревога: предощущение, в котором прорастала горечь уверенности – быть беде. Непременно быть.

В двух кварталах к востоку начинался Литейный – с большими домами, старыми облупившимися особняками вымершей на чужбине русской аристократии и гулкими трамвайными линиями. Шума Литейного в тихом Басковом переулке слышно не было, и все же Агафонкин ощущал текущую оттуда оживленность большой улицы – непрерывный гул, мерный рокот, словно непрестанно работающий вдали мотор. Все это, конечно, существовало только в его воображении, оттого что до Литейного было идти и идти: сначала до Маяковского, затем до Короленко, свернуть на Некрасова, и уж оттуда можно было выйти на Литейный проспект. Агафонкин хорошо знал эти места, хотя раньше здесь не бывал. Он всегда внимательно изучал карту, перед тем как выбрать Тропу.

“Какое литературное место, – подумал Агафонкин. – Какие улицы – Маяковского, Короленко, Некрасова. В таком районе наш мальчик мог бы стать литератором. Но не стал, – вздохнул Агафонкин, – а вместо этого пошел работать на Литейный, дом 4”.

Сам район назывался Канал Грибоедова. Это Агафонкин тоже помнил.

Он решил не заходить во двор – находится еще. Он знал, что будет часто здесь бывать.

Во дворе же дома 12, куда решил не заходить Агафонкин, тем временем пузырилась местная жизнь. Маленькие, дошкольного возраста дети гоняли незлобных кудлатых собак, собаки пытались поймать облезлых кошек, старики в пахнущих долгой службой пиджаках и кепках сидели на крепких самостроенных лавочках, наполняя сырой воздух дешевым табачным дымом и неторопливой матерной речью, а тетки в наскоро повязанных платках и стареньких домашних халатах выносили ведра на помойку, распугивая рыскающих там крыс, и над всем этим в белесом чухонском небе висело бледное ленинградское солнце, что светило, да не грело.