Сергей Мосияш - Святополк Окаянный

• Название: Святополк Окаянный
• Автор: Сергей Мосияш
• Издательство: Армада
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1996
• ISBN: 5-7632-0236-8

Известный писатель-историк Сергей Павлович Мосияш в своем историческом романе «Святополк Окаянный» по-своему трактует образ главного героя, получившего прозвище «Окаянный» за свои многочисленные преступления. Увлекательно и достаточно убедительно писатель создает образ честного, но оклеветанного завистниками и летописцами князя. Это уже не жестокий преступник, а твердый правитель, защищающий киевский престол от посягательств властолюбивых соперников.

---

— И Святослава.

— Ну тогда другое дело, — сказала с облегчением Арлогия. — Поди, своего-то на зло не станет звать.

— В Смоленск, говорит Блуд, за Станиславом послал.

— Ну и слава Богу, — перекрестилась Арлогия. — Святославу передай мое искреннее сочувствие: вот уж не ожидала, что Мальфрида прежде меня уйдет. Такая веселая. Кого из отроков с собой берешь?

— Да никого. Волчка хватит. У Блуда своих гридней хватает. Он говорит, зачем тебе лишние нахлебники?

— А как же назад?

— Как-нибудь доберемся.

— Как-нибудь не воздумай. Бродней в лесах больше, чем медведей. Или у Владимира отроков попросите, или с купцами водой идите до Погоста. А нет, так ждите Еловита с выходом, с ним и воротитесь.

— Ладно, мама, не беспокойся. — Святополк поцеловал мать в щеку.

— Если этот изверг спросит, почему, мол, я к нему не вышла, скажи, мол, болею.

— Хорошо, мама.

Однако Блуд за всю дорогу не вспомнил о княгине, — видимо, догадывался о ее неприязни к нему. Для такой догадки ума большого не требовалось.

В Овруч по мосту въезжали перед вечером. Святополк вспомнил, что рассказывал ему Варяжко про этот мост, и обратил внимание, что мост был обновлен, а по краям огражден крепкими дубовыми перилами, способными удержать не только человека или коня, а и не дать упасть с моста груженой телеге. Видимо, хозяин Овруча знал о несчастье, происшедшем здесь почти четверть века назад…

Князь Святослав вышел на высокое крыльцо, когда во двор стали въезжать прибывшие гости. Рядом с ним стоял белокурый мальчик лет девяти.

Святополк, улыбаясь, поднимался на крыльцо, пытаясь отыскать во взрослом муже те детские черты, которые помнились с того далекого времени.

— Неужто Святополк? — сказал полувопросительно Святослав, выискивая в госте то же самое.

— Он самый, князь, — отвечал Святополк. — Ну, здравствуй, брат.

Они обнялись дружелюбно, похлопали друг друга по спине.

— Где же нам узнать друг друга, чай, были вон такие тогда, как Ян теперь. Кстати, знакомься — мой сын Ян, — представил Святослав мальчика. — Вот, Ян, это твой стрый, князь Святослав.

— Это твой сын? — удивился гость.

— Да. А что? Не похож?

— Нет. Отчего. Похож, — смутился Святополк. — Завидую.

— А у тебя что, нет сына?

— Нет, брат, — вздохнул Святополк. — Ни сына, ни дочери.

Святослав понял, что задел самое больное место гостя, и утешил:

— Ничего, брат. Будет еще. Вы молодые. Вон наша прабабка Ольга, говорят, чуть ли не в пятьдесят родила. Это дело нехитрое.

Дворец княжеский в Овруче был невелик, и поэтому все спутники князя и воеводы после ужина расположились на ночлег во дворе: кто на телегах, кто на сеновале и даже на крышах клетей.

Ядвига сразу ушла на половину княгини, там и ужинала, и спать улеглась. Старого воеводу Блуда увели в отдельную клеть.

Святослав со Святополком долго сидели в трапезной под трехсвечным шандалом, делясь мыслями о положении княжеств своих.

— Отец мне горло перепилил с этим крещением, — жаловался Святослав. — Словно древлян не знает.

— У меня то же. Налетел. Нашумел. Привез иерея Фому. Взялся крестить, половина города в леса убежали. Я говорю ему, нельзя, мол, силой, а он мне: «Бог дурака поваля кормит». Вот и поспорь с ним.

— У тебя хоть поп есть, а у меня ведь нет. Обещает из училища прислать кого.

— Что мой поп? Его туровские язычники едва не утопили.

— И утопят, как пить дать. Мои древляне на Киев злобу в сердце таят — еще за Ольгины подвиги. Хорошо хоть дань платят. Да и то, гляди, опять взбунтуются. Ныне с них дань в две руки дерут. Приезжаешь в веску дымы или рала облагать, а данники плачут, уже, мол, выплатили. Кому— допытываешься. Выясняется, разбойники были. Те, брат, все до дна выскребают. И мне, князю, впору не с вески брать, а ей давать, чтоб не вымерли. А отцу что? Ему давай выход.

— Да, с великим князем трудно спорить, — вздохнул Святополк.

— Он говорит, я вас от поганых бороню, на рать не зову, так хоть выход шлите вовремя. Ему ведь и впрямь кун прорву надо. Он на южных рубежах городов с полдюжины наставил, заставил рубежи эти сторожить. Церквей сколь понастроил… Сейчас вроде успокоился, а то ведь, когда помоложе был, что ни лето, в поход идет — то на хорватов, то на поляков, то печенегам хвост крутит.

— Тебя не звал на рать?

— Да нет. Ни разу. Говорит, блюди землю, сбирай дань, а я как-нибудь без вас управлюсь.

— Оно, может, это и хорошо, но как поглядеть. К рати-то ведь тоже надо охоту иметь. Вон дед наш с пяти лет ратоборствовал, оттого, наверно, и удачлив был в бою. А мы? Уже за двадцать, а ни разу копья не преломили.

— А разве это плохо?

— Да вроде неплохо, если б до скончания живота так прожить. А то ведь не удастся, думаю, никак не удастся. Призовет Бог отца, что с нами будет?

— А что может быть?

— Да уж хорошего-то — ничего, Святослав. Помяни мое слово, будут распри, и рати не миновать.

— С кем?

— Да хошь с теми же печенегами. Отцова рука их ныне пугает. А не будет ее, чего им бояться. Меня? Тебя?

— Да, пожалуй, ты прав, у нас за спиной ни одной рати, лишь ловы на зверье.

— Мне тесть обещает, в случае чего, помочь, но ведь обещаньем не согреешься. Да и за помощь, я полагаю, расплачиваться надо будет. А чем? Нам от выхода остается только-только двор прокормить да невеликую дружину содержать.

— Вот-вот, и у меня та же беда. Дружины кот наплакал, а в лесах бродней табуны. Того гляди, на город нападут.

— А пошто, думаешь, их столько развелось? От того же, от крещения насильного. Кто не хочет креститься, в лес бежит, а там за кистень — и на дорогу.

— У тебя, на Туровщине, слышал, потише с разбоем-то?

— Да вроде бы. Я ведь язычников стараюсь не обижать. Ну, не хотят, Бог с ними. Отец вон взялся крестить, полгорода разбежались. Он уехал в Киев, все потихоньку воротились в избы свои, опять за труды взялись. Видят, я не упрекаю. Чего ж им в лесу-то сидеть? Пилят, рубят, куют, ткут, пекут, пашут — хлеб свой зарабатывают. К чему им кистень разбойный?

— Ты б это отцу сказал.

— Думаешь, не говорил?

— А он?

— А он свое: «Бог дурака поваля кормит». Смеется над моими советами. Ну а положа руку на сердце, если б не язычники, я б давно помер. Два раза меня бабка ведунья своим ведовством с того света ворочала. Как же мне после этого ее силком к кресту волочить? Дреговичи, слава Богу, народ тихий, смирный, не то что поляне или те же поляки.

— Или мои древляне, — усмехнулся Святослав. — Им тоже палец в рот не клади, откусят.

Свечи стали притухать, хозяин поднялся, стал снимать нагар и вдруг насторожился, спросил гостя тихо:

— Слышь?

— Что?

— Шаги за дверью.

— Да, вроде что-то скрипнуло. А что?

— Это мама ходит, — прошептал Святослав испуганно.

— Но она же это…

— Два года уж, а все равно душа ее тут, во дворце, обитает. Во сне ко мне сколько раз являлась, все беречься наказывает. Берегись, говорит, великого князя. К чему бы это? А?

— А кто его знает. Надо бы тебе о том старуху ведунью спросить.

— Великий князь мне — отец родной, чего мне его беречься?

— Не всегда ж он будет великим. Кто-то ж за ним придет.

— За ним Вышеслав должен стать великим. А я его не знаю. Ты знаешь его?

— Нет. Он же в Новгороде возрос, там и вокняжился.

— Вот, наверно, про него мама и предупреждает меня.

— Тиш-ше. — Святослав поднял руку.

Они умолкли, даже дыхание затаили, прислушиваясь к ночи. Где-то далеко лаяла собака. Дворец молчал, изредка поскрипывая, потрескивая старыми костями, и даже, казалось, вздыхал о чем-то неведомом, припугивая своего хозяина и гостя его высокого.

Высокие заточники

Сторож порубный весьма удавлен был, когда пришел к нему сам великий князь. Скинул сторож шапку с головы, поклонился в пояс.

— Здравствуй, князюшка дорогой!

— Здравствуй, Ермила. Кажи свое хозяйство.

— Счас, счас, — засуетился сторож, отодвигая засовы дубовые.

Отодвинул, открыл дверь. Из поруба дохнуло сыростью, плесенью. И темень ударила в глаза.

— Сбегай, Ермила, к ключнице, пусть пришлет шандал со свечами. У тебя тут глаза выколешь.

Ермила вскоре явился с бронзовым шандалом о двух свечах.

— Хочешь с печенегом побалакать? — робко поинтересовался сторож.

— Да, — отвечал сухо князь, вступая со свечками в темноту поруба.

Ермила шел сзади и, когда князь остановился около занятой клети, тут же отодвинул дверной засов и открыл дверь. Владимир не стал входить, стоял в проеме, держа высоко на отлете шандал, чтоб лучше видеть заточника. Из темного угла отсвечивали лишь глаза пленника.

— Что, князь, пришел выкуп? — спросил Родман.

— Еще нет, Родман. Жду со дня на день. Как придет выкуп, тотчас отпущу тебя. Не задержу ни часу. Мы же договорились. Слово за твоими родичами. Как тут тебе? Как корм?