Сергей Мосияш - Святополк Окаянный

• Название: Святополк Окаянный
• Автор: Сергей Мосияш
• Издательство: Армада
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1996
• ISBN: 5-7632-0236-8

Известный писатель-историк Сергей Павлович Мосияш в своем историческом романе «Святополк Окаянный» по-своему трактует образ главного героя, получившего прозвище «Окаянный» за свои многочисленные преступления. Увлекательно и достаточно убедительно писатель создает образ честного, но оклеветанного завистниками и летописцами князя. Это уже не жестокий преступник, а твердый правитель, защищающий киевский престол от посягательств властолюбивых соперников.

---

— «…молюся, ти припадая, хранителю мой святый, умилосердися на мя, грешного и недостойного раба твоего Мстислава, буди мне помощник и заступник на злато моего сопротивника, святыми твоими молитвами, и царствия Божия причастника мя сотвори со всеми святыми всегда, и ныне, и присно, и во веки веков. Аминь».

Мстислав глубоко и жадно вздохнул, словно читал молитву на одном дыхании.

— Ай молодец, сынок, — сказал Владимир с искренним удовлетворением. — Порадовал отца, порадовал.

И неожиданно поцеловал отрока в макушку. Тот дернулся, залился румянцем, видно, застыдился товарищей.

— Ну а как наш Константин Добрынич? — спросил Владимир, подходя к своему сродственнику.

— Он тоже успешник, — сказал Анастас, — особенно в писании.

— Читать? — спросил мальчик, поднимая глаза на князя.

— Не надо, сынок. Я верю, что ты успешник. Я ведь за тобой пришел.

— За мной?

— Надо тебе, Константин, домой ехать к отцу.

— Домой? В Новгород! — радостно воскликнул мальчик и чуть не подпрыгнул от восторга. — А когда?

— Завтра же отъедете с кормильцем. А ныне досиди уроки.

— Спасибо, князь. Великое спасибо, — лепетал отрок, решивший, что князь по своей милости отпускает его. А он так соскучился по дому, по матери, по отцу.

Когда они вышли из училища, князь вздохнул горько:

— Язык не повернулся сказать ему.

— И правильно, Владимир Святославич, успеет еще наплакаться. Зачем ему дорогу омрачать? Пусть хоть в пути еще порадуется, может, это будет его последняя детская радость. И не надо говорить. И кормильцу его тоже. Приедут в Новгород, узнают.

На том и порешили. Так и отправился Константин в Новгород веселый, смеющийся. Кто же не радуется, к отчему дому направляясь?

Бабка Буска

Грамота от великого князя Владимира Святославича, присланная в Туров княгине Арлогии, советовала без промедления крестить весь город.

— Великий князь забыл, что для крещения нужны священники и добрая дружина. Ни того, ни другого у нас нет.

— Но он говорил, что-де сама княгиня когда-то служила в монастыре, — отвечал течец[40] великокняжеский, — что-де она знает.

— В монастыре я была ребенком и скорее воспитанницей, чем монашкой, когда меня оттуда выкрали воины Святослава. И в таинстве крещения смыслю не более самого великого князя.

— Но Туров невелик город, это не Киев, и он рассчитывал, что его можно уговорить на крещение.

— Я слышала, Добрыня уговаривал новгородцев на крещение огнем и мечом. Такое не по мне. Передай это великому князю. Пусть шлет епископа, а уж он пусть и обращает народ в греческую веру. Я для этого не гожусь.

Еще по дороге в Туров, проезжая по землям дреговичей, княгиня убедилась, что о греческой вере здесь и слышать не хотят. Здесь, среди лесов и болот, почти у каждой вески есть свои святые места — где старый дуб, где дикий камень, а где и озеро, — которым и молятся дреговичи. В них верят и несут им свои нехитрые дары: жито, мед, а то и какую-либо живность. Чтут Перуна и Волоса, празднуют свои праздники — коляды, масленицу, Ивана Купалу. Что им Греция, о которой иные и слыхом не слыхивали.

Сразу по приезде в Туров дворский Никита принялся подновлять изрядно обветшавший княжеский дворец. Велел крышу перекрыть, крыльцо новое изладить, старое уж сгнило и вид являло жалкий. Из лесу натаскали лесин сосновых, подновляли заплот, огораживавший город. Хотя старожилы что-то не помнили про печенегов: «Куда им до нас через леса и болота».

— Ну не от печенегов, так от зверья надо огорожу иметь, — отвечал Никита и распорядился бревна, которые в заплот шли, сверху хорошенько заострить, ворота железом оковать.

Варяжко занимался с княжичем, обучая его воинским хитростям: из лука стрелять, мечом рубить, копье метать, щитом от встречного удара закрываться, а главное — в седле крепко сидеть.

— Твой дед, князь Святослав, почитай, всю жизнь в седле провел, в пятилетнем возрасте битву с древлянами почал, кинув в их сторону копье, — рассказывал Варяжко Святополку. — Силен и искусен был в ратном деле твой дед.

— Искусен, а погиб, — вздыхал Святополк.

— Смерть на рати для воина — лучший исход. Но зато сколько побед было за ним. Болгары, хазары, касоги — все были им побеждены. И грекам немало хлопот доставил. А погиб в порогах, прикрывая отход Свенельда. За то и презираем был в Киеве Свенельд до самой смерти.

— За что?

— Так ведь князя бросил, не защитил. Хотя и говорил, что Святослав сам приказал ему отходить, но кто воеводе верит? На его совести не только гибель Святослава, но и ссора Ярополка с Олегом. Он, Свенельд, кинул нож кровавый меж братьями.

Такие разговоры, то и дело возникавшие меж ними, убеждали княжича, что Варяжко остается верен памяти отца его, великого князя Ярополка Святославича, и оттого испытывал к пестуну почти сыновьи чувства, заставляя часто повторять историю гибели родителя. И эти повторы усиливали его неприязнь к ныне здравствующему великому князю Владимиру Святославичу, холодили сердце мыслью недоброю: «Ужотко вырасту…»

Часто, седлая коней, выезжал княжич в сопровождении пестуна и нескольких отроков знакомиться с окрестностями. Скакали вдоль Припяти до вески Погост, а то и в. другую сторону — до Верасницы.

Однажды, уже поздней осенью, когда с неба и снежком нет-нет да посыпало, застигла их на обратном пути от погоста снежная буря. Дуло встречь, снегом очи залепляло, ветер, жесткий и холодный, под шубы забирался.

Отрок Путша, наклоняясь с седла к княжичу, кричал:

— Стрибог осерчал на нас, надо молить его!

— А как?

— Надо кричать: «Стрибог, Стрибог, ты силен и могуч, ты хозяин туч, гони их — не на нас, для тебя у нас есть медовый квас, добредем домой, зачерпнем корцом[41], напоим тебя до пьяным-пьяна». Ну, князь, давай вместе.

И кричали все отроки и княжич с ними: «Сгрибог, Стрибог, ты силен, могуч…»

— Еще! — вопил Путша. — До семи разов надо.

И семь раз откричали путники свою просьбу Стрибогу, глотки понадорвали. Святополк в седьмой раз ужо только сипел. И удивительно, ветер и впрямь стих, и даже снег перестал валить, и впереди показался Туров.

— Умолили, уговорили, — больше всех радовался Путша. — Услыхал нас Стрибог, смиловался над нами.

Дивился и Святополк столь скорому отзыву бога ветров на их просьбу. А когда въехали в крепость, Путша исчез куда-то и вскоре воротился с корцом, протянул Святополку:

— Неси, княжич, обещанное Стрибогу, а то вдругорядь обидится. Да хмельного меду-то, хмельного ему, как обещали.

Святополк влетел в трапезную, как был, в шапке, в шубе, залепленной снегом.

— Батюшки светы, — всплеснула руками княгиня. — Поди, промерз весь?

— Меду-у, — хрипло вскричал княжич, требовательно взглянув на служанку, хлопотавшую у стола.

— Вот-вот, — отвечала та с готовностью, беря в руки глиняный кувшин.

Святополк потянул носом над горловиной:

— Это сыта. А мне хмельного надо.

— Сейчас принесу, — кинулась вон служанка.

— Сынок, ты разденься.

— Нет, нет, — мотнул головой княжич. — Я Стрибогу обещал меду.

Арлогия в удивлении вскинула брови. Явилась служанка с корчагой, налила княжичу полный корец. Он выбежал вон.

Путша, приняв из рук княжича корец, вышел с ним на средину двора и стал плескать из него вверх, крича радостно:

— Эй, Стрибог, пей! Пей, Стрибог! Пей!

Разбрызгав корец меду, подбежал к Святополку:

— Он просит еще, говорит: мало.

— Кто?

— Ну Стрибог же.

Святополк исчез за дверью и вскоре воротился с корчагой в руках. Так всю корчагу они и вылили богу ветров. Плескали из корца вверх и Путша и Святополк. Налетавший порывами ветер брызгами развеивал мед, а отроки радовались, что Стрибог принимает их жертву, хотя изрядно досталось и им самим: шапки были в меду и снег на шубейках сползал ошметьями, напитываясь хмельным медом.

А ночью княжичу стало плохо. Варяжко, спавший с ним в опочивальне, проснулся от хрипа, несшегося с ложа Святополка. Встревожился, позвал негромко:

— Святополк? Что с тобой?

Княжич не ответил, продолжал хрипеть и метаться на постели. Варяжко вскочил и, приблизясь к ложу, поймал рукой лоб отрока. И понял — у мальчика сильный жар, княжич без памяти. «Застудился, — подумал Варяжко, — надо будить княгиню».

Был вздут огонь, зажжены свечи, подняты служанки. Арлогия, придя в опочивальню сына, присела к нему на ложе, ощупала рукой лоб мальчика, прошептала испуганно:

— Боже мой, за что?

— Моя вина, княгиня, — вздохнул Варяжко. — Не надо было в Погост ездить. На обратном пути нас буря прихватила, а они еще с отроками кричать вздумали.

— Кричать? Зачем?

— Да Стрибога звали.

Служанка, стоявшая в дверях, молвила негромко: