Шейла Фицпатрик - Срывайте маски!: Идентичность и самозванство в России

• Название: Срывайте маски!: Идентичность и самозванство в России
• Автор: Шейла Фицпатрик
• Издательство: РОССПЭН
• Жанр: История
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-8243-1413-7

Работа Шейлы Фицпатрик, специалиста по советской социальной, политической и культурной истории, посвящена проблемам индивидуальной идентичности в советском обществе, процессам ее «переделки» после революции 1917 г. и их социальным последствиям, а также начальному этапу новой трансформации идентичности после распада Советского Союза.

Книга предназначена для специалистов-историков и для широкого круга читателей, интересующихся советской и российской историей.

---

На втором месте среди прегрешений, обличаемых в деревенских доносах о злоупотреблениях, стоит «зажим критики» — расхожее выражение, которое могло означать целый ряд проявлений произвола и тирании со стороны председателя: «Предколхоза Задорожный Ф. А. колхозникам на собрании не дает говорить, если кто чего-нибудь выступит и скажет, он, Задорожный, говорит, что ты срываешь собрание и ты не наш человек, колхозники из-за этого и не ходят на собрания, говорят так, что мы пойдем туда, если Задорожный не дает говорить и критику и самокритику он глушит»{489}.

Авторы таких писем часто жалуются, что председатель к ним назначен из района, навязан колхозникам против воли. Не реже встречаются возмущенные рассказы о том, как председатели и бригадиры оскорбляют достоинство колхозников: издеваются над ними, унижают, бьют, ругают («пушит всех колхозников матом и не знает, как назвать хуже колхозников»){490}. Председателей также обвиняют в покровительстве родственникам и в пьянстве.

Быстро научившись пользоваться словом «кулак» для дискредитации колхозных председателей в глазах вышестоящего начальства, крестьяне не менее быстро подхватили излюбленные риторические обвинения эпохи Большого террора — «враг народа», «террорист», «троцкист»: «Печальное положение у нас в колхозе. Товарищи, ответьте нам, пожалуйста, где добиться правды. Мы часто читаем газеты и видим в них, какую большую подлость нанесли в нашем Советском Союзе враги народа, право-троцкистский блок, до каких больших размеров докатились, как вредили в сельском хозяйстве, сколько погибло лошадей, племенного скота… Сколько раз заявляли об этом своей местной власти, как правлению колхоза, а также и представителю сельсовета Савони, который сейчас разоблачен как враг народа, и начальник милиции Архипов тоже изъят органами НКВД… никаких результатов нет»{491}.

Крестьяне поняли механизм обвинения на основании порочащих связей и часто им пользовались, когда районных руководителей — которых всегда можно было более или менее верно представить патронами нижестоящих начальников, председателей колхозов и сельсоветов — арестовывали как «врагов» в годы Большого террора. Вот, например: «Много раз я как селькор посылал сигналы председателю сельсовета Чистякову и в Болmiесольский район о вредительстве колхозного председателя и конюха, но они были глухи к моим сигналам. Теперь председатель райсовета Бугеев посажен в тюрьму как вредитель, пора взяться за всех остальных вредителей»{492}.

Крестьяне, доносившие на своих председателей или других местных должностных лиц, хотели, чтобы те были наказаны, «получили по заслугам». Они просили вышестоящие инстанции «помочь очистить колхоз от этого жулья», «помочь раз и навсегда избавиться от этих преступников», «освободить нас от этих врагов народа, проникших в колхоз»{493}. Авторы некоторых писем прямо просили снять своих обидчиков с должности или отдать под суд{494}. Одна женщина, которая уже послала материал на председателя своего колхоза в местный отдел НКВД, особенно настаивала на необходимости его ареста. Власти обязательно должны, писала она, «расспросить колхозников на месте, разоблачить Бакаляева как врага народа, уволить его с работы, судить и убрать из колхоза»{495}.

Доносы от членов семьи и ревнителей нравственности

Судя по громкой славе «подвига» Павлика Морозова, можно предположить, будто доносы одного члена семьи на другого в сталинской России стали обычным делом, однако архивы 1930-х гг. дают мало свидетельств в пользу этой гипотезы. Конечно, есть отдельные случаи внутрисемейного доносительства. Но в общем и целом этот жанр блистательно отсутствует. Таким образом, данный раздел, по сути, — рассказ «о собаке, которая не лаяла».

В архивах 1930-х гг. много писем «по семейным вопросам», которые не являются доносами[167]. Родители часто просят оказать детям медицинскую помощь, принять их в техникумы и вузы или поместить в детский дом (поскольку у них не хватает средств, чтобы их кормить). Есть письма от жен, умоляющих разыскать пропавших мужей и заставить их платить алименты, есть письма-«исповеди», в которых женщины рассказывают далекому представителю власти (обычно региональному партийному руководителю) о своих страданиях из-за неверности или ухода супруга. В конце 1930-х гг. в архивы попало огромное количество ходатайств и запросов от жен, чьи мужья были арестованы, вместе с такими же письмами от мужей, родителей и детей жертв. Авторы таких писем почти всегда уверяют адресатов в невиновности арестованных родственников и молят освободить их.

Письма последнего типа, возможно, дают нам разгадку немногочисленности доносов на членов семьи. Читая их, трудно не почувствовать, что, вопреки теории «атомизации» Ханны Арендт{496}, советский террор не ослабил, а укрепил семейные узы в России[168]. Существовали, впрочем, и практические соображения, не позволявшие доносить на близких родственников ни в годы Большого террора, ни раньше, во время террора в деревне, связанного с раскулачиванием. Если один член семьи был раскулачен или заклеймен как «враг народа», страдала вся семья. В начале 1930-х гг., когда ссылали кулаков, их семьи отправляли в ссылку вместе с ними. В конце 1930-х гг. в ГУЛАГе появились специальные лагеря для «жен изменников родины»{497}.

Разумеется, нет правил без исключений. В 1927 г. жена помощника прокурора с Украины написала Сталину, жалуясь на оскорбления, которые она терпит от супруга, после того как донесла на него как на оппозиционера, участвовавшего в подготовке вооруженного восстания (!){498}. В 1938 г. разъяренный бывший муж, которому суд при разводе не отдал малолетнюю дочь, написал в секретариат Калинина, обвиняя бывшую жену в распущенности и в том, что ее любовник арестован как враг народа{499}.

Бывшие супруги, конечно, составляют особую категорию. У многих людей остается обида на бывшего мужа или жену, и донос — один из способов свести счеты. Эта мысль, очевидно, приходила и кое-кому в советском пропагандистском аппарате. В середине 1937 г., сразу после тайного военного суда над маршалом Тухачевским, генералом Якиром и другими командующими Красной армии, «Правда» объявила: «Редакцией “Правды” получено письмо от бывшей жены Якира, осужденного по делу военно-шпионской группы, в котором она отрекается и проклинает своего бывшего мужа, как изменника и предателя родины»{500}.[169] Это, по всей вероятности, должно было послужить примером другим, так же как история Павлика Морозова. Однако спустя год газета изменила тон и осудила «ложные» (т. е. написанные по злобе) доносы от бывших супруг[170]. Возможно, здесь сыграло роль неприятие предложенной инициативы в народе, а не чрезмерный поток доносов, поскольку никаких следов подобного потока в архивах не обнаруживается, даже в разгар Большого террора[171].

Экс-супруг тоже удерживало от доносов на бывших мужей чувство самосохранения: арест «врага народа» мог иметь пагубные последствия не только для его новой жены и детей, но и для бывших жен, и даже для их родственников и новых мужей.

Что касается примера Павлика Морозова, то, конечно, находились «юные мстители», которые охотно и без особых колебаний строчили доносы, надеясь прослыть героями (см. выше, с. 243), но даже претенденты на славу Павлика, как правило, не писали о собственных отцах и матерях. Встречавшиеся мне доносы этого типа метили в людей из окружающего коллектива — соседей, учителей, школьных товарищей{501}.

Хотя добровольные доносы детей на родителей в письменном виде были редкостью, однако во время Большого террора детей школьного возраста не так уж редко заставляли публично отрекаться от арестованных родителей — «врагов народа» на школьных и комсомольских собраниях. Иногда, как в случае с Якиром, такие отречения появлялись в печати. Но подобная практика, очевидно, не пользовалась в народе одобрением. Республиканская газета «Красная Татария» весной 1938 г. выступила с резким протестом против нее, несмотря на официальную поддержку культа Павлика Морозова. Поводом послужила публикация в более мелкой местной газете письма молодого человека, который обличал своего отца, сельскохозяйственного рабочего, как «врага народа» за то, что тот украл корма из совхоза, где работал. «Весь тон письма явно фальшивый… — замечает «Красная Татария», прозрачно намекая, что районная газета сфабриковала письмо или вынудила автора написать его. — Это письмо не вызвало одобрения читателя. Оно лишь морально раздавило несчастного отца. Шутка ли, родной сын всенародно называет своего отца врагом и отказывается он него»{502}.

Порой в архивах попадаются доносы на родственников со стороны мужа или жены, но в большинстве случаев они явно продиктованы стремлением защитить себя. Один коммунист в 1930 г. донес на тестя, бежавшего из деревни и пытавшегося найти убежище в его городской квартире, как на кулака. Сделал он это неохотно, и ему пришлось пожалеть об этом, возмущенно писал он семь лет спустя, когда в 1937 г. его за «кулацкие связи» (т. е. отношения с тестем) исключили из партии{503}.[172]