Семен Слепынин - Сфера разума

• Название: Сфера разума
• Автор: Семен Слепынин
• Жанр: Научная Фантастика

---

Из многих тысяч телепередатчиков уцелел лишь один. Но это был удивительный передатчик - озорной и резвый, как расшалившийся ребенок. Он игриво порхал, взлетал и снижался, выхватывая эффектные ракурсы. Застыв на месте, он долго показывал окруженный казармами строевой плац. На нем сновали изгнанники, одетые, как в былые времена, кто во что горазд: в черные фраки, в голубые мундиры, в украшенные позументами камзолы. Среди них и мои конвоиры. Узнал я их с большим трудом, так как нарядную гусарскую форму они сменили на серые солдатские шинели. "Молодцы,- мысленно похвалил я их.- Догадались!"

Изгнанники суетились, сбивались в кучки и, размахивая руками, громко спорили. С испуганными лицами они выкрикивали новые для себя слова: шомпола, розги. Горожане не могли взять в толк, как угодить неумолимому Гроссмейстеру. Как ни старались, их все равно ждала порка.

По улице к плацу бежал субъект с развевающимся на ветру пестрым галстуком. Лицо его искажено таким ужасом, словно за ним гналась Медуза Горгона.

- Идет! - вопил он.- Идет Гроссмейстер!

По улице, четко печатая шаг, шел Угрюм-Бурчеев. Рядом вертелся агент царской охранки, а чуть позади правильным строем шагали оловянные солдатики. Ино-гда они вытягивались в рослых солдат и снова сворачивались в оловянных пигмеев.

В левой руке новый Гроссмейстер держал все ту же книгу. Если раньше она вызывала у изгнанников смех, то сейчас они смотрели на нее с каким-то суеверным ужасом. Они уже прочитали название - "Устав о не-уклонном сечении" и вполне уяснили его страшный смысл.

Изгнанники опустились перед Гроссмейстером на колени и, стараясь снискать расположение, захлопали в ладоши - ничего нового они придумать не могли. Угрюм-Бурчеев глядел на горожан ничего не выражающим взглядом. Чувствовалось, однако, что нестройные всплески аплодисментов и пестрота одеяний его раздражают. Он чуть шевельнул губами. Солдаты стали хватать самых нарядных и пороть их шомполами. Субъекту с пестрым галстуком удалось вырваться из солдатских рук.

- Не смеете! - кричал он.- Я депутат парламента! Конституция! Нам нужна конституция!

Глаза Угрюм-Бурчеева изменились... Нет, об этом истукане нельзя сказать, что слово "конституция" его словно громом поразило. Просто в стальном взгляде на миг промелькнуло что-то похожее на недоумение.

Солдаты тем временем оттащили депутата парламента в сторону, привязали к столбу и сложили у его ног дрова и хворост. Они уже усвоили этот вид казни. Телепередатчик продолжал нас удивлять. Уж не живой ли он? Не желая взирать на жестокую сцену, передатчик отвернулся. В его объективе - безмятежная голубизна с редкими облаками. Однако и здесь он не нашел мира и тишины: вместе с клубами дыма неслись к небу вопли сжигаемого депутата.

- Любуетесь? - услышали мы насмешливый голос вернувшейся бабуси. Погасив телевизор, она ворчливо добавила: - Шли бы лучше в лес погулять.

Вылазка в лес была просто необходима. Кони... Втайне мы постоянно думали о них, но вслух не заговаривали из какого-то суеверного чувства. Слишком многое зависело от того, как они примут нас.

В лесу стояла тишина, прерываемая гулкой дробью дятлов. В безлесных низинах попадались небольшие озера. Они сверкали под солнцем, искрились, словно смеялись живым русалочьим смехом. Но сами озорные существа не возникали и не беспокоили нас, не пытались искупать, хотя становилось жарко. Будто понимали, что нам не до этого, что мы чего-то боимся.

Да, я изрядно трусил. Я страшился самого себя, даже показалось на миг, что в каком-то подполье моем, в сыром, заплесневевшем углу еще таится скользкий, увертливый и душевно неароматный Пьер Гранье. А что, если Орленок учует его?

Еще больше меня тревожил дядя Абу. Рядом со мной, опустив голову, шел не самоуверенный джинн, а заметно приунывший, не веривший в свою удачу человек.

Час спустя показалась широкая луговина с редко расставленными ветвистыми деревьями. В их тени паслись красавцы: серый в яблоках Метеор и мой Орленок. Кони вскинули головы, увидели нас и радостно заржали. Истосковались они по людям.

Все страхи мои оказались напрасными. Орленок налетел на меня, как снежный вихрь. Я окунулся в развевающуюся серебряную гриву, как в пенистую волну, посмотрел в его глаза... И мы узнали друг друга! С огромным облегчением я обхватил теплую шелковистую шею.

Говорят, что человек - царь природы. Какой там царь! Жалкий и беспомощный, брошенный в страшный мир на произвол судьбы, я с благодарной нежностью обнимал не лошадь, а равное себе существо и надежного товарища.

А как же дядя Абу? Я вздрогнул и посмотрел поверх гривы Орленка. Его собрат Метеор доверчиво положил голову на плечо дяди Абу, и тот гладил шею коня с такой широкой и блаженной улыбкой, что я расхохотался.

- Дядя Абу! Да понимаешь ли ты, что произошло? Кони приняли нас. Ур-ра!

Вскочив на коней, мы носились по лесной поляне и веселились, как дети. Но приближалась ночь с ее страхами и паучьей тьмой, и мы присмирели.

- Коней мы здесь не оставим. Уведем к бабушкиной избушке,- предложил я.

Дядя Абу согласился со мной и со вздохом добавил:

- Запаздываем. Ну и попадет же нам.

Я рассмеялся: грозный джинн страшился гнева доброй старушки. Но та не сердилась. Взглянув на нас, она что-то проворчала и повернулась к очагу. Сгорбленная спина ее, весь ее поникший вид выражали такую обреченность, что мы пожалели бабу Ягу. Она понимала, что скоро мы покинем ее.

Дядя Абу включил телевизор, но старушка с решительным видом погасила экран.

- Завтра полюбуетесь. Сейчас выпьете чаю - и спать!

Мы покорились. Мы понимали, что в такой своеобразной форме заботится о нас темневший за окном волшебный лес - осколок далекой Сферы Разума.

Проснулись, когда первые утренние лучи засияли в паутине, заткавшей угол избушки. Хозяйка уже улетела по своим делам. Мы подсели к телевизору, включили. Появился звук, и первое, что мы услышали,- панические крики:

- Черные дыры! Черные дыры!

Засветился экран, и открывшаяся картина испугала нас. В трех местах обширного казарменного поселения кружились черные вихри и заглатывали все, что попадало в сферу их притяжения. Они и впрямь напоминали космические черные дыры. Пробегавшие мимо горожане мгновенно всасывались и пропадали, стоявшие поблизости казармы трещали, крыши с них срывались и с шумом влетали в крутящиеся темные пасти.

Вихри улеглись, и на их месте обнажился каменистый грунт - тот первозданный грунт, какой был до прихода изгнанников и возникновения силового колпака. Это были поистине заколдованные места: стоило кому-нибудь по неосторожности ступить туда, и он бесследно исчезал.

- Зоны дематериализации,- догадался дядя Абу.- В волновых флуктуациях ученые нащупали нужные частоты, но не знают об этом.

- Мы должны вернуться, чтобы узнали.

- А этот прохвост? - возразил дядя Абу, имея в виду Угрюм-Бурчеева.- Нет, хочу полюбоваться, как его засосет дыра.

Черные вихри не возникали, что, однако, не принесло горожанам особого облегчения. Страх постоянный, ужас перед Гроссмейстером леденил души больше, чем кратковременный испуг перед черными дырами. Правда, простачков, пытавшихся одними лишь аплодисментами задобрить Гроссмейстера, становилось все меньше. В большинстве своем горожане последовали примеру моих конвоиров. Они переоделись в шинели и маршировали. Самых неумелых отводили в сторону, пороли и возвращали в строй.

Мне стало жаль изгнанников, своих бывших сограждан. Так и хотелось прочитать им одно место из "Истории одного города". Я взял из Памяти книгу и нашел эти строки: "Вовремя построиться - вот все, что было нужно. Район, который обнимал кругозор этого идиота, был очень узок; вне этого района можно было и болтать руками, и громко говорить, и дышать, и даже ходить распоясавшись; он ничего не замечал; внутри района - можно было только маршировать".

Однако и без моей подсказки нашлись сообразительные горожане. Порхающий телепередатчик метнулся в сторону и показал пустырь за городом. Вот здесь-то и раскинулась хмельная вольница. Сбежавшиеся сюда изгнанники пили, пели песни и, сбросив человеческий образ и одежду, плясали в своем истинном, натуральном виде. О том, что происходило в городе, мы догадывались по звукам. Там как будто все шло своим чередом: свист шомполов и топот марширующих масс. И вдруг вновь послышались крамольные выкрики:

- Конституцию! Требуем конституцию!

Передатчик повернулся в ту сторону и высветил Гроссмейстера, тупо уставившегося на толпу. Видно было, что в его мозгу шла какая-то непривычная и трудная работа. В сумеречном сознании Угрюм-Бурчеева забрезжило нечто похожее на мысль, и на его тонких губах медленно выступила бледная улыбка, от которой изгнанников почему-то бросило в дрожь.

Гроссмейстер промаршировал мимо собора Парижской богоматери, подошел к камню, который торчал на площади наподобие постамента, взобрался на него и подождал, когда соберется побольше народу. Потом вскинул вверх правую руку, показывая всем "Устав о неуклонном сечении", и ясным голосом провозгласил: