Э. Фрежак - Аспазия

• Название: Аспазия
• Автор: Э. Фрежак
• Жанр: История

Сборник посвящен малоизвестным страницам жизни древней Греции. Философы, воины, легендарные правители, Сократ и его знаменитая жена — вот герои этой книги.

---

— Прекрасно, а знаете вы, что лучшим испытанием атлетов, в любом случае, остается испытание силы желудка. Вспомните Геракла, он побеждал львов, но в то же время он съедал за один присест целого быка. Прикажите принести не быка, конечно, потому что с Гераклом никто не может сравниться, но толстого, здорового барана, разделите его на две равные части и съешьте его за один присест — чей желудок раньше откажется служить, тот будет считаться слабейшим из вас обоих.

— Совершенно верно! — раздалось со всех сторон, — Анактор и Эвагор должны на наших глазах устроить первое состязание атлетов. Мы сейчас же принесем барана и изжарим его на вертеле.

Анактор и Эвагор согласились. Несколько человек ушли, чтобы принести самого большого барана, какой только найдется.

Увидев все это, Аспазия уже не могла выдержать столь яркое проявление животного начала в человеке и, поднявшись, сказала:

— Идем Перикл, я не в состоянии далее присутствовать на этих олимпийских играх.

Мужчины встали и, улыбаясь, отправились с Аспазией в обратный путь.

— Чувство, которое испытывает Аспазия при виде этих атлетов, — сказал Поликлейт, — кажется мне вполне естественным. Действительно, к чему нужны эти силачи? Разве в войне они более способны, чем другие? Разве они побеждают целые толпы врагов, как герои Гомера? Нет, опыт говорит обратное. Годятся ли они для того, чтобы улучшать человеческую породу? Тоже нет, и против этого также говорит опыт. Они ни к чему не годятся, кроме борьбы в Стадионе, при громких криках зрителей.

— Действительно, — согласился Перикл, — польза от искусства атлетов видна не в них самих, но они хороши тем, что напоминают эллинам, насколько развитие тела необходимо наряду с развитием души. Ведь к умственным занятиям человека постоянно влечет внутреннее стремление и необходимость, развитие же тела он часто склонен предоставлять природе, если его не будут заставлять заботиться о нем.

За разговором гуляющие снова дошли до священной рощи и стояли как раз перед статуями нескольких знаменитых бойцов, вышедших из-под резца Поликлейта.

Взглянув на эти статуи, Аспазия сказала:

— Когда я гляжу на эти произведения Поликлейта, то мне кажется, что скульптор в этом спорном вопросе стоит на моей стороне. Создавая свои произведения, он не хотел представить излишество физической силы и чрезмерное развитие членов, а старался показать полнейшую соразмерность и гармонию. Поликлейт также как Фидий, изображает нам божественное и возвышенное, но старается олицетворить в своем произведении человеческую красоту.

Эта похвала не доставила Поликлейту особого удовольствия, как ожидала Аспазия.

— Художник, — сказал он, — зависит от желаний и потребностей тех, для кого служит его искусство. То, что будто только один Фидий может изображать в Элладе богов думают видимо, и спартанцы, призвавшие его в Олимпию, зато аргиняне поручили мне, их соплеменнику, сделать из золота и слоновой кости изображение Геры в большом храме в Аргосе.

В словах Поликлейта звучала обида и Аспазии уже не удалось улучшить его настроение и вскоре он откланялся под каким-то предлогом.

— О, Аспазия, — улыбаясь сказал Алкаменес, — ты заставишь Поликлейта сделать все, чтобы аргосская Гера была достойна олимпийского Зевса.

— Да, стремясь победить Фидия, он может создать прекрасное произведение, — сказала Аспазия, — но Поликлейт, я полагаю, быстро спустится с Олимпа снова на землю и будет следовать своему собственному призванию. Я должна вам сознаться, что часто, во сне, вижу божественные образы, которых до сих пор никто не воплотил. В прошлую ночь явился мне Аполлон — самый дорогой для меня из всех богов — бог света и звуков. Он явился мне в образе чудного, стройного, очаровательного юноши. Смертные, пораженные его появлением, бежали прочь. Кто создаст мне бога, каким я его видела? Ты? Ты самый пылкий из скульпторов, в твоей юношеской душе создается много прекрасных, очаровательных образов и жизнь открывает тебе много своих тайн. Ее могущественное дыхание видно во всех твоих образах.

При этих словах, глаза Алкаменеса засверкали воодушевлением.

— Твоему любимому богу, — сказал он, — аркадцы давно собираются построить большой храм и чтобы украсить его статуями обратились ко мне, если они решатся на постройку храма то весь мир увидит, как ты воодушевила меня, Аспазия.

— Будь только самим собою, — отвечала Аспазия, — не слушай слов холодного и сурового Фидия и ты создашь нечто такое, что заставит замолчать от изумления даже твоих противников.

С этой минуты последние искры гнева на Аспазию погасли в сердце Алкаменеса, он снова стал искать ее общества и она не отказывала ему в своем участии.

На следующий день, Периклу пришлось оставить ее в обществе Алкаменеса, Поликлейта и других бывших тоже здесь в Олимпии. Через некоторое время все разошлись. С Аспазией остался один Алкаменес. Речь его становилась все горячее, тон все развязнее, взгляды все красноречивее. Гордость Аспазии была оскорблена. Возбужденный Алкаменес схватил ее за руку, посмотрел на нее с видом знатока, начал восхищаться ее прелестью и сказал, что она для него неистощимый источник художественного изучения.

Аспазия вырвала у него руку и напомнила ему о том, что Теодота не менее поучительна и неистощима в отношении красоты.

— Ты сердишься на меня за то, что я хвалил Теодоту! — вскричал Алкаменес.

— Я знала, — холодно возразила Аспазия, — что ты меня ненавидишь, но для меня искусство Алкаменеса и сам Алкаменес — две разные вещи. Я не отвечала ни на любовь, ни на ненависть Алкаменеса. И не ревность к Теодоте кроется за моими словами. Помнишь, задолго до того, как я заметила твою ненависть я уже говорила тебе, что есть большая разница между склонностью ума и склонностью сердца.

— Нет, ты сердишься на меня из-за Теодоты и, может быть, ты мстишь тем, что снова зажгла во мне прежний огонь. Прости меня и не презирай в эту минуту огня, зажженного тобою в груди Алкаменеса.

С этими словами он страстно обнял жену Перикла, но гордая красавица бросила на безумца взгляд, мгновенно приведший его в себя.

В эту минуту вошел Перикл. Алкаменес поспешил смущенно проститься и бросился вон, пристыженный и раздраженный на Аспазию.

Перикл был бледен.

— Кажется Алкаменес обошелся с тобою, как обходятся с женщиной, которую…

— Не договаривай! — крикнула Аспазия.

— Я знаю, — сказал Перикл, — какую границу ставишь ты между твоей красотой и между твоей личностью, я знаю и учение, по которому женское покрывало должно уменьшиться до величины фигового листа, но ты видишь, что Алкаменес имеет другой взгляд, чем ты, на неприкосновенность этого листа. Ты говоришь, он ошибается — это правда, но он действует по своим, а не по твоим правилам и с этой минуты он будет вдвойне настроен против тебя и увеличит собою число твоих открытых врагов.

— Похоже он находит себе неожиданного союзника, — раздраженно ответила Аспазия.

Перикл молча вышел из комнаты.

— Проклятый Пелопонес! — крикнула она.

Но скоро Аспазия успокоилась. «Это легкое облачко, — думала она, — которое безвредно пронесется по ясному небу любви. Огонь тем ярче разгорается, чем сильнее его раздувают».

В Олимпии Перикл и Аспазия были гостями Фидия. В своей обширной мастерской он имел помещение, которое мог предложить им, но сам был невидим. Постоянно и безустанно занимаясь в храме своей работой, он избегал всякой встречи, но через Алкаменеса дал обещание, что Перикл и Аспазия, первые из всех эллинов, увидят величайшее произведение, вышедшее из-под его резца.

Они с волнением ожидали этой минуты, наконец, она наступила.

За жарким летним днем последовал душный вечер, предвещавший грозу. Вокруг горных вершин собирались черные облака. Когда совершенно стемнело, к Периклу пришел от Фидия его раб и сказал, что господин приглашает Перикла и Аспазию в храм Зевса.

Вместе с Аспазией и Периклом отправилась, взятая ими из Аркадии, девушка.

Следуя за рабом, они пришли в священную рощу, в которой царствовал полный мрак; вокруг было пустынно и тихо, слышался только легкий шелест деревьев.

Наконец, они достигли цели, раб отворил дверь и ввел их в храм. Там он повел их к небольшому возвышению в глубине, где они могли сесть, затем удалился, снова затворив за собою дверь, оставив их в совершенной темноте.

Молча сидели Перикл, Аспазия и пастушка, как вдруг перед ними словно разорвалась завеса мрака: занавес, скрывавший заднюю часть храма, раздвинулся, они увидели ярко освещенную статую Олимпийца. Он был представлен сидящим на сверкающем, богато украшенном троне. На сделанную из слоновой кости фигуру царя богов был наброшен плащ, закрывавший левое плечо, руку и нижнюю часть тела. Золотой плащ сверкал пестрой эмалью и был украшен мелкими выпуклыми фигурами. На голове Олимпийца был золотой, покрытый зеленой эмалью венок как бы сплетенный из масличных ветвей. В левой руке он держал блестящий, сделанный из бронзы, скипетр, в вытянутой правой — богиню победы.