Э. Фрежак - Аспазия

• Название: Аспазия
• Автор: Э. Фрежак
• Жанр: История

Сборник посвящен малоизвестным страницам жизни древней Греции. Философы, воины, легендарные правители, Сократ и его знаменитая жена — вот герои этой книги.

---

Когда Перикл, Аспазия, Алкаменес и Сократ оставили дом Теодоты, Алкаменес спросил:

— Ну, Сократ, полезен ли будет для твоих Харит танец очаровательной Теодоты?

— О да, — отвечал Сократ, — но пока это останется моей тайной. Вы узнаете об этом, когда мои Хариты будут стоять оконченные на Акрополе.

Глава VIII

Из дома богатого Гиппоникоса слышались звуки флейт и хора мужских голосов. Такие же звуки флейт и мужских голосов раздавались и в доме богатого Пирилампа, и в доме богача Мидия, и в доме Аристокла, и в домах других богатых афинян. Казалось, что стук молотков в Афинах снова будет заглушен звуками флейт и лир и голосами поющих, — наступали Дионисии, а вместе с ними время драматических представлений в театре. Представления эти, в высшей степени возбуждали интерес афинян. По обычаю, все пьесы, написанные к этому времени, были представлены второму архонту, который, выбирал наиболее удачные. Актеры, которые должны были выступить в этих пьесах, содержались на общественные средства, тогда как хоры содержались и одевались за счет богатых афинских граждан.

Богатому Гиппоникосу выпало готовить хор для «Антигоны» Софокла; Пирилампу — для трагедии Эврипида; Мидию — для трагедии Иона; Аристоклу — для комедии Кратиноса и так далее. Как всегда в этих случаях, в Афинах, началось соперничество между попечителями хоров, которые старались отличиться один перед другим, выставляя самый лучший. Победителям в этой борьбе завидовали не менее, чем победителям на олимпийских играх.

В этот день, кроме хора и самого хозяина дома, у Гиппоникса собрались автор «Антигоны» и трое актеров Деметрий, Каллипид и Полос, которые должны были разыграть трагедии Софокла.

— Репетиции хора, — сказал Софокл актерам, когда с приветствиями было покончено, — уже давно начались. Теперь мы немедленно распределим роли. Роль Антигоны, само собою разумеется, возьмет Полос… Но, — перебил он сам себя, обращаясь к Полосу, — скажи мне, слышал ли ты о прекрасной милезианке Аспазии?

И когда последний отвечал утвердительно, поэт продолжал: — У меня был с нею спор, в котором она порицала наше обыкновение отдавать женские роли мужчинам и утверждала, что женщине следует дозволить выступить на подмостках. Напрасно ссылался я на маски, которые скрывают лицо и громадное пространство театра…

Полос презрительно засмеялся:

— Когда я вышел в роли Электры и говорил: «о, божественный свет, о воздушный эфир», никто не подумал бы, что я не женщина, глядя на мои манеры, слыша мой голос… А когда я обнимал урну с прахом брата…

— Весь театр был тронут и глубоко потрясен! — воскликнул Софокл, и остальные согласились с его мнением. — На сцене, — продолжал Софокл, — никогда не слышно было более трогательного, более женственного голоса, чем твой.

— Надеюсь, что ты не хочешь этим сказать, что мне удаются только женственные характеры. Я полагаю, ты еще помнишь меня в Аяксе: «о горе мне, что я выпустил эту презренную из рук», — продекламировал Полос громовым голосом.

— Нам нужны еще два второстепенных актера, которые выходят на сцену только на несколько минут, но я не хотел бы отдать этих ролей первым встречным, — вновь заговорил Софокл, — это, во-первых, роль Гемона, который появляется только тогда, когда Антигону уже уводят.

— В таком случае, я мог бы исполнить роль Гемона! — воскликнул Полос.

— Роль слепого прорицателя Тирезия может взять Каллипид, — предложил Софокл. — Затем остается еще один страж и один вестник. Этим двум приходится говорить длинный монолог, который должен быть передан, как можно лучше. Нет ничего неприятнее, когда подобный монолог ведется человеком, едва умеющим говорить. Я решил сам взять на себя эти две маленькие роли. В прежних пьесах я много раз выходил на сцену…

Актеры вполне одобрили намерение поэта и Гиппоникос тоже.

— Наконец, остается Эвридика, супруга Креона, — сказал Софокл, — она появляется в самом конце трагедии и говорит всего несколько слов.

— Дайте мне Эвридику! — вскричал Полос.

— Она уже отдана, — возразил Софокл. — Один актер, ни разу не выступавший и не желающий сказать своего имени, хочет сыграть Эвридику.

Любопытство Гиппоникоса и актеров было немало возбуждено таинственным видом поэта, но тот уклонился от дальнейших объяснений. Он подал актерам текст трагедии, дал им некоторые указания относительно их ролей и костюмов, в которых они должны были выйти, затем Гиппоникос представил хористов и пригласил актеров присутствовать на репетиции хора.

Началось пение гимнов Антигоны. Руководитель хора отбивал такт руками и ногами, иногда и сам поэт присоединялся к нему. Он часто отводил в сторону музыканта, сам брал лиру и аккомпанировал хору.

Точно так же как Софокл в доме Гиппоникоса, Эврипид в доме Пирилампа, Ион — в доме Мидия, Кратинос — в доме Аристокла, а другие поэты в домах других содержателей хоров, словно полководцы, ободряли и возбуждали мужество своей армии, стремясь быть первым на Дионисиях. Дома содержателей хоров были очагами, из которых возбуждение распространялось по всему городу, у каждого хора, у каждого поэта, была своя партия, желавшая ему победы. Обыкновенное, в подобных случаях, возбуждение афинян на этот раз было доведено до высшей степени. Гиппоникос и Пираламп во всю старались обеспечить себе победу и их соперничество задавало работу афинским языкам. Государственные дела, известия из колоний, сделки в Пирее — все было отложено в сторону и, если бы афинский флот готовился к морскому сражению, то в эти дни о нем говорили бы менее, чем о Гиппоникосе и Пирилампе. Однако, на Агоре, нашлись двое людей, которые разговаривали совсем о других делах. Это были Перикл и Анаксагор.

— Ты задумчив, — говорил философ своему другу, — тебя заботят какие-то новые государственные планы, или же причиной твоей задумчивости является прекрасная женщина.

— Возможно, то и другое, — отвечал Перикл. — Как было бы прекрасно, если бы человек мог обходиться без женщины, мог нераздельно отдать себя государственным делам или какому-нибудь другому серьезному, великому делу.

— Человек может обойтись без женщины, может обойтись без всего, — с особенным ударением сказал Анаксагор, и начал развивать мысль, как хорошо относиться ко всему равнодушно.

Перикл спокойно и кротко слушал мудреца, хотя далеко не имел вида человека согласного с его словами.

— Если, — заключил Анаксагор свою речь, — ты не можешь обойтись без женщины, то мне кажется, твоя жена, Телезиппа, годится так же, как и всякая другая — она родит тебе детей, чего же ты желаешь от нее еще?

— Ты, кажется, знаешь хорошо, — возразил Перикл, — как она суеверна и как ограничен ее ум. Может быть это еще можно было бы перенести, если бы она была кротка, но эта женщина постоянно противоречит мне, постоянно оскорбляет мой ум и сердце. Когда, мне приходило в голову подарить ей какое-нибудь красивое платье, или что-нибудь такое, что могло бы украсить дом или ее саму в моих глазах, она всегда бывала недовольна и говорила: «разве я недостаточно красива, раз ты хочешь, чтобы я украшала себя? Если я не нравлюсь тебе такой, какая я есть, то не хочу нравиться тебе и украшенная». Разве можно сказать что-нибудь глупее? Во всем, что касается любви, она ведет себя с таким слепым упрямством, которое сделало бы некрасивой самую прекрасную женщину…

— Различные украшения и красивые платья, которых Телезиппа не желает принимать, все это, с точки зрения рассудка, глупости и излишняя роскошь, — проговорил Анаксагор. — Но она тоже женщина и я, во имя мудрости, говорю тебе: оставь свои мечты о прекрасной милезианке Аспазии.

— Разве я виноват, — улыбаясь возразил Перикл, — если красота на земле более могущественна, чем мудрость?

Между тем, от Аспазии к Софоклу много раз посылались тайные послы. В сумерках Аспазия возвратилась к себе домой в сопровождении мужчины, которого соседи, в потемках, приняли за Перикла.

Подойдя к дверям дома, оба остановились. Может быть, обдумывая, должен ли спутник Аспазии переступать через порог. Наконец, Софокл обратился к красавице с вопросом:

— Что священнее, дружба или любовь?

— Священнее то, что старее, — улыбнулась Аспазия, отвечая на загадочный вопрос, столь же загадочно.

Софокл простился и быстро ушел.

На следующее утро, прорицатель Лампон явился в дом, благоволившей к нему, сестры Кимона. Он пришел из Акрополя от Диопита, с которым долго шептался.

Едва окончилось жертвоприношение, для которого Эльпиника пригласила прорицателя, как он с таинственным видом заговорил о Перикле и Аспазии. Эльпиника и прорицатель часто и охотно болтали о всевозможных новостях.

— Кажется боги хотят наказать гордого Перикла, — сказал Лампон.