Арман Лану - Когда море отступает

• Название: Когда море отступает
• Автор: Арман Лану
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 1965

Удостоенный Гонкуровской премии роман «Когда море отступает», — это роман о войне и мире, о смерти и жизни, о рабстве и свободе, о прошлом, настоящем и будущем…

Действие романа относится к лету 1960 года. Участник высадки войск союзников в Нормандии, канадец Абель Леклерк решает провести свой отпуск в местах, где он когда-то сражался. С ним едет Валерия Шандуазель, молодая женщина, потерявшая в Нормандии своего жениха — Жака. Она едет в Нормандию, чтобы преклонить колени перед могилой Жака, героя, отдавшего жизнь за освобождение Франции…

---

— Э-ЭР Семнадцать, — поясняет Максим. — Из Воселльского склада. Введен в употребление в пехоте в сороковом году.

Толстый колбасник надевает наушники.

— Говорит «Вильгельм Завоеватель», — начинает он голосом опытного радиста. — Говорит «Вильгельм Завоеватель». «Вильгельм Завоеватель» вызывает «Сардину». Вы меня слышите? Вы меня слышите? Перехожу на прием. Перехожу на прием.

Толстяк вертит переключатель. Слушает. Все прислушиваются к тому, кто слушает.

— Ну что, Ва-банк? — спрашивает командир и от нетерпения трет свои усики указательным пальцем.

Радист снимает наушники. Максим повторяет вопрос, радист отрицательно качает головой.

— «Сардина» никогда не слушает. Экая неразбериха с этим Освобождением! — ворчит командир и обращается к Жюльену: — Коллабошки есть у вас в селе?

Жюльен пожимает плечами.

— Лучше будет, если вы назовете, а уж мы разберемся.

— Что такое FFI? — спрашивает Абель у веселого карапуза.

Ему отвечает другой FFI. Еще смуглее Максима, с заячьей губой, он коверкает французские слова Форс Франсез де л’Интерьёр[33] на испанский лад:

— Форсес Франчёсес де л’Интерьор.

— Фоус Фуансоа до л’Интейёй, — повторяет Бананиа.

— Вы откуда? — обращается с вопросом к чернокожему Жак.

— С Гваделупы.

Это слово расцвело чудесным бархатистым цветком.

— Мы не обязаны верить вам на слово, хозяин, — грубо говорит Максим. — Так-таки нет коллабошек? Странно! Ну, мы сейчас сами проверим!

— Но-но, друг сердечный, легче на поворотах! — кричит вдруг побагровевший хозяин. — Минуточку внимания! — Тут он изо всех сил ударяет мухобойкой по прилавку: — Вот что, Эф-Эф-И, если вы, бл…ны несчастные, будете говорить со мной в таком тоне, я вас вытряхну отсюда к чертовой матери! Хотите реквизировать — идите за разрешением к мэру! Я же у вас документов не спрашиваю! А ведь вас тут никто не знает!

Взвесив силу этого сопротивления Сопротивлению, Максим после некоторого колебания уходит, за ним — двое с повязками.

Небо в тучах. Канонада не утихает. Сигналы поступают, один другой перебивают, сливаются, и расшифровать их не удается.

— Ну, теперь можно и в картишки, — бросает толстый колбасник, по прозвищу Ва-банк, и приглашает в партнеры славного юношу с седыми волосами.

Под тенью подстриженных лип командир Максим объясняется с мэром — маленьким, толстеньким, подвижным, бурно жестикулирующим человечком. Ва-банк отрывается от карт со словами: «Смотри, сукин сын, не жульничай», подходит к Э-ЭР 17, пытается наладить связь, но у него ничего не выходит; он снимает наушники, запускает в густые волосы пятерню, а потом опять садится за карты. Командир Эф-Эф-И и коротенький пузанчик входят в мэрию. И вдруг знакомый свист! Абель и Жак повалились на скамью. Другие недоумевающе на них смотрят. Воздух рвется с тем сухим треском, с каким ломается шифер. С потолка сыплется штукатурка. Снаряд разорвался между рядами лип, у подножия памятника погибшим. Дым медленно рассеивается. У Славы, игравшей на трубе, отбило руку.

Бананиа поднимается и, вращая белками, смотрит по сторонам.

— А все-таки в какой стороне пляж? — спрашивает он.

— Ты нам осточертел со своим пляжем! — рычит Ва-банк. — Зас…цы! Мне было только карта привалила!

Однако усач в комбинезоне так и лежит ничком на крыльце. Из мэрии выбегает командир Максим. Следом за ним — мэр, снимая на бегу шляпу и вытирая пот. Сзади лопоухий мальчишка бережно, как ребенка, несет окорок. При виде вытянувшегося неподвижно товарища Максим содрогается всем телом. Мэр становится на колени, щупает убитому пульс, переворачивает его, потом встает и отряхивает колени. Командир сдавленным от волнения голосом говорит:

— Прощай, Рябой! Ты погиб за Францию… Господин мэр! Прошу вас позаботиться о захоронении праха.

Мэр, озадаченный торжественностью тона, делает знак мальчонке. Тот входит в «Спортивное», кладет окорок на полку за стойкой, затем идет во двор и возвращается с тачкой. Эф-Эф, круглый как шар, и юноша с седыми волосами бережно кладут убитого товарища на тачку и везут на кладбище. Мэр входит в кафе, располагается, берет лист бумаги.

— Само собой разумеется, командир, героизм сынов Нормандии будет надлежащим образом отмечен в Кювервилле, — не менее торжественным тоном говорит он. — Но всему свой черед. Пока вы не получите распоряжений от вашего генерального штаба, размещайтесь в «Спортивном»…

Жюльен делает красноречивую гримасу.

— Идет! — говорит Максим и повторяет: — Идет-идет-идет!

Мэр, врач по образованию, бросает на него быстрый взгляд и опять принимается писать.

Снова задрожали стены. Абель, повинуясь рефлексу, хватается за карабин. Хозяин схоронился за стойку. Воняет порохом. Чудом уцелели. Мэр так и застыл в негодующей позе, подняв авторучку. Дым, сизый в тени, желтоватый на свету, расходится волокнами самых причудливых очертаний.

— Черт! А ведь это опасно! — замечает Жак.

И Абель и Жак хохочут. Они обожают этот анекдот. Один из ветеранов, уцелевший после Дьеппа, получил благодарность в приказе. А его жена написала ему: «Я беспокоюсь за тебя, родной. Значит, это опасно?» На сей раз это тем более опасно, что стрелял Эф-Эф с заячьей губой! Он тупо глядит на свой дымящийся револьвер и чудовищно ругается по-испански! В витрине — круглая черная дыра, от нее расходятся прихотливые линии, образующие нечто вроде гигантской звезды. Из-за стойки вылезает Жюльен: сперва показываются его взъерошенные волосы, потом лоб, потом изумленные глаза и рот в виде буквы «о». Он хмурит брови, злобно смотрит на командира, ударяющего кулаком по столу, на сквернословящего испанца и на его дымящийся револьвер, на обоих канадцев, катающихся от смеха, затем оборачивается и видит разбитую витрину:

— Ах ты, черт!

— Вот балбес! — кипятится Максим.

Незадачливый стрелок жестом показывает, что он чего-то не понимает. С трудом можно догадаться, что он хочет сказать. Он доброволец, участник испанской войны. Он не знает устройства револьвера, он начал разбирать, а револьвер выстрелил. А в общем дело выеденного яйца не стоит. Это же война! В чем дело?

— Стекло внесете в список реквизированного имущества, — решает Максим. — Инцидент исчерпан. Самое главное — навести порядок.

Ва-банк опять начинает невозмутимо крутить свой Э-ЭР 17. Можно подумать, что он и не прерывал в «Спортивном» своего занятия — так безошибочны все движения веселого колбасника, так четко выговаривает он без конца повторяемые, предписанные уставом формулы:

— Перехожу на прием, перехожу на прием…

— Плюнь на «Сардину», — говорит командир.

Мэр составил приказ. Он протягивает его Максиму. Тот читает, перечитывает, подписывает и возвращает мэру. Мэр, направляясь к выходу, останавливается перед канадцами:

— Желаю успеха, братцы!

На его сером, сшитом по последней моде пиджаке — узкая красная ленточка. Он пожимает руку Жаку, потом Абелю. После крепкого рукопожатия мэр-доктор уходит. На площади он обходит воронку, окидывает взглядом бронзового воина, изувеченную богиню, а затем скрывается в разукрашенной флагами мэрии.

Женщина в ярко-зеленом переднике бесстрашно идет под липами. Неистово лает собака. Мальчик пришел за спичками. Жюльен подает нарезанную ломтиками ветчину. Отряд имени Вильгельма Завоевателя и его командир жуют. Сейчас никто уже не думает о погибшем.

— В Криквилль-ле-Кан есть лагерь для интернированных, — с полным ртом говорит Максим (у него волчий аппетит). — Мы все там сидели: кто — за участие в Сопротивлении, кто — за оскорбление, нанесенное офицерам с «велосипедными насосами» (да, да, их кортики прозвали «велосипедными насосами»), кто — за то, что слушал английское радио, кто — за распространение листовок. Одним словом, за все.

Абель и Жак слушают, разинув рот. Так вот они, подпольщики, «Desesperados»[34] «коктейль молотовского приготовления», партизаны!

— Пятого и шестого Криквилль так бомбили, что потом уже не надо было резать проволочные заграждения.

— А откуда… откуда у вас немецкие пряжки? — спрашивает Абель; он, правда, не догадывается, в чем дело.

— Немецкие… Вы всё говорите: «немецкие, немцы»! А надо говорить: тле, фрицы, зеленоватые, серо-зеленые, зеленые бобы… А лучше всего — боши! Боши! Да, я и забыл, ведь вы — канадцы… Шле спали без задних ног в бараке Адриан. Бананиа снял с себя обувь. Они и не ворохнулись. Ну, а потом их на свалку — и все шито-крыто.

— А на пляж мы не пойдем? — пристает Бананиа.

— Чудак парень! — замечает Ва-банк.

Абель собирает свое имущество. Ему больше не хочется сидеть в «Спортивном». Жак следует его примеру; башмаки вешает на шею, туфли обувает. Но тут неожиданно встает Максим.