Филип Дик - Обман Инкорпорэйтед (сборник)

• Название: Обман Инкорпорэйтед (сборник)
• Автор: Филип Дик
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-699-63851-2

В сборник вошли романы, между которыми нет ничего общего, кроме… уникальной личности их создателя.

Все эти истории объединяет неповторимое умение Филипа Дика проникать в глубины человеческого подсознания и скользить по лезвию бритвы безумия.

Романы «Время собираться» и «Голоса с улицы» публикуются на русском языке впервые!

---

В жизни Верна Тилдона случалось немало бед. Как у большинства малорослых мужчин. Коротышку всегда тревожит то, на что высокий попросту плюет. Как цвета за пределами обыденного спектра невидимы для человеческого глаза, так и многие проблемы Верна были незаметны для окружающих.

Он вырос в Вашингтоне, Ди Си. Большая часть его детства прошла среди унылых заснеженных улиц и пустырей городишки Джексон Хайтс, под боком у настоящего города. Зимой он и его брат катались на санках. А когда на улицу было нельзя, играли дуэтом на пианино. Подростком он даже не вспоминал о нем. Переключился на гобой, на котором играл в школьном оркестре.

Потом бросил и гобой тоже. Он глупо выглядел, играя в школьном оркестре. К тому же репетировать нужно было днем, когда другие ребята слонялись по городу, а еще время от времени надо было надевать ярко-красную с золотом форму школы, в которой он походил на билетера из кинотеатра. После школы он чаще всего был один. Едва заканчивалась репетиция, как он мчался в музыкальный магазин слушать пластинки.

В том возрасте он слегка заикался, как будто от возбуждения. От этого он был робок с людьми.

Брат окончил колледж и уехал из дома. Иногда от него приходили письма. Верн много читал и одно время тоже думал продолжать учебу. Но в девятнадцать, когда он окончил школу, отец убедил его в том, что было бы совсем неплохо подзаработать для начала немного деньжат. На семье уже давно лежит тяжелое бремя – не мешало бы помочь. И он поступил в бухгалтерский отдел большого универсального магазина, где перепечатывал ежемесячные отчеты и опорожнял корзины для бумаг.

Девятнадцатилетним парнишкой, который все еще страдал заиканием и иногда, берясь за гобой, выдувал из него пару мелодий, он повстречал девушку-одногодку, которая любила книги и музыку достаточно для того, чтобы между ними возникла временная связь. Она была высокой блондинкой, с волосами как спелая пшеница. Ее родители приехали со Среднего Запада. У нее были синие глаза и мягкий, задумчивый голос. Вдвоем они гуляли, читали, ходили на воскресные концерты. И планировали будущую совместную жизнь.

Однажды в дождливый вечер, когда родители ушли в кино, Верн с девушкой поднялись наверх, где, непрестанно хихикая, перешептываясь и то и дело боязливо поглядывая в окно, они с колотящимися сердцами задернули шторы и забрались в маленькую деревянную кровать, в которой Верн спал с детства. Там, в этой комнате, где еще живы были его марки, модели самолетов – свидетели и спутники его недавнего детства, – где молча стоял в углу гобой, Верн и девушка лежали, обнявшись, сердце к сердцу, колено к колену и дрожали, крепко сжимая друг друга.

Снаружи лил дождь. Шуршали шины автомобилей. Комната была тиха, не считая тех звуков, которые они производили сами. Сначала девушка была сдержанна, боязлива и холодна. Но потом, когда все вроде бы кончилось и он уже думал вставать, с ней произошло что-то странное, чего он так и не понял. В одно мгновение ее напряженное тело расслабилось, холодность испарилась. Его притянуло назад и с силой прижало к ее обжигающе-горячему животу, напрягавшемуся в конвульсиях, от которых его избавило лишь внезапное возвращение семейства и необходимость срочно натягивать на себя одежду.

Он был спасен. Его отец повез ее домой, Верн и девушка всю дорогу молчали. После того случая их отношения постепенно сошли на нет.

Он продолжал работать в бухгалтерии. Мысль об университете уходила все дальше. В двадцать один год он встретил другую девушку. Она была высокой, спокойной и темноволосой. Ее сокровище продавалось дорого, он в одночасье обнаружил себя женатым обитателем однокомнатной квартирки, где в ванной постоянно сушились лифчики и панталоны, в кухне пахло крахмалом и разогретым утюгом, а ночью на соседней подушке неизменно оказывалась ее кукольная голова в бигуди.

Брак продлился несколько месяцев. Где-то между ним и Второй мировой войной – он так и не вспомнил, когда именно, – мысль о колледже окончательно выветрилась из его головы и была забыта. Как только это случилось, гобой навсегда перекочевал в чулан. Заикание тоже прошло, а еще он отпустил маленькие черные усики. Но, когда он закуривал сигарету, его руки по-прежнему дрожали, в движениях оставалось слишком много суетливого и резкого.

И тогда на помощь приходил алкоголь. Алкоголь показывал ему смешную сторону событий, которые обычно заставляли его уходить в себя на много дней. С его помощью он обнаружил, что может поквитаться с людьми, его быстрый язык и насмешливый ум не щадили никого. Холодная жесткость начала прокрадываться внутрь него, звучать в его словах. Жесткость сослужила ему хорошую службу, это было полезное качество.

Когда началась война, он пошел в армию. При его росте и комплекции толку с него было мало, но в те дни не бросались парнями, у которых хорошо варит котелок. И он закончил войну, обучая других тому, чего не умел сам.

Усики исчезли, зато он узнал, сколько может выпить прежде, чем дойдет до точки невозврата. Волосы поредели. Стали мягкими и тонкими. Он надел очки в роговой оправе и открыл для себя французские манжеты. Музыка, которую он когда-то играл на гобое, была почти забыта. Почему-то разреженный воздух классических высот обострял в нем чувство изоляции и одиночества, дистанция, которая отделяла его от желанной цели, стала еще больше. Что это была за цель? Он и сам не знал. Никому и ничему он не позволил бы стать у себя на дороге, если бы только знал, где эту дорогу найти.

Но человек не может все время думать о том, что так и не нашел свой путь, свою нишу, свою колею и свою компанию. Рано или поздно он просто перестает беспокоиться. Верн снова женился. Девушка попалась полная и осведомленная, раньше она работала секретаршей у очень важных людей. В ней он находил напор и целеустремленность, которых у него самого не было. Она точно знала, чего хочет от жизни: муж, дом, кухня, мебель, тряпки. Круг ее общения был узок и мал и так же тверд и негибок, как ее лакированные красные ноготки.

Все, что Верн еще сохранил в памяти о музыке и книгах, моделях аэропланов и его яркой форме, похожей на театральную, скоро испарилось. Рядом с Анной музыка, книги, идеи были вполне реальны, вот только существовали они лишь как средства для достижения иной цели. Он поймал себя на том, что снова прислушивается к своей внутренней мелодии, составлявшей когда-то неотъемлемую часть его самого.

Как-то вечером он встал с дорогого дивана в изящно обставленной гостиной, выключил громадный телевизор и отправился в ближайший бар.

В один из последовавших за этим дней, которые прошли все как один, в тумане, его, пьяного, глубокой зимой бросили замерзать в канаве где-то в Вашингтоне, откуда его подобрали и отвезли в городскую тюрьму. На следующий день его выпустили. Он слонялся по городу руки в карманы и смотрел, как катаются на санках дети.

Покончив со вторым браком, он собрал свои немногочисленные пожитки и переехал в Нью-Йорк. Вкус к музыке, который у него когда-то был, испортился. Он начал просиживать долгие часы в темных барах, где, постукивая пятидесятицентовой монеткой по столу, наблюдал за посетителями и слушал фальшивую, горькую музыку коротышки негра и разных смешанных групп. Со временем знание джаза сослужило ему службу. Он получил работу на маленькой радиостанции, где поначалу переворачивал джазовые пластинки в утреннем эфире, через год у него уже была своя программа.

Он, как игла проигрывателя на дорожку, начал соскальзывать в жизнь, которая ему, похоже, подходила. Чем? Он и сам не знал. Он был слишком тщедушен, чтобы продолжать пить, как раньше, по утрам все сложнее становилось вытаскивать себя из постели. Его друзьями были опустившиеся, погруженные в себя маньяки джаза да редкие кокетливые гомосеки и лесбиянки с мужскими голосами. Дым и фальшивые звуки, полудолларовые монеты и бесконечные коммивояжеры. Как-то раз он встал перед зеркалом и посмотрел на себя, потирая желтую, отвисшую кожу на шее. Крошечные волоски на ней торчали, как обломки перьев, глаза глядели, точно не видя. Он напоминал себе дохлого цыпленка, ощипанного и обугленного, которого забыли на крючке и он висит, засыхая и коробясь с годами. Сморщенный, засушенный остов какой-то птицы…

А потом он побрился, умылся, надел чистую рубашку, выпил апельсинового соку, почистил туфли, и все было забыто. Он надел пальто и отправился на работу.

Тедди шевельнулась. Верн отпрянул, бросил на нее взгляд. Потушил сигарету и встал, суровый и холодный. Подошел к окну, опустил шторы и зажег свет.

Наконец девушка перекатилась на бок, к нему лицом. Он видел ее зубы, мелкие и ровные, длинный разрез рта, слишком длинный для такого узкого лица. Вдруг она открыла глаза. Моргнула и тут же увидела его. Потом зашевелилась, стараясь сесть.

– Господи. – Она вздрогнула, икнула. – Исусе.

– Как самочувствие?