Елена Морозова - Маркиз де Сад

• Название: Маркиз де Сад
• Автор: Елена Морозова
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-235-02974-3

Произведения маркиза де Сада всегда воспринимались неоднозначно, вызывая у читателей то ужас, то восхищение, его сочинения проделали головокружительный взлет от томиков, читаемых украдкой, до солидных академических изданий. XVIII век считал его непристойным писателем, автором гнусных порнографических романов, названных «эталоном безобразия», XIX век снисходительно отнес его сочинения к области литературных курьезов, но век XX, радикально изменив отношение к маркизу, отвел ему достойное место в литературе эпохи Просвещения. Серьезная исследовательская работа автора данной книги дает объективную оценку этому безусловно неординарному человеку, споры о котором не утихают в мировом литературоведении и по сей день.

---

А что будет делать Донасьен Альфонс Франсуа дома? Этот вопрос и — что еще хуже! — ответ на него преследовали графа повсюду. И Жан Батист решил «пристроить» сына. Классический способ пристроить молодого человека с дурными наклонностями, но из хорошей семьи — женить его на девице с солидным приданым. А знатности у Донасьена вполне хватит на двоих. Тем более что неожиданно до графа дошло известие, что сын его действительно захотел жениться — на девице из городка Эсден, старше его на десять лет, с жалкими семью тысячами ливров ренты, хотя и из благородной семьи. Граф в ужасе: разумеется, ему очень хотелось «пристроить» мальчика, но брак — это расчет, и желательно точный, а как лекарство от скуки всегда можно завязать ни к чему не обязывающую интрижку. К счастью, у его сына «нежное сердце», и он с одинаковой легкостью и влюбляется, и расстается со своими возлюбленными. Главное — не скучать! А тут как раз подвернулась возможность поиграть в домашнем театре… В общем, девица была забыта, и граф смог вздохнуть с облегчением.

Но облегчение это временное. Кто может знать, что завтра взбредет в голову этому шалопаю Донасьену? И граф решил вплотную заняться реализацией матримониальных планов. Для того чтобы у мальчика было «приданое», он просит у короля дозволения отказаться в пользу сына от наместничества в провинциях Брес, Бюже, Вальроме и Жекс. 6 марта 1760 года король разрешение дал, однако специальным постановлением удержал часть доходов, тем более что согласно обычаю новичкам, вступавшим в должность, содержание сокращалось. Наместничество будет приносить Донасьену менее десяти тысяч ливров в год. Все усилия графа, все его жалобы и прошения сохранить сыну прежние выплаты остались без ответа.

Убедившись в провале финансового демарша, граф предпринял еще одну попытку потрудиться на пользу Донасьена: добился для него должности знаменосца в корпусе жандармерии. В корпус принимали исключительно знатных дворян, служить в нем считалось необычайно почетно. Стоимость должности оказалась для Жана Батиста непомерно высока, и ему пришлось заявить премьер-министру Шуазелю, что сын его не может принять сию должность. Прекрасно понимая, в чем причина отказа, Шуазель, вполне в духе Донасьена, не преминул изящно съязвить: посоветовал господину де Саду сначала готовить денежки, а уж потом беспокоить верхи своими просьбами. Граф был уязвлен, но ответить ему было нечего. В скобках заметим: впоследствии полки жандармерии, как и полки карабинеров, будут переименованы в кирасирские.

Граф де Сад, как и в будущем его сын Донасьен, продолжал упорствовать в достижении именно тех целей, которые были менее всего достижимы: не вышло стать знаменосцем, попробуем раздобыть патент полковника. Однако патент — это тоже только часть дела, требуется еще вакантная должность и деньги, чтобы ее купить. И де Сад-отец дерзнул обратиться к товарищу детских игр сына, принцу Луи Жозефу Конде, с просьбой получить для Донасьена Альфонса Франсуа вакансию или взять его к себе в адъютанты. В крайнем случае, не мог бы принц хотя бы разместить мальчика у себя во дворце Конде? Но на все просьбы был получен завуалированный, но твердый отказ. Видимо, слухи о бесчинствах Донасьена уже доползли до столицы…

Значит, все силы и связи следовало употребить на поиски подходящей партии, дабы, наконец, сбыть сорванца с рук: пусть за него несут ответственность новые родственники! Только где этих родственников найти? Несколько знатных семейств уже отказали графу, недвусмысленно дав понять, что подозрения в нечистоплотности, некогда павшие на самого графа, и слухи, циркулирующие вокруг образа жизни его сына, вряд ли дадут юному де Саду шанс сделать приличную партию…

Сам Донасьен Альфонс Франсуа никаких шагов предпринимать не собирался, а на все упреки отца отвечал витиеватыми оправданиями: будущий писатель оттачивал стиль. Теперь, когда созданный им текст приходился ему по нраву, он переписывал его в отдельную тетрадку, постепенно разраставшуюся в отдельный сборник под названием «Разрозненнные произведения». Так что можно сказать, что молодой человек, охваченный «горьким сознанием того, что поведением своим он вызвал неудовольствие самого нежного из отцов и самого лучшего из друзей», — это, скорее, лирический герой, созданный богатой фантазией Донасьена, впитавшего в себя уроки лицемерия отцов-иезуитов. Лирический герой не умеет пресмыкаться, он готов признать свои ошибки и стремится вести идиллический образ жизни. «Вы спрашиваете меня, как я живу, чем занимаюсь. Поведаю вам все честно и в подробностях. Меня упрекают в том, что я люблю поспать; правда, у меня есть сей недостаток: я ложусь под утро, а просыпаюсь поздно. Я часто совершаю конные прогулки, обозревая вражеские позиции и наши собственные. Прожив три дня в лагере, я уже знаю все особенности нашей местности не хуже господина маршала. Затем в голове моей вызревают соображения, правильные или же нет; я высказываю их, и меня либо хвалят, либо порицают, в зависимости, насколько они оказались приемлемыми. Иногда я отправляюсь с визитом к г-ну де Пуайяну или к своим прежним товарищам — карабинерам или королевским гвардейцам. Я не сторонник слишком строгого соблюдения правил этикета: я их не люблю. Если бы не господин де Пуайян, за всю кампанию ноги бы моей не было в штабе. Я знаю, что поступаю неразумно: чтобы добиться успеха, необходимо мозолить глаза начальству, но это не по мне. Мне больно слышать, когда кто-нибудь, желая подольститься к собеседнику, говорит ему сотни приятных вещей, когда на самом деле хотел бы сказать совершенно обратное. Я не могу разыгрывать такую жалкую личность, отвращение сильнее меня. Быть почтительным, честным, с чувством собственного достоинства, но без гордыни; услужливым, но без пресмыкательства; руководствоваться своими желаниями, но когда они не вредят ни нам, ни кому-либо; жить в достатке, предаваться развлечениям, не допуская ни безумств, ни разорения; иметь немного друзей, а может, и не иметь их вовсе, ибо воистину невозможно встретить такого правдолюбца, который бы при случае не предал вас раз двадцать, особенно если это в его интересах; быть ровным со всеми, со всеми уживаться, но ни к кому не привязываться, дабы потом не раскаиваться; говорить только хорошее и даже чрезмерно хорошее о людях, которые зачастую без всякого повода злословят о вас, причем вы об этом даже не подозреваете (чаще всего вас обманывает именно тот, кто с вами особенно любезен и усердно ищет вашей дружбы), — вот мои добродетели, мои принципы, коими я хочу руководствоваться». Прекрасный слог — и ни слова правды! Кроме, пожалуй, одного — друзей у Донасьена Альфонса Франсуа действительно нет, поэтому переписка его довольно скромна.

Глава III. БРАК ЛИБЕРТЕНА

Здоровье графа де Сада постоянно ухудшалось. В подавленном настроении он сообщал своей сестре Габриэль-Лор, что едва не умер от удушья, что денежные затруднения с каждым днем становятся все ужаснее и потому он намерен удалиться в монашескую общину, дабы, наконец, пожить «вдалеке от мирской суеты». Еще он писал, что крайне недоволен сыном — и не без основания. На словах Донасьен в любую минуту готов жениться, но когда речь заходила о необходимости предпринять тот или иной демарш, а проще говоря, сходить в гости к нужным людям, он тотчас ссылался на невероятную занятость и с визитом снова отправлялся граф. Поиски, услуги свах и брачных агентов постоянно требовали денег, и граф постепенно впадал в панику: что же делать?

«Мой сын в отставке. Я был спокоен, когда он служил королю. Но сейчас у меня сорок тысяч франков долгу, и сын без определенных занятий и без надежды вернуться на службу. Так что прикажете мне делать? Что мне сказать сыну?» — в отчаянии написал де Сад-отец Шуазелю, приложив к письму смету расходов, понесенных им за время службы Донасьена в армии. Но никаких дополнительных денег помимо выходного пособия в шесть тысяч ливров добиться графу так и не удалось. Для Донасьена эти шесть тысяч были каплей в море его неутоленных желаний. «Я погибаю от нищеты, обходясь без самого необходимого, и постоянно страшусь лишиться даже того, что имею», — жаловался родственникам граф де Сад.

Разумеется, он преувеличивал, сгущал краски, как впоследствии будет виртуозно делать Донасьен, но основания для беспокойства у него были. Растратив за свою парижскую жизнь большую часть семейного достояния, трудолюбиво накопленного несколькими поколениями предков, он понимал, что сын его промотает оставшееся еще быстрее. А значит, надо поскорее женить его, закрепить за собой свою долю и, наконец, снять с себя ответственность за неисправимого юнца. Быть может, семейная жизнь его образумит…

Наконец свершилось. В феврале 1763 года граф сообщил родственникам, что нашел для сына подходящую партию. Невеста, Рене-Пелажи де Монтрей, старшая дочь почетного председателя Парижского податного суда Клода Рене Кордье де Монтрея и Мари-Мадлен Массой де Плиссэ де Монтрей, была полутора годами младше Донасьена, внешностью обладала неброской, но миловидной, получила домашнее образование, была скромна, застенчива и не умела ценить себя по достоинству. Но, главное, она приносила будущему супругу не только неплохое приданое, но и виды на будущее. Ибо, хотя и отец, и мать невесты принадлежали к так называемому дворянству мантии, то есть, будучи из судейского сословия, дворянство получили лишь век назад, семья благодаря разветвленным родственным связям имела в придворных кругах определенное влияние и вес. И проживало семейство Монтрей в одном из наиболее аристократических кварталов столицы, а именно в приходе Мадлен, на улице Нев-дю-Люксамбур.