Дмитрий Володихин - Царь Федор Иванович

• Название: Царь Федор Иванович
• Автор: Дмитрий Володихин
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-235-03419-8

Федор Иванович занимает особое место в ряду русских монархов. Дело не только в том, что он последний представитель династии, правившей Россией более семи столетий. Загадка царя Федора не давала покоя ни его современникам, ни позднейшим историкам. Одни видели в нем слабоумного дурачка, не способного к управлению страной. Для других (и автор книги относится к их числу) царь Федор Иванович — прежде всего святой, канонизированный Русской церковью, а его внешняя отгороженность от власти — свидетельство непрестанного духовного служения России. Как бы ни относиться к фигуре «последнего Рюриковича на троне», надлежит признать: именно в его царствование (1584—1598) Россия не только смогла преодолеть ужасные последствия предыдущего правления царя Ивана Грозного, но и добилась выдающихся успехов в своем историческом развитии. Именно при «слабом» царе Федоре (и при его непосредственном участии) в России было введено патриаршество; при нем строились новые города и основывались монастыри; при нем Россия одержала военную победу над Швецией, взяв реванш за поражение в Ливонской войне, сумела закрепиться на Урале и в Западной Сибири. Так благом или нет было для России правление «царя-инока», чурающегося мирских дел? Свой ответ на этот вопрос дает автор книги, известный историк Дмитрий Володихин.

---

Патриарх пытался возражать: «Мне во Владимире быть невозможно, занеже патриарх при государе всегда. А то что за патриаршество, если жить не при государе? Тому статься никак невозможно». Борис Федорович, не единожды посетивший его на подворье, был непреклонен. Иеремия прямо сказал, что хотел бы сесть на место Иова, даровав за то Московской кафедре свой патриарший сан. Самого же Иова рекомендовал «устроить в другом городе», что звучало уже несколько нагло. Федор Иванович в недоумении жаловался боярам: «И мы помыслили, что то дело нестаточное: как нам… мужа достохвального жития, святого и преподобного отца нашего и богомольца Иова изгнать?» Соответственно, представители русского правительства и ответили патриарху столь же прямо: мы считаем правильным и необходимым возвести в патриарший сан Иова; а после того, как первый из русских патриархов будет поставлен от греков, следующие будут ставиться от собора русских архиереев.

Иеремия заколебался было, увидев твердость позиции русского правительства. Но его к дальнейшим спорам возбуждал тот же митрополит Иерофей Монемвасийский, а также некоторые другие духовные лица из патриаршей свиты. Иерофей поносил обещанный русской стороной Владимир, считая его сущей глушью. Он же, надо полагать, или кто-то еще из ученых греков, подсказал патриарху новый контраргумент: для поставления нового патриарха у него, дескать, не хватает полномочий. Москва упорствовала. Иеремия уже готов был уступить свое благословение собору русских архиереев, дабы те учредили в Москве патриаршую кафедру самостоятельно, лишь по его позволению, а самого бы отпустили домой. Но и такое предложение российские правительственные мужи, а в первую очередь Б.Ф. Годунов, не сочли удовлетворительным. Вероятно, опасались лукавства: вот уедет патриарх с казенным серебром в Константинополь, а потом встанет вопрос о каноничности действий нашего собора, и ссылка на одно лишь благословение Иеремии окажется слишком слабым, слишком ненадежным ответом.

В январе 1589 года патриарх Константинопольский, наконец, дал себя уговорить. Он согласился поставить Иова.

До сих пор ход всего дела с русской стороны зависел от действий царя, Бориса Годунова, а также, в некоторых случаях, дьяка Андрея Щелкалова. Они направляли всю работу дипломатического аппарата, приставленного к гостям. Церковь наша, возглавленная смиренным Иовом, ждала в тишине и бездействии окончательного итога переговоров. Если бы не упорство и энергия Бориса Федоровича, если бы не благочестие государя Федора Ивановича, вряд ли Москва получила бы своего патриарха. Наверное, это и к лучшему: Русская церковь не стояла назойливым просителем у дверей патриарха Константинопольского, а сам он не потерял лица, поскольку мог, не ведя торгов с русским духовенством, даровать ему высоту патриаршего сана. Даровать — хотя бы по внешней видимости.

Незадолго до «последнего акта» по воле государя должен был сойтись для «советования» большой церковный собор. Он состоял из десяти русских архиереев во главе с Иовом, а также представителей честнейших монастырей. Церкви дали высказаться. Это не была пустая формальность, как напишут впоследствии некоторые историки. Царь всё решал, его конюший всё устраивал, но они не могли распорядиться судьбой Церкви вопреки ее устремлениям. От нее требовалось официальное согласие на два изъявления монаршей воли. Во-первых, учредить в Москве новую патриаршую кафедру, а в прочих городах «умножить» епископов, архиепископов и митрополитов. Во-вторых, возвести в патриарший сан митрополита Иова, а не иного претендента. Соборное совещание постановило во всем согласиться с пожеланиями, высказанными Федором Ивановичем. Могло ли быть иначе? Теоретически — да. В XIV веке, например, Церковь активно воспротивилась желанию великого князя Дмитрия Ивановича поставить митрополитом Михаила-Митяя — «новоука» в монашестве. Теперь этого не произошло. Но ведь и фигура Иова, вероятнее всего, ни у кого не вызывала активного неприятия. Он шел к патриаршеству неспешно, от ступеньки к ступеньке, от архимандритии к епископии, а оттуда к архиепископии и митрополичьему сану, имел большой опыт монашеской жизни, был добронравен, слыл книжным человеком. Чему тут сопротивляться?

Итак, Церковь сказала свое слово.

Теперь оставалось довершить великое дело.

У греков попросили чин патриаршего поставления. Те скоро дали просимое, однако Федор Иванович остался недоволен. Он велел переработать греческий чин, добавив туда фрагменты, взятые из русского митрополичьего церемониала. В этом эпизоде нет ни тени годуновского влияния, тут виден интерес самого царя и только его. Федор Иванович, любитель богослужебного благолепия, колокольного звона, церковного быта, желал для такого случая особой торжественности. Греки дать ее не могли. Тогда царь, в иных делах равнодушно отдающий своим слугам право распоряжаться, проявил волю.

Может быть, он единственный, кто почувствовал, сколь важный поворот происходил в судьбах России, Русской церкви да и вселенского православия. То, что совершалось тогда в Москве, будет иметь влияние на исторические судьбы Восточной Европы и, шире, всего мира на протяжении столетий, вплоть до сегодняшнего дня. Патриарший престол в Москве, то возвеличиваясь, то умаляясь, то вновь поднимаясь из ничтожества, веками играл роль главнейшего сосредоточения православных сил. Он и сейчас, после недавнего возрождения, является сильнейшим центром восточного христианства во всем мире. И лишь государь Федор Иванович, человек блаженный, христолюбивый, далекий от административных интриг, уловил тот отдаленный гром, с которым поворачивалось колесо истории. А уловив, захотел поделиться своим знанием с подданными. Пусть видит Москва, пусть видят заезжие греческие архиереи — с великой пышностью происходит великая перемена!

23 января 1589 года Иеремия впервые за время пребывания в Московском царстве посетил Успенский собор. Здесь он встретился с русским духовенством и совершил ритуал избрания кандидатов на патриарший престол. Для духовных властей в действиях грека не было ничего неожиданного, да и сам Иеремия видел свой путь до самого финала: ему предстояло назвать трех заранее обговоренных лиц[89], а затем из их числа царь Федор Иванович выбрал Иова — добросердечного, смиренного Иова, близкого ему по нраву. Двое других претендентов возводились в митрополичье достоинство[90]. Иеремия благословил на поставление в сан всех троих.

Таким образом, все формальности были соблюдены.

26 января произошло поставление Иова. Церемония была обставлена с необыкновенной роскошью, подобно венчанию Федора Ивановича на царство. Царь, патриарх и «нареченный патриарх» со свитами собрались в Успенском соборе. Любопытно, что Федору Ивановичу пришлось играть в торжественном обряде весьма активную роль. Именно он подал Иеремии драгоценную панагию, клобук и посох — знаки патриаршей власти, чтобы тот передал их Иову. Монарх также произнес речь, призывая нового патриарха молить «…Господа Бога и пречистую Богородицу, Его Матерь, и великих чудотворцев Петра, Алексия и Иону и всех святых о нас и о нашем царстве и о всем православии, яже на пользу нам и всему православному христианству душевне». Затем он вручил Иову подлинный посох митрополита Петра. Святителя Петра особо чтило и чтит московское духовенство, поскольку именно в годы его пребывания на митрополичьей кафедре престол был перенесен в Москву.

Когда церемония закончилась, обоих патриархов пригласили на пир в государевы палаты, от которого греческие иерархи пришли в восхищение. Во время пира патриарх Иов отлучился и совершил по Китай-городу шествие на осляти.

Историк Церкви А.В. Карташев пишет: «Вечером патр. Иеремия, митр. Иерофей и архимандрит[91] Арсений получили впервые от патр. Иова приглашение пожаловать к нему на следующий день. Только теперь! Все их новые церковно-канонические взаимоотношения устроены были исключительно светской властью. Русское патриаршество — дитя царской воли». Антон Владимирович, исповедуя либеральные взгляды на исторические судьбы Русской церкви, без любви и почтения относился к тому влиянию, которое оказали на церковное управление государи московские. Он, разумеется, опечален тем, что Церковь оказалась ведомой, а не ведущей силой в столь большом преобразовании. Да, русское патриаршество — плод воли государевой. Но ведь это благая воля, через нее сказано слово Господне для России! Это воля святого блаженного царя. Это, наконец, воля, решившая давно назревший вопрос церковного строительства на Руси. Тут радоваться уместно…

В конце XVI столетия у иноков Соловецкого монастыря велось летописание. Автором дошедшего до наших дней летописного памятника является то ли соборный старец Петр Ловушка (Ловушкин), то ли сам игумен Иаков{143}. В любом случае, это был человек, хорошо понимающий жизнь Церкви. Так вот, весьма осведомленный в церковных делах составитель Соловецкого летописца написал очень точно: «Божиим благоволением благоверный царь государь князь великий Феодор Иванович, всея Руси самодержец, по совету и по благословению патриарха Царяграда Иеремия, и со отцем своим митрополитом Иевом всеа Руси, и с архиепископы, и со архимариты, и со игумены, и со вселенским собором, и с своими князи, и з бояры уложили и поставили на патриаршество на пресловущий град Москву митрополита Иева, за неделю великые мясопустны недели»{144}. Иными словами, в глазах нашего духовенства суть великой перемены выглядела следующим образом: захотел царь Федор Иванович возвысить Русскую церковь и возвысил ее, воспользовавшись «советом» и «благословением» патриарха Константинопольского; на то ему вложил мысль сам Господь.