Дмитрий Володихин - Царь Федор Иванович

• Название: Царь Федор Иванович
• Автор: Дмитрий Володихин
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-235-03419-8

Федор Иванович занимает особое место в ряду русских монархов. Дело не только в том, что он последний представитель династии, правившей Россией более семи столетий. Загадка царя Федора не давала покоя ни его современникам, ни позднейшим историкам. Одни видели в нем слабоумного дурачка, не способного к управлению страной. Для других (и автор книги относится к их числу) царь Федор Иванович — прежде всего святой, канонизированный Русской церковью, а его внешняя отгороженность от власти — свидетельство непрестанного духовного служения России. Как бы ни относиться к фигуре «последнего Рюриковича на троне», надлежит признать: именно в его царствование (1584—1598) Россия не только смогла преодолеть ужасные последствия предыдущего правления царя Ивана Грозного, но и добилась выдающихся успехов в своем историческом развитии. Именно при «слабом» царе Федоре (и при его непосредственном участии) в России было введено патриаршество; при нем строились новые города и основывались монастыри; при нем Россия одержала военную победу над Швецией, взяв реванш за поражение в Ливонской войне, сумела закрепиться на Урале и в Западной Сибири. Так благом или нет было для России правление «царя-инока», чурающегося мирских дел? Свой ответ на этот вопрос дает автор книги, известный историк Дмитрий Володихин.

---

Впрочем, даже после поражения Шуйских над головой Б.Ф. Годунова нависал дамокловым мечом сам факт существования царевича Дмитрия… За спиной мальчика стояли Нагие, надо полагать, до крайности обозленные своим положением полуссыльных. По мере взросления малолетнего царевича они могли превратиться в серьезную проблему. У Нагих не было ни малейшего допуска ни к делам правления, ни к особе монарха. Они просто не имели возможности «прорваться» наверх и навредить Борису Федоровичу. Серьезную угрозу представляла для Годуновых иная ситуация: сам государь мог заинтересоваться судьбой младшего брата, вызвать его в столицу… а за ним потянулась бы родня… кто-нибудь из Нагих вошел бы в доверие к Федору Ивановичу… что ж, тогда плоды рискованного противоборства с Шуйскими могли исчезнуть в одночасье. Но в 1586 году, когда Дмитрий был еще малышом, он вряд ли мог заинтересовать Федора Ивановича. Таким образом, на протяжении нескольких лет Годунов мог безмятежно наслаждаться политическим первенством.

* * *

Всё, сказанное выше, относилось к дворцовым интригам, то есть к оборотной стороне политики. Обращаясь к ее лицевой стороне, иными словами, к государственной работе, хотелось бы подчеркнуть: политика России за первые два с половиной года царствования Федора Ивановича вовсе не является плодом единоличного творчества Бориса Годунова. Это очень важно. Государь не мог дать своему шурину всей полноты «соправительской» власти, покуда существовали влиятельные аристократические группировки, противостоявшие Годуновым.

Пусть царь, как уже выяснилось, не принимал особенного участия в делах правления. Но в Боярской думе сидело несколько крупных самостоятельных политиков. Соответственно, правительственный курс рождался из суммы многих воль при формальном старшинстве конюшего Б.Ф. Годунова. За успехи Московского государства в 1584—1586 годах следует поминать добрым словом, помимо Бориса Федоровича, еще и Н.Р. Юрьева, князей И.Ф. Мстиславского, И.П. Шуйского, думного дьяка А.Я. Щелкалова, думного дворянина М.А. Безнина…

Вместе им удалось многого достигнуть. Они пребывали в постоянной борьбе за первенство, они мечтали уничтожить, растоптать соперников, но при всем том успевали поработать на благо России. Можно только удивляться качеству русской политической элиты XVI века: составлявшие ее нравные честолюбцы, люди гордые и амбициозные, оказались в достаточной мере сильны, умны и храбры, чтобы на крепких плечах своих вынести груз бесконечных войн и колоссального административного хозяйства России. Позднее слово «аристократия» приняло в русском языке негативный оттенок. В аристократах стали видеть бездельников, ждущих больших благ и карьерного роста за одну лишь «высокую кровь», по одному лишь праву рождения. Но это — внуки и правнуки поистине великой русской аристократии допетровской эпохи. А она, древняя наша знать, обязана была очень много трудиться на государя и государство. Да, служилая аристократия России много интриговала, устраивала заговоры, не брезговала порой предательством. Но все же она представляла собой собрание людей, превосходно справлявшихся со своими обязанностями на поле брани и в зале совета. Те самые бояре, которым в советское время создали негативный образ — безграмотных жирных болтунов, сидящих в Думе, «брады уставя», — в действительности то и дело отправлялись в походы, вели переговоры с иностранными дипломатами, управляли городами и областями, возглавляли «приказы»[31], занимались судейской работой и нескудно жертвовали на воздвижение храмов. Среди них наш современник без труда обнаружит десятки деятелей, коими страна должна бы гордиться, ибо они стали настоящими звездами в армии, дипломатии или на поприще устроения государства. Русский народ в недрах своих, на почве православной культуры, вырастил мощную силу — самостоятельную национальную элиту, обладавшую превосходными качествами.

Список крупных успехов боярского правительства 1584— 1586 годов весьма велик.

Прежде всего, пришлось провести грандиозную чистку, выбившую с должностей главных мздоимцев из числа приказных людей, судей, военачальников. Пришлось уйти многим неправедным судьям, и девизом царствования стало обещание никого не подвергать наказаниям без улик. Джером Горсей, описывая действия правительства в первые месяцы после венчания Федора Ивановича на царство, рассказал, в частности, об «антикоррупционных» мерах: «Были также по всей стране смещены продажные чиновники, судьи, военачальники и наместники, их места заняли более честные люди, которым, по указу, под страхом сурового наказания, запрещалось брать взятки и допускать злоупотребления, как во времена прежнего царя, а отправлять правосудие не взирая на лица; чтобы то лучше исполнялось, им увеличили земельные участки и годовое жалование… ни одно наказание не налагалось без доказательства вины, даже если преступление было столь серьезным, что требовало смерти [преступника]»{52}. Конечно, чистка предполагала не только замену проштрафившихся должностных лиц более честными людьми, но и утверждение на ключевых постах сильных фигур, связанных с лидерами нового правительства. Но, очевидно, не только эти соображения определяли выбор «игроков» новой административной команды. В стране накопилось социальное напряжение. Волнения в столице выглядели как грозное предвестие новых бунтов. И грандиозная программа, целью которой стало очищение приказного аппарата от наиболее одиозных личностей, очевидно, потребовалась для успокоения умов, для установления надежного порядка. Тут люди, чуравшиеся мздоимства, обрели особую ценность… Царство пребывало в состоянии страшного разорения — после нескольких кровопролитных войн, эпидемий и масштабного государственного террора. В 1581—1582 годах несколько областей России посетил очень внимательный наблюдатель — папский посланник ученый иезуит Антонио Поссевино. Описывая свой вояж[32], он, среди прочего, сообщает: «Иногда на пути в 300 миль в его (Ивана Грозного. — Д. В.) владениях не осталось уже ни одного жителя, хотя села и существуют, но они пусты. В самом деле, ровные поля и молодые леса, которые повсюду выросли, являются свидетельством о ранее более многочисленных жителях… Что касается царской столицы, которой… является Москва, я сообщаю следующее: в настоящее время в ней не насчитывается и 30 тысяч населения, считая детей обоего пола. И какое бы впечатление ни производил город на человека, подъезжающего к нему, когда приезжий оказывается на небольшом расстоянии… открывается картина, более соответствующая истинному положению дел: сами дома занимают много места, улицы и площади… широки, все это окружено зданиями церквей, которые, по-видимому, воздвигнуты скорее для украшения города, чем для совершения богослужений, так как по большей части почти целый год заперты. Конечно, и при нынешнем государе Москва была более благочестива и многочисленна, но… она была сожжена татарами, большая часть жителей погибла при пожаре[33], и все было сведено к более тесным границам»{53}. Впрочем, великое разорение воцарилось в России гораздо раньше. Датский дипломат Я. Ульфельд, проехавший половину страны, оставил записки, в которых то и дело всплывают картины чудовищного оскудения и запустения центральных районов державы; значительные области обезлюдели… После смерти Ивана IV правительство решило смягчить ситуацию, дать городскому населению и особенно помещикам шанс восстановить хозяйство. Поэтому некоторые пошлины и подати оказались отменены, прочие же уменьшились в размере.

Тяжелее всего бремя государева «тягла» ударило по крестьянам. А из их числа хуже всего приходилось земледельцам, населявшим небольшие поместья. Малолюдные села, починки и деревни с огромным трудом платили должное казне, а ведь им приходилось еще содержать помещика с семьей, обеспечивая его боевую готовность. «Служилый человек по отечеству» по первом зову обязан был являться на воинский смотр «конным, людным, оружным». Обстоятельства вооруженной борьбы с крымскими татарами, шведами, поляками и литовцами крайне редко позволяли ему оставаться дома. А постоянное напряжение поместного хозяйства приводило к тому, что обеспечить его было уже просто нечем… Поэтому, несмотря на угрозу тяжелой кары, в последние годы Ливонской войны помещики все чаще оказывались «нетчиками». Иными словами, они не являлись на воинские смотры, и в списках напротив их имен появлялось слово «нет». Им не с чем было выйти в поле, им приходилось скрываться от местных властей. Ну а крестьяне в подобной ситуации ударялись в бега. Не в поисках лучшей доли, нет. Просто от полной безнадежности. Многие пытались устроить свою жизнь в северных областях Новгородчины, в нынешней Карелии, Прионежье, далеком Поморье. И населенность этих диких, слабо освоенных земель во второй половине XVI века резко повысилась. Но для беглецов столь дальняя дорога означала худший вариант изо всех возможных: ведь налаженное хозяйство, многоразличный скарб, хоромину — все это было немыслимо увезти через полстраны, на окраину русской ойкумены. Да и скотину так далеко не угонишь. Большинство договаривалось с каким-нибудь соседним крупным вотчинником, который мог бы дать льготу на первые годы жизни в его владениях, снабдить ссудой — денежной или зерновой, наконец, просто спрятать от бдительного ока сыщиков. Работать на огромное богатое хозяйство также было не столь разорительно: крупный землевладелец имел возможность не снимать со своих крестьян последнюю рубашку, обеспечить им менее тяжелый режим работы… Еще того лучше — «заложиться» за крупный монастырь. Знаменитые обители располагали колоссальными земельными владениями. Некоторые из них контролировали столь значительные участки земли, что по размерам их можно было бы сравнить с небольшими субъектами федерации наших дней. Обители от прежних государей получили немало льгот — финансовых и судебных. В их необозримых владениях применялись наиболее передовые способы хозяйствования. Вот и съезжали крестьяне от мелкопоместных дворян, уходя в монастыри. А когда государево «тягло» оказывалось слишком давящим и для посадских людей, «закладчиками» обителей становились горожане. Каков результат? Помещик терял рабочую силу. Его уже некому оказывалось кормить, вооружать, одевать, ему неоткуда было брать лошадей. По русскому Судебнику (своду основных законов) 1550 года помещик не имел права задерживать на своей земле крестьян, если они хотели переселиться; однако от крестьянина в подобной ситуации требовалось заплатить хозяину земли все долги, отработать все повинности и расстаться со значительной суммой «пожилого». Тогда осенью на протяжении двух недель он получал «окно на свободу» — возможность покинуть поместье и уйти с имуществом и семьей. Это «окно» приурочивалось к Юрьеву дню. Те, кто мог и хотел законным образом начать новую жизнь на новом месте, очень ждали Юрьева дня. А те, кто не располагал деньгами на выплату «пожилого» или оказывался безнадежно опутан долгами… те просто бежали. В общегосударственных масштабах уход крестьян приобрел катастрофические черты.