Геннадий Аксенов - Вернадский

• Название: Вернадский
• Автор: Геннадий Аксенов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-235-03306-1

Жизнь великого русского ученого Владимира Ивановича Вернадского (1863–1945) прекрасна и удивительна, представляет собой образец цельности, насыщенности высшими духовными интересами, нравственной ответственности. Его умная деятельность связывает разные эпохи в истории России. Он мощно двинул вперед все науки о Земле, что привело к новому пониманию общества и личности. Он создал учение о биосфере и о разуме в природе, дал новое представление о времени и пространстве и, следовательно, открыл новое естествознание, которое только сегодня становится внятно мировому научному мышлению. Его время пришло. В новом тысячелетии мы как никогда нуждаемся в его необычайных идеях о вечности жизни и о силах свободной человеческой личности.

Подводя итог жизни, он сказал: «Я сделал все, что мог, и не сделал никого несчастным».

Книга снабжена научным аппаратом.

Издание второе, исправленное и дополненное

---

Назначена комиссия по чистке аппарата во главе с членом коллегии Народного комиссариата Рабоче-крестьянской инспекции Ю. П. Фигатнером. В нее вошли, как водится, представители передового класса — рабочие с Путиловского и Балтийского заводов.

Вернадский видит, какое большое волнение поднялось среди служащих в связи с предполагаемой чисткой. Люди приходят в отчаяние и негодование. «Жизнь становится невыносимой — как для крестьян, так и для огромной массы интеллигенции и полуинтеллигенции». Конечно, на пути большевистских преобразований стояли две творческие фигуры — крестьянин и интеллигент. На них и обрушился главный удар. «Год великого перелома», таким образом, начался с перелома Академии наук… Комиссия принялась вовсю вычищать «старорежимных» специалистов.

Через два дня Вернадский записывает разговор с Еленой Григорьевной Ольденбург. Она рассказывает о распродаже сокровищ Эрмитажа за рубеж и о состоянии Сергея Федоровича: «Сергей не спит со времени провала 12.1». Невыносима тяжесть мандаринской должности. И как оказалось, для Ольденбурга история эта еще не закончилась.

Комиссия Фигатнера трудилась все лето, вычищая сомнительных служащих, а осенью обнаружила в Пушкинском Доме документы «большого исторического значения». Они хранились как архивные материалы, но комиссия сочла это за идеологическую диверсию. Вот что писал журнал «Научный работник»: «Некоторые из этих документов имеют настолько актуальное значение, что могли бы в руках советской власти сыграть большую роль в борьбе с врагами Октябрьской революции. В числе этих документов обнаружили материалы департамента полиции, корпуса жандармов, царской охранки, контрразведки, ЦК партии социалистов-революционеров, ЦК партии кадетов, списки охранников и провокаторов с относящимися сюда данными (размер вознаграждения, командировки), оригиналы отречения Николая и Михаила и т. д.

Кроме того, найдены: архивы большевистской организации Харькова за 1905–1906 гг., Петербургской организации большевиков с участием В. И. Ленина, протоколы с.-д. фракции IV Государственной Думы и др.».

«В связи с изложенными обстоятельствами, — писал далее журнал, — по решению Совнаркома СССР непременный секретарь Академии наук академик С. Ф. Ольденбург, который по занимаемой должности обязан был своевременно принять необходимые меры к недопущению обнаруженных фактов, отстранен от исполнения обязанностей».

На его место назначен В. Л. Комаров, будущий президент АН.

Комиссия сфабриковала «дело историков» в академии, по которому схвачены и отданы под следствие С. Ф. Платонов, Е. В. Тарле, другие специалисты. Их обвинили в монархическом заговоре. Одновременно начался разгром краеведения, которое представлено в виде огромного разветвленного заговора. Центральное бюро краеведения во главе, местные общества — его филиалы.

Советизация академии фактически завершилась. Введено еще одно новшество: аспирантура — для молодых ученых, вначале это были партийные выдвиженцы. Они вскоре оказались самыми злостными критиками и надзирателями за «буржуазными спецами». В результате советизации в 1933 году в академии уже насчитывалось 348 коммунистов. Образован всесильный партком. Началось планирование и вместе с ним постоянное склонение старых академиков на совещаниях и в документах по поводу этой внезапной напасти.

Международный авторитет советизированной Академии наук упал. Она вступила в период непрерывных перетрясок, перестроек и реорганизаций, не завершившихся и до сего дня.

* * *

Вернадского спасает кочевой образ жизни. Как только наступило лето «переломного года», он на три месяца оказался вдали от чисток и комиссий. Сначала побывал в Берлине на собрании Минералогического общества, а в начале июля приехал в Чехословакию.

Вместе с Наталией Егоровной они переживали радостное событие в жизни Нины — рождение дочери Танечки. Вместе с Толлями уехали в маленькое курортное местечко Груба Скала, расположенное в так называемом «чешском рае». Остановились в недорогой гостинице.

Вернадский много гулял по окрестностям. И конечно, работал над своей задушевной темой. Исправлял немецкий текст «Геохимии», которая предназначалась для академического издательства в Лейпциге. Книга вышла в 1930 году в авторизованном переводе. И как всегда, не упускал ничего значительного в литературе.

Личкову писал: «На днях получил книгу Eddington’a “The nature of the Physical World” — очень много заставляет думать. Он дает картину Мира, где нет законов всемирного тяготения в их обычном представлении. Довольно много было мне нового в некоторых следствиях. Попытка построить Мир, где действие законов причинности — ограниченное. Эддингтон делает из этого философские и религиозные выводы. <…> Мне, однако, кажется, что получающаяся картина Мира не может быть верна, так как Эддингтон принимает резкое отличие времени и пространства, по существу, упуская явления симметрии. Мне кажется, здесь является как раз возможность выявить значение симметрии»2.

Нетрудно заметить, что тут впервые открывается новый поворот темы живого вещества и вечности жизни. От атомного разреза вещества его мысль упорно стремится к понятиям пространства и времени, в которых картина мира выражается наиболее экономно и просто.

В чешском рае, по всей вероятности, написана или детально продумана большая статья «Изучение явлений жизни и новая физика», как раз и открывшая собой новый поворот окончательно. Книга английского астронома, горячего сторонника теории относительности, и рисуемая им картина мира побудили сопоставить ее с той, что вытекала из идеи живого вещества. Во всяком случае, заставила продумать и строго отнестись к самым коренным, фундаментальным чертам строения вещества.

Стремление к единству человеческого знания, к непротиворечивой его картине — и достоинство, и недостаток нашей натуры. Некое чувство влечет нас к завершенности, полноте и цельности. Каждая часть величественного здания должна соответствовать целому, простые вещи — сочетаться со сложными. В порыве к мировой гармонии совершено немало подвигов познания.

Но в нем же заключен и порок упрощения, возведения одной какой-нибудь черты до целого, до «причины космоса», по выражению Циолковского. У очередного достижения находятся адепты, неоправданно распространяющие его на весь человеческий опыт. Они невольно перекрашивают всю науку в новые тона.

Как дядюшка Евграф Максимович Короленко «все объяснял эволюцией» в пору повального увлечения образованных людей дарвиновской теорией, так последовательно, поддаваясь моде, в большой мере не научной, а связанной с философским осмыслением новых достижений или с религиозным опытом, «все объясняли» в свое время электронами, волнами и т. п. Теперь — относительностью.

Нужно обладать большим здравым смыслом, наблюдательностью и мужеством, чтобы противостоять очередному шуму, чтобы сохранить научное равновесие. И такие ученые, которые из упрямства или консерватизма мышления противостояли увлечениям, всегда находились. А можно противодействовать увлечениям и силой нового знания.

Принцип неизменности количества жизни явно противоречит теории Дарвина. Он настаивает на внутреннем, законосообразном развитии организмов взамен теории «направляющих воздействий условий среды». Изменчивость, текучесть, игра случайных условий и их сочетаний не увлекали Вернадского. Всегда хотелось найти то общее, что стояло за внешним. «Случай — детский лепет науки», — любил повторять он. Закономерное постоянство жизни, константность ее характеристик размножения, например, в дарвинизм не укладываются. Биологи слишком увлечены изменениями, подчеркивал он. А как быть с бактериями? Они и не думают эволюционировать, совершенствоваться, это абсолютно стабильная часть живого вещества. Бактерии бесконечно делятся в том виде, в каком мы их застали, миллионы и миллионы лет без перерывов.

В начале века началась мода на радиоактивность и теорию относительности. В радиевой речи 1910 года Вернадский предостерегал от излишнего увлечения ими. Человек никогда не согласится с картиной мира, которая безразлична к нему, к его жизни и духовным устремлениям. Мир внешний никогда не заменит человеку его внутреннего мира.

Теперь, через 20 лет, Вернадский все больше сомневался в научных картинах мира, исключавших жизнь. В целом в природе нет великого и малого. Если все должно быть согласовано со всем, то порядок природы без жизни ущербен. Полет бабочки должен быть так же неслучаен, как и полет кометы.

Между тем новая физика, размышляет он, в гигантской степени усилила тенденцию старой физики все объяснять со своих позиций. Только если раньше это был механицизм и детерминизм, то теперь «все можно объяснить относительностью». Действительно, великие открытия Эйнштейна расширили представления науки и в сторону невидимого атомного мира, и в сторону астрономических величин изменений. Но если физика спросить, почему в эту картину мира не входит индоевропейская семья языков или психология человека, он отмахнется или начнет рассуждать о философии, о ненаучных вещах или найдет убежище от непонятных вопросов в религии.