Валерий Шубинский - Гапон

• Название: Гапон
• Автор: Валерий Шубинский
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: История
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-235-03690-1

Про человека, вошедшего в историю России под именем «поп Гапон», мы знаем только одно: 9 января 1905 года он повел петербургских рабочих к Зимнему дворцу, чтобы вручить царю петицию о нуждах пролетариата. Мирное шествие было расстреляно на улицах Петербурга — и с этого дня, нареченного «Кровавым воскресеньем», началась первая русская революция. В последующих учебниках истории Георгий Гапон именовался не иначе как провокатором.

Однако как же и почему этот человек, шагавший в самом первом ряду манифестантов и только чудом избежавший пули, сумел вывести на улицы столицы 150 тысяч человек, искренне ему доверявших? В чем была сила его притягательности, почему питерские пролетарии ему верили? Автор биографической книги пытается разобраться, кем же на самом деле был «поп Гапон», рассказывает о том, как сложилась трагическая судьба этого незаурядного человека, оказавшегося в самом центре борьбы различных политических сил, на самом острие почти забытых ныне событий начала XX столетия.

знак информационной продукции 16 +

---

Не самостоятельную партию, разъединенную с интеллигенцией, надо создавать, а нужно влить в партию наибольшее количество сознательных рабочих. <…>»

Дальше Горький начинает вдруг бранить Петрова («человек тупой, неразвитый, совершенно неспособный разобраться в вопросах политики и тактики, не понимающий значения момента, не понимающий даже Ваших задач» — интересно, что после смерти Гапона Горький писал о Петрове совсем в ином тоне и духе). И вот, вот — главное:

«Вы говорили о боевой организации Вашей как о факте, а где она? И Ваши люди очутились нос к носу с невозможностью принять Вашу посылку».

И в заключение:

«Нам нужно, нам необходимо видеться лично! Лицо, которое передаст это письмо (то есть Ленин. — В. Ш.), будет говорить с Вами о необходимости свидания и об устройстве его».

Что из всего этого следует? Очевидно, что большевики сначала нахрапом ввязались в не ими затеянное дело, а потом, воспользовавшись неразберихой, попытались навязать Гапону «помощь в приеме груза» и — перехватить оружие (и руководство намеченным восстанием) у эсеров. Которых потом неплохо будет «использовать» по технической части.

Можно было бы сказать, что это выглядит не очень красиво, если бы во всей этой истории было хоть что-то красивое.

Воспоминания Германа-Буренина и Литвинова рисуют совершенно иную картину. Якобы то ли эсеры, то ли Гапон сами обратились к большевикам за помощью, и те не слишком охотно согласились. Очевидно, что большевики задним числом пытались представить свое поведение в более выгодном свете.

Около 20 августа Гапон стал собираться в дорогу. Причем — не один.

Несколькими неделями раньше ему устроили встречу с публицистом Владимиром Александровичем Поссе. Гапон прежде мог быть знаком с его сочинениями по кооперации — по крайней мере слышать о них. В 1905 году Поссе опубликовал книгу «Теория и практика пролетарского социализма». Гапона, видимо, познакомил с этой книгой некто «товарищ Михаил», рабочий-наборщик по специальности, верный адепт Поссе, в эти месяцы обретавшийся с женой в Женеве. Он и сам написал и напечатал брошюру под названием «Рабочий класс и интеллигенция» под псевдонимом М. Белорусец (по месту рождения — он был белорусский еврей). А настоящая его фамилия, кажется, неизвестна.

Поссе так описывает «товарища Михаила»:

«К его нескладной, развинченной и размашистой фигуре вполне подходила нескладная физиономия, на которой ходуном ходили нос, щеки, выпученные глаза под изогнутыми очками, а громадный рот со скверными зубами раскрывался почти до ушей и брызгал слюной, когда товарищ Михаил, тяжело ворочая языком, напирал на противника всем своим существом…»

Синдикалистский Квазимодо при Поссе-канонике, одним словом.

Судя по всему, Гапон нашел в идеях Поссе много для себя созвучного.

Ну вот, к примеру:

«Долой бюрократию, долой армию, долой государственных попов! Вот что должно быть лозунгом пролетариата; и только уничтожив бюрократию, распустив всю армию и уничтожив государственность церкви, пролетариат может совершить свою социальную революцию, только при этом условии он может экспроприировать экспроприаторов. И для этого не потребуется никакой диктатуры…»

Просто и ясно! Как у старика Кропоткина, только еще простодушнее, без всякой «казуистики».

И — такая отчетливая и симпатичная неприязнь к «социал-демократическим командирам, считающим себя призванными вести пролетариат не туда, куда он хочет, а куда он должен идти».

Товарищ Михаил зазвал своего учителя в Женеву, уверяя его, что «Гапон наш». И в самом деле, беседа пошла на редкость легко и непринужденно:

«Гапон во всем со мной соглашался. Он соглашался, что грядущая революция будет пролетарской, а не буржуазной, так как буржуазную революцию заменила у нас в 60-е эпоха великих реформ; соглашался, что в партийной программе следует всегда выставлять наибольшие требования, ибо наименьшие выставляет сама жизнь; соглашался, что свойственным рабочему классу оружием везде и всегда является всеобщая стачка, стачка не только рабочих, но и солдат.

Вероятно, он соглашался и с теми, кто находил мои взгляды утопическими или попросту вздорными».

Но эта последняя оговорка принадлежит уже Поссе, разочаровавшемуся в Гапоне и обиженному на него. А пока он был, вероятно, польщен и опьянен: его идеи, идеи одиночки, увлекли человека, за которым — десятки тысяч рабочих, настоящая сила.

Правда, лично вождь рабочих оказался не таким, как ожидал публицист.

«Маленький, сухой, тонконогий, черный, с синеватым отливом на лице, с большим носом, сдвинутым влево, Гапон смотрит своими черными глазами вниз и в сторону, как бы стараясь скрыть от вашего взора то, что творится в его душе, и в то же время зорко посматривает за вами…

В России, с длинными волосами, с окладистой бородой, в широкой и длинной рясе, он производил, конечно, совершенно иное впечатление, чем здесь, за границей, стриженый и бритый, одетый по-велосипедному».

Гапон «небрежно», как показалось Поссе, представил ему Сашу.

«Это была бледная, болезненная[45], видимо, очень робкая девушка, любовно следившая за своим властелином, готовая исполнять все его приказы, впрочем, пустячные: сходи за пивом, принеси папирос и т. п.».

Гапон между делом намекал, ничего не уточняя, на «пароходы с оружием», идущие для него в Россию. (Пароходов в самом деле было несколько[46], но к другим Гапон на самом-то деле не имел отношения и даже не знал о них.) Поссе это и порадовало, и смутило. Он стал допытываться, как относится Гапон к террору. Он, Поссе, был против индивидуального террора. Гапон чувствовал это — и уходил от ответа.

Но тут внимание теоретика отвлеклось от дискуссии.

Дверь отворилась, и вошла Прекрасная Дама.

По крайней мере так ее описывает Поссе.

«Стройная блондинка с льняными волосами, серьезными серыми глазами, с тонкими нервными губами…»

Дальше — мы слышим голос не политического идеолога, не обиженного своим бывшим союзником джентльмена, а ревнивого мужчины:

«…Она казалась недосягаемой для этого маленького вертлявого человека, напоминающего жокея или в лучшем случае актера, но никак не священника и народного трибуна.

И однако она пришла к нему и только для него.

Гапон самодовольно улыбнулся, крепко пожимая ее руку, а его болезненная жена, убиравшая со стола пивные бутылки, смутилась и как будто еще более осунулась».

В самом деле, обидно! Впрочем, это, конечно, не любовное свидание: девушка обменивается с Гапоном несколькими «малопонятными для непосвященного» фразами и уходит.

Гапон, проводив незнакомку, начинает возбужденно расписывать ее своим собеседникам: «Необычайный человек и очень ценный товарищ, из очень богатой аристократической семьи, изучала химию в Оксфордском университете, говорит почти на всех европейских языках. Революционеркой стала после 9 января, а до этого была монархисткой…»

Ничего выходящего за рамки приличий пока что. Просто такая революционная романтика. Но жена не зря смущается.

Так мелькает — чтобы через несколько страниц появиться вновь — на страницах воспоминаний Поссе та, кого он называет вымышленным именем — Ольга Петровна, в другом издании Лариса Петровна.

На самом деле ее звали Мильда Хомзе. Судя по всему, в быту ее называли Людмилой. Людмила Петровна, превращающаяся в Ларису, — правдоподобно.

В 1919 году в Берлине вышла книга под названием «Gapon, das Schicksal einer russischen Revolutionärin. Bekenntnisse der Milda Chomse». («Гапон, или Судьба русской революционерки. Признания Мильды Хомзе».) Шестью годами раньше рукопись этой книги читали Горький и Кропоткин и пришли к выводу, что это — фальсификация, возможно, принадлежащая перу уже поминавшегося Матюшенского, но что в основе ее, может быть, лежат какие-то реальные рассказы несчастной Мильды. Сама она покончила с собой в 1909 году, на краю земли, во Владивостоке.

В любом случае о детстве и юности «русской революционерки» известно только из этих псевдомемуаров. Дочь немца и монголки (что плохо сочетается с описанной Поссе «нордической» внешностью), она действительно выросла в богатой семье, училась в Смольном институте. Но ее образованность и ум оба увлеченных мужчины, и Гапон и Поссе, кажется, склонны были преувеличивать: Горький с печальной язвительностью отмечает, что девушка «по степени развития своего казалась похожей на ученицу епархиального училища из глухой провинции». С Гапоном она, если верить лжемемуарам, познакомилась еще в апреле, когда давала ему уроки английского. Впрочем, тут уж верить им сложно: все дальнейшие описания приключений Гапона и его передвижений по Европе в этой книге противоречат другим, заслуживающим гораздо большего доверия источникам.

Так или иначе, в июле — августе Гапон использовал «ценного товарища» как связную с Петербургом, или Стокгольмом, или Гельсингфорсом, или Лондоном. Во всяком случае, из Женевы она исчезла и сердце бедного Поссе больше не тревожила. Да и Сашу не смущала.