Жак Д'Онт - Гегель. Биография

• Название: Гегель. Биография
• Автор: Жак Д'Онт
• Издательство: «Владимир Даль»
• Жанр: Философия
• Год: 2012
• ISBN: 2-7021-2919-6

«Перед нами новый Гегель, совсем не такой, каким мы привыкли его видеть. Кое в чем историю его жизни биографы передали неверно. Пришло время заново открыть Гегеля. Особое внимание — с риском увлечься перестановкой акцентов — в этой книге будет уделено тому, чем пренебрегли, то ли по неведению, то ли умышленно, другие. Меньше места и времени мы посвятим, хотя и об этом тоже будет говориться, вещам общеизвестным и всеми признанным. Эта книга не исчерпает вопросов, поставленных судьбой такого человека. Она всего лишь хочет открыть новые перспективы, разобраться с которыми предстоит будущим исследователям. Но, невзирая на очевидные пробелы и, возможно, кое — какие ошибки в деталях, автор надеется воссоздать здесь образ Гегеля, беспокоящий и раздражающий, живой».

---

Не исключено, правда, что они вообще не слышали о его существовании. Нужен был какой‑то частный источник информации или же знакомство с конфиденциальными материалами.

Ни все время гоняющийся за своей суженой Кьеркегор, ни перекладывающий на друга Энгельса проблемы своего неупорядоченного отцовства Маркс, ничего не знали о маленьком Луи. Так что и в этом плане они Гегеля оценивали неадекватно…

Первое письменное упоминание о Луи Гегеле, помимо переписки близких философа, находим в записке Варнхагена фон Энзе от 4 июля 1844 г., которая была опубликована Лассоном только в 1916 г. (С3 378). Варнхаген, друг и почитатель Гегеля, по случаю сотрудничавший в «Анналах критической философии», был вообще хорошо информирован о закулисной стороне берлинской жизни. И тем не менее он узнал о внебрачном ребенке только в 1844 г. из разговора с Лео (1799–1878), историком и публицистом. Последний, поначалу либерал и ученик Гегеля, стал после 1832 г. реакционером и антигегельянцем.

Лео выразил Варнхагену сожаление по тому поводу, что Розенкранц в своей «Жизни Гегеля» ничего не сказал о внебрачном ребенке. Лео говорил, что «этот ребенок сыграл важную и мрачную роль в жизни отца; до конца дней он был для него причиной терзаний», как сказано в сглаженном переводе (С3 378, прим. 4). На самом деле Лео, согласно немецкому тексту Варнхагена, имел в виду более тяжкие последствия: этот сын, «в конечном счете сильно затруднил ему жизнь (sein Leben tief eingeengt), оставаясь глубокой занозой в сердце»[203]. Фраза Лео в воспроизведении Варнхагена трудна для передачи по — французски, но она свидетельствует об острых отцовских переживаниях и о том, что существование сына отражалось не только на душевном состоянии отца, но и на всей его жизни. Он не мог быть спокоен.

Супругу Гегеля, по — видимому, не пощадил тот же неисцелимый недуг: «…она переоценивала свою любовь к мужу, когда выражала желание жить с сыном вместе, но потом нашла ношу слишком тяжелой, а препятствия (Widerdruss) непомерно большими, и невыразимо (unsäglich) страдала от этого» (С3 378. Смягченный перевод).

Фактически пришлось ждать до 1894 г. — более шестидесяти лет после смерти Гегеля! — пока о существовании Луи не узнали немногочисленные читатели «Анналов Гёте»[204]. Найдя четверостишие Гёте, посвященное ребенку, Редлих в нескольких строках напомнил, для кого оно было написано. Он изъяснялся предположительно: полстранички текста, включая стихи, и закончил неуверенно: «Луи Фишер позже отбыл в качестве солдата на службе у Голландии в Индию и, кажется, там умер» (wo er gestorben zu sein scheint).

Философам не везет с их внебрачными детьми. Одни умирают слишком рано, как маленькая Франсин Декарта; другие слишком поздно, как маленький Луи Гегеля.

XI. Бавария

Сумеречный день[189], встающий над всем цивилизованным миром…

Нитхаммер по поводу Реставрации (19 ноября 1815 г.) (С2 58)

Гегель был доволен результатом Йенской битвы. Это была победа Наполеона, великого человека новых времен, который насильственно экспортировал в Германию некоторые из политических и культурных завоеваний Французской революции. Но эта «всемирная» победа повлекла за собой наихудшие последствия для большого числа «частных лиц». Переживая самую крайнюю нужду, испытывая неудобства лирического порядка, Гегель вынужден искать счастья в иных местах, покидая в Йене, возможно, без больших сожалений, свою беременную подругу.

Он с благодарностью согласился на должность, которую Нитхаммер, занимавший важный пост в Баварии, раздобыл для него в одном из баварских городков — редактора местного издания, «Бамбергской газеты» (Die Bamberger Zeitung). Новая перемена: это не то, о чем мечтал Гегель, но приходится мириться с обстоятельствами. Он охотно согласился с этим новым положением. Когда ты уже послужил домашним учителем и знаешь, почем фунт лиха, служба пером представляется легким делом.

Поначалу Гегель круто взялся за гуж, решив, несмотря на очевидные трудности, преуспеть. Перспектива не была совсем уж обескураживающей. Бавария переживала обновление. После притчи во языцех — долгого периода неограниченного деспотизма и обскурантизма — Баварией управлял от имени короля Монжела (Montgelas) просвещенный ум, реформатор, бывший иллюминат. По сути дела, страна, примкнувшая к Конфедерации, находящейся под «протекцией» Наполеона, подчинялась директивам из Франции и, возможно, по этой причине ощущала известный подъем. Вместе с тем, как это часто бывает, покровительство во многих случаях оборачивалось закабалением, если не чем‑то худшим.

Важное следствие либерализации: Бавария на какое- то время открыла двери ранее изгнанным протестантским интеллектуалам. Многие из тех, кто лишился поддержки в Йене, приехали сюда. Шеллинг, Якоби, Нитхаммер, Паулюс, Уланд, если говорить только об окружении Гегеля, нашли себе убежище и хорошие места. При помощи каких средств и благодаря чьей протекции Нитхаммер сразу заполучил место Landesdirektionsrat (высокопоставленного баварского чиновника) и устраивал Гегеля на должность редактора журнала?

Он не будет торговать ваксой на улице, он будет источником новостей! Никакого сомнения, что последнее занятие предпочтительнее как более достойное. Конечно, ему больше подошла бы профессорская должность в каком- нибудь баварском университете, но к моменту прибытия все места были заняты. Он поступил разумно, смирившись с судьбой газетчика: «Дело это меня заинтересует, ибо […] я с любопытством слежу за событиями в мире, и мне бы надо, скорее, сожалеть об этом любопытстве и умерять его» (С1 136). Разве не написал он в Йене, что «чтение газет заменяет нам утреннюю молитву (D 360)»? Он, в самом деле, выказывал неумеренное любопытство и перед отъездом пожалел об этом, не подозревая, впрочем, насколько оправдаются его сожаления.

Работа началась в марте 1807 г. и продолжалась по ноябрь 1808. Опыт краткий, но очень поучительный и полезный.

И все же какое‑то ощущение неудовлетворенности у него остается. Сделав определенный выбор в новой ситуации, Гегель выгораживает себя перед Шеллингом: «Если само по себе это занятие и может показаться не очень подходящим в глазах света, по крайней мере в нем нет ничего зазорного» (С1 138)… Это не энтузиазм, но что‑то вроде веселого отречения. Гегель не сомневался в том, что его неудача была обусловлена общим ходом европейских дел, и не терял надежды на возрождение Германии с благоприятными лично для него последствиями в неопределенном будущем.

Такова оценка происходящего в письме одному из его прежних йенских студентов, Дельману, написанном незадолго до отъезда из этого города. Письмо свидетельствует о большом доверии адресату, поскольку Гегель, — при том, что пути письма были неисповедимы — имеет смелость писать: «Вы проявляете интерес к истории сегодняшнего дня; в самом деле, насколько убедительно культура одерживает победу над грубостью и дух над обездушенным рассудком и ложной мудростью» (С1 129–130).

Очевидно, что отмечаемая так и в те времена победа — это победа Наполеона.

Но воодушевление не мешает Гегелю советовать вести себя по — спинозиански мудро по отношению к мирским делам: «Только наука являет собой теодицею; она оградит нас как от животной ошеломленности событиями, так и от более разумного подхода, склонного приписывать все воле случая или таланту индивида, ставящего судьбы империй в зависимость от взятой или не взятой возвышенности, наука удержит нас от сетований по поводу победы несправедливости или беззакония» (С1 129–130).

Напрашивается сравнение Германии с Францией: «Благодаря революционной бане, французская нация не только освободилась от многих институций, которые ее возмужалый дух давно перерос, бывших ей и всем обузой, а также от бессмысленных оков; кроме того, выпав из привычного течения жизни, которое изменившиеся обстоятельства лишили надежности, отдельный человек избавился от страха смерти, — но это делает его сильнее в глазах окружающих. Обретенная сила превозмогает узость духа и душевную апатию окружения, которое тоже в итоге будет вынуждено ее преодолеть, распрощавшись с прежней действительностью, и зажить по — новому; не исключено (коль скоро внешнее действие не исчерпывает глубины переживаний), что они превзойдут своих учителей» (С1 129–130 mod).

Таково умонастроение Гегеля после приезда в Бамберг: революция дала французам превосходство, но немцы возьмут с них пример и, благодаря собственным качествам, вскоре их опередят. Ясно, он не мог такую вещь высказать публично.

Революционная и наполеоновская Франция — пример и наука. Гегель горячо верит: Германия, благодаря глубинам своего духа, добьется большего, чем учитель.

Бамберг

Выходившая ежедневно «Бамбергская газета» весьма мало походила на то, что мы сегодня называем газетой. В ней публиковались главным образом административные объявления, местные новости и происшествия, а сверх того общие суммарные отчеты о политических событиях в стране и мире. Редактору приходилось не столько комментировать или оценивать их, сколько извещать о них публику, черпая информацию исключительно в уже проверенной цензурой французской периодике.