Борис Житков - Что бывало (сборник)

• Название: Что бывало (сборник)
• Автор: Борис Житков
• Жанр: Детская проза
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-08-005227-9

В книгу известного русского писателя вошли рассказы из циклов: «Рассказы о животных», «Что бывало» и «Морские истории».

Для среднего школьного возраста.

---

Голуа побежал жаловаться директору:

– Никакой дисциплины, как будто все кругом итальянцы.

Потом Голуа подошел ко мне и сказал, зло поколачивая хлыстом по своему голенищу:

– Вы мне сейчас должны сказать, начнете ли вы завтра же работать с Королем. Если нет, то мы не друзья и, значит, я в вас ошибся. Утром должен быть ваш ответ, тот или иной.

И он вертко показал мне спину.

Осип был занят на манеже, мне не с кем было поговорить. Обычно кормил собак сам Голуа, а я только подавал ему порции. Но сегодня Голуа уехал сейчас же в гостиницу. Я кормил собак один, они были взбудоражены, лезли ко мне, лизались, и я бормотал им как дурак: «Что же мне делать, собачки вы мои?» Завтра надо дать ответ. Я знал, что француз за мой отказ работать с Ле Руа совсем, начисто даст мне расчет.

Может быть, можно, может быть, не такой уж он страшный, я посмотрю с добром, по-дружески ему в глаза, удаву этому, – может быть, там есть хоть искорка живого, теплого, хоть самая капелька. А вдруг в самом деле можно с ним подружиться?

Я взял ключ и смело прошел в комнату к удаву. Я свистнул еще с порога, как это делал Голуа, и змея зашуршала, заворочалась; я видел, как гнулись доски на полу клетки. Удав поднял голову и уставился на меня.

Я подошел и сказал веселым голосом:

– Удав, удавушка, чего ты? Да что ты?

И почмокал языком, как собаке.

Я глядел ему в глаза, искал живой искорки, но неподвижные, блестящие, пристальные глаза смотрели неумолимо, жестоко, плотно прицеливаясь. И за ними никакой души, никакой – это была живая веревка, которая смотрит для того, чтобы видеть, кого задушить. Никак, никак я не мог, как ни хотел, найти искру теплоты в этом взгляде.

– Да опомнись ты, черт проклятый! – крикнул я отчаянным голосом.

Удав даже не моргнул глазом.

Я выбежал в коридор. Представленье уже кончилось. В конюшне Самарио сидел на корточках около своей лошади. Он бережно держал в руках ее копыто и что-то причитал по-итальянски. Осипа не было: его услал Самарио за ветеринаром. Я в тоске ходил по пустому цирку, я пошел в темные, пустые ложи. Брошенные программы белели на барьерах. Я подобрал оставленную кем-то газету. Я вышел на свет, прислонясь у стены под лампой, начал читать, чтоб чем-нибудь отвлечь себя, пока вернется Осип. И я бегал глазами по строкам, ничего не понимая. И вдруг мне бросилась в глаза моя фамилия. Мелкими буквами стояло:

«Родные исчезнувшего в ночь на 15-е января кассира Кредитного товарищества Никонова предполагают ограбление или самоубийство. Об исчезнувшем до сих пор никаких сведений получить не удалось».

Они думают, что я покончил с собой! Вот почему не было Наташки в цирке. Бедные, что же они там делают? Мучаются, мечутся, должно быть… Или это они, может быть, из гордости… или отвести поиски. Я хотел сейчас же побежать, послать открытку, нет! – телеграмму. Но ведь, наверно, следят, следят за всеми письмами. Через товарища дать знать о себе? Но как впутывать его в такое дело?

И мне вдруг показалось, что вокруг нашего дома снуют сыщики, что в квартире все время обыски, чуть не засада… а они там бьются и мучаются, и что им самим хоть топись. Пожалуй, прямо сейчас побежать к ним, обнять всех, – они меня простят, и я им прощу, а потом пойти и самому заявиться в район.

Я решил дождаться Осипа. Я бросился в конюшню. Осип уже был там и помогал Самарио держать его лошадь Эсмеральду: ветеринар внимательно ковырял ей копыто.

– Подсоби, свояк, подсоби! – крикнул мне Осип; он совсем запыхался.

Я кинулся помогать. Самарио успокаивал лошадь, ласково хлопал ее по шее. Он увидел меня и буркнул по-французски:

– А, вы здесь! Я думаю, что это работа вашего хозяина, сакраменто!

Ветеринар ковырнул, лошадь дернулась, мы втроем висели у нее на шее. Ветеринар поднес в пинцете окровавленную железную занозу. Все конюхи бросили работу и обступили Самарио. Самарио вырвал у ветеринара пинцет и всем поочередно подносил к глазам кровавую занозу. И каждый качал многозначительно головой.

Я слышал, как конюхи шептались:

– Когда же это француз успел сделать?!

Самарио аккуратно завернул занозу в бумагу и спрятал в боковой карман. Я на минуту забыл даже, зачем я прибежал в конюшню. Но я вдруг все вспомнил и бросился к Осипу. Я потащил его из конюшни, а он шел, тяжело дыша, отирая рукавом пот со лба, и все приговаривал:

– Ну, скажи ты, язва какая! И когда он поспел?

Я рассказал Осипу все: все, что в газете, все, что я думаю.

– Пустое дело! – сказал Осип. – Девчонка-то в школу, чай, ходит? Ну вот: ты напиши два словца, а я утречком к школе. Поймаю какую девчонку за косицу: «Наташку такую-то знаешь?» – «Знаю». – «На́ вот, ей в руки передай». И передаст. Очень даже просто.

Я сейчас же достал бумаги и написал записку:

«Наташенька, милая! Прости меня, и пусть мама простит. Я жив и здоров и скоро всё верну. Учись, не грусти.

Твой папа».

Эту записку я передал Осипу. Он ее замотал в платок и засунул за голенище. Я сразу успокоился. Я стал рассказывать Осипу про удава.

– Фюу! – засвистел Осип. – Вона что он ладит! Он раньше все тут вертелся около нас, да ведь мы не поймем ничего, чего он лопочет… А страшный?

– Пойдем, покажу, – сказал я, и мы пошли в темную комнату, где была клетка с Королем.

Осип несколько раз обошел вокруг клетки. Я свистнул. Удав поднял голову, зашевелился.

– Ух ты, гадина какая! – Осип плюнул. – Ну его в болото! Такой быка задавит и не крякнет. Как же с ним работать, не сказывал он?

Да я ни разу не спросил Голуа, в чем будет состоять работа с удавом. Я не хотел думать, что мне придется иметь дело с этой гадиной, и я не хотел говорить об этом. А Голуа, видимо, боялся меня напугать и молчал. Ждал, чтоб я привык к змее.

– Это надо все уговорить, удумать. Серьезное дело. Номер под барабан. Гляди ведь, бревно какое. Идем, ну его. – Осип ткнул меня в плечо. – Гаси, гаси, Господь с ним.

Завтра я решил расспросить Голуа, в чем будет состоять мой номер с удавом, валиком обсудить это с Осипом и тогда дать ответ.

VI

Утром явился Голуа. Он придирчиво осматривал лошадь и едва со мной поздоровался. Я молчал и почти не отвечал на его придирки. Да, признаться, мне не до того было: Осип побежал к школе с моей запиской. Я очень боялся, что вдруг ему скажут, что Наташка не ходит в школу, и тогда все сорвалось. Мне поэтому ничего не стоило равнодушно и холодно слушать французово брюзжанье. Я невпопад и рассеянно отвечал. Голуа даже глянул на меня раза два, нажал черными гляделками.

– Эй, Мироша! – услыхал я вдруг Осипов голос.

Я не дослушал Голуа и бегом бросился к Осипу:

– Ну что? что?

Уж по тому, как Осип хитро улыбался, я понял, что дело вышло. А он щурился и не спеша выкладывал:

– …И валит, валит, мать моя! «Какую бы, – думаю, – пошустрей прихватить? Не напугать бы». Смотрю, две идут и снежками, что мальчики… Я: «Стой! Чего, – говорю, – озоруешь?» И хвать одну. «Ну, – говорю, – отвечай: каких Наташек знаешь?» Она: такую, сякую – хвать и твою. «Ах ты, – говорю, – милая! Вот ей письмецо передашь». Дал ей письмо, а ее выпустил: «Беги, опоздаешь». Вот, брат, как. А с этим-то? – И Осип кивнул на Голуа.

– Не говорил пока ничего.

– И ладно. Не рвись. Дело, брат, это аховое.

– Мирон! – взвизгнул Голуа. – Мирон, идите сюда.

– Валиком! – крикнул мне вдогонку Осип.

Я неторопливо подошел.

– Ну? – сказал Голуа. – Ваш ответ. Я слушаю, – и наклонился боком.

– Насчет чего? – спросил я спокойно как мог.

– Насчет Короля, удава, змеи! Я жду! – закричал Голуа.

– А что вы, собственно, хотите? Ведь я не знаю, о чем мы договариваемся.

– Ну, работать, работать со змеей!

– Слушайте, – сказал я строго. Голуа удивленно на меня вскинулся. – Слушайте, Голуа, я не дурачок и не колпак, вы знаете. Объясните во всех подробностях, в чем состоит номер с удавом, а то вы хотите продать мне зайца в мешке.

И вдруг француз улыбнулся так очаровательно, как он улыбался публике. Он схватил меня под руку и, заглядывая в лицо, потащил из конюшни.

Осип крякнул нам вслед.

– Мой друг, – заговорил ласково Голуа, – месье Мирон! Между друзьями нет споров: я не могу предложить моему другу что-либо тяжелое или безрассудное. Здесь ничего не надо, кроме привычки и аккуратности. Змея – это машина. Глупая, бездушная машина. Локомотив может вас раздавить, но не надо становиться на рельсы. Это так просто…

Все дело в том, что змея будет обвивать вас своими кольцами. Она будет искать удобного положения, чтобы вас сдавить. – Голуа показал сжатый кулак. – Не пугайтесь, дорогой мой! Но она давит только при одном определенном положении: при том, в каком она наползает на свою жертву. Пока она наползает, кольца ее слабы, они едва висят, они свободны, подвижны. Стоит их сдвинуть – и змея вас никогда – никогда! – понимаете: никогда не сдавит. Она будет делать второе кольцо вокруг вас, – Голуа очертил линию вокруг своего живота, – но вы методически и спокойно сдвигаете и это кольцо. Она делает третье, – какой эффект! Вы представляете зрелище? Публика не дышит в это время. Но вы манипулируете и передвигаете и это третье кольцо. Змее негде навить четвертое, и она сползает.