Петр Алешкин - Васька-немец

• Название: Васька-немец
• Автор: Петр Алешкин
• Жанр: Короткие истории

---

Петр Федорович Алешкин Васька-немец

Когда мама рассказала мне историю моего рождения, поверь, шок слишком слабое понятие, чтоб передать, что я испытал, — говорил Василий Рзянин своему бывшему однокласснику Дмитрию Анохину. Они почти двадцать лет не виделись, случайно столкнулись на Тверской и зашли в кафе. Стали вспоминать школьные годы. В то время Рзянина, сына учительницы немецкого языка, звали Васька-немец. — Я всю жизнь считал, что я сын советского солдата. И вдруг такое! Осознать, принять было непросто, ох, непросто… Расскажу я тебе все по порядку. Ты знаешь, что мама моя, как и мы, в молодости училась в Тамбовском пединституте, родом она из поселка Ивантеевка. В сорок восьмом году перед государственными экзаменами, как обычно, студентам-выпускникам дали двухмесячный отпуск на подготовку. Место действия всей этой истории я хорошо представляю, ведь три года директорствовал в Ивантеевской школе. После войны там был лагерь немецких военнопленных. В сорок восьмом году, когда немцев стали отправлять на родину, они могли свободно гулять по поселку. Подрабатывали, кололи дрова у местных вдов, делали разную мужскую работу. На Первое мая идет моя мама, тогда совсем еще девчонка, по улице от площади, где только что закончился праздничный митинг, идет к подруге, чтобы вместе с ней пойти на концерт в местный клуб. Представь себе: весна, май, теплое солнце, праздничное настроение. В ту весну, как мама говорила, особенно пышно цвели черемуха и сирень. Отлепилась черемуха, как тут же заполыхала сирень. Улицы в Ивантеевке все в сирени… Соловьи в ту весну словно ошалели, по словам матери, так сладострастно, так жарко и так томно они больше никогда не пели. И в такую пору, в праздничном настроении идет по улице молодая девушка, а навстречу ей, только по другой стороне улицы, идут двое немецких военнопленных. Местные жители к ним давно привыкли, не обращали внимания. Девушка не замечает их и вдруг слышит удивленный возглас на немецком языке:

— Эрик, смотри, сестра! Твоя сестра Инга!

Девушка только теперь взглянула на военнопленных. Один — пожилой, лет сорока, другой помоложе, лет двадцати пяти, высокий, худой, с чисто выбритым лицом. Оба на вид опрятны, одеты в одинаковые легкие куртки. Они приостановились и удивленно глядели на нее. Тот, что помоложе, выговорил: “Инга!” и неуверенно шагнул в ее сторону. Моя мама поняла, что ее приняли за другого человека, вспомнила, что один из преподавателей института советовал ей общаться с военнопленными, чтобы научиться точнее произносить слова по-немецки. Мама, я буду называть ее Таней, для удобства рассказа, ответила им по-немецки, что они ошиблись, она не Инга.

— Не может быть, — растерянно выговорил молодой немец. Таня догадалась, что именно его зовут Эрик. — Ты так похожа на мою сестру.

— Значит, в древности у нас был общий предок, — засмеялась Таня.

— Видно, так, — согласился Эрик и спросил: — Откуда ты так хорошо знаешь немецкий?

— Я считала, что плохо говорю по-немецки.

— Не плохо… Акцент сильный, некоторые слова не так произносишь, — не стал ей льстить, искренне ответил Эрик. И это Тане понравилось.

Таня сказала, что учится в институте и скоро будет учителем немецкого языка…

Когда Таня с подругой появились в клубе, там было много народу. Свободных мест не было. Шумно. Особенно кричали, веселились подростки. И сквозь этот праздничный гам она услышала свое имя:

— Таня, Таня! — кричал кто-то. Она увидела Эрика, который во весь рост стоял посреди зала и звал ее, махал рукой, указывая на свободное место рядом с собой.

Они с подругой пробрались к нему. Во время концерта Эрик был радостно возбужден, говорлив. Рассказал, что он тоже был студентом, уже во время войны поступил в университет в Мюнхене, хотел стать физиком, но со второго курса его взяли на фронт, и почти сразу же он попал в плен. Рассказал, что он родом из баварского городка Вальхайм. Лучше этих мест нет в мире, говорил Эрик, с востока в пятнадцати километрах озеро ІІІтарнберг, с одного берега другого не видно, на двадцать километров тянется. На севере, тоже в пятнадцати километрах, — другое озеро Аммер, а на юге, совсем рядышком, горы, Баварские Альпы. И там, на вершине горы, самый красивый замок в мире, замок Людвига. У вас тоже красиво, хорошо, река большая, спокойная. У нас тоже река есть, неглубокая, быстрая, но без гор у вас глазу скучно.

Тане приятно было его слушать, приятны его ухаживания. "Ты, пожалуйста, поправляй меня, когда я неправильно говорю", — попросила она Эрика. И он стал осторожно, извинительным тоном перебивать, останавливать ее, когда она неверно произносила слово, подсказывал, как нужно правильно говорить.

После концерта на улицу из клуба их вынес поток людей. Подруга и Курт отстали. Солнце было еще довольно высоко. Тепло, тихо. Ветра совсем нет. Говор веселой возбужденной толпы бурлил возле клуба. Никому домой идти не хотелось, стояли, разговаривали, смеялись. Носились ребятишки друг за другом, визжали. Как только они с Эриком спустились на площадь со ступенек крыльца клуба, Таню за руку схватил, оттянул от немца Вовка Чекмарев, бывший одноклассник. Прозвище у него у него было Зубан, из-за больших двух передних зубов. Все одногодки Вовки служили в армии, а его не брали. Он говорил, что — из-за плоскостопия, но мало кто верил ему, судачили, что он мастак от армии откосить… Вовка грубо схватил ее за руку, с силой оттянул в сторону от Эрика и прошипел:

— Ты что с фашистом связалась?

— Он не фашист, — выдернула свою руку Таня.

— Ага, не фашист! — смотрел на нее зло Зубан. — Он наших отцов убивал, а ты с ним чиликаешь! Если он еще раз к тебе подойдет, я его прирежу, — показал он финку. — За фашиста мне ничего не будет, может, даже орден дадут. Поняла?

— Он не фашист. Он такой же, как я, студент. И если он ко мне не подойдет, то я к нему сама подойду… Смотри-ка, напугал своей финкой. Отвали, пугальщик! — резко бросила Таня и назло ему направилась к Эрику.

— Смотри, допрыгаешься! — прошипел вслед Зубан.

— Кто это? Что ему надо? — тревожно спросил Эрик.

— Одноклассник мой… — по-русски ответила Таня, потом перевела.

— Он твой друг?

— Пытался ухаживать два года назад, но я его отшила. С тех пор, как только увидит с кем, шипеть начинает, гусак чертов… Пошли на речку?

Тане хотелось назло Зубану уйти от клуба вдвоем, показать ему, что она его не боится ни капельки! Пусть шипит вслед. Они спустились по меже мимо цветущих кустов черемухи на берег реки, который в этом месте был высок, покрыт редкими прямыми вековыми соснами со светло-коричневыми шелушащимися стволами. А внизу, у самой воды, были густые заросли ветел, ольхи, черемухи. Томительно пахло сосновой смолой, цветущей черемухой, теплой землей, грибной сыростью, а рядом, внизу, заливались, словно соревновались между собой, кто кого перепоет, два соловья. Когда они на секунду умолкали, издали доносился томный голос третьего соловья.

— Здорово-то как! — восхищенно воскликнула Таня. — Посмотри! Ты говоришь, что у вас хорошо! Разве может быть где-то красивее!

— Да, хорошо, — согласился Эрик. — Были бы, вместо того облачка, горы, — указал он на горизонт, — и было бы точь-в-точь, как у нас в Баварии.

Они пошли по тропинке по берегу реки, спускаясь все ниже и ниже к воде, к тому месту, откуда доносился плеск воды.

— Купаются? — удивился Эрик. — Холодно же. Заболеют.

— У нас всегда так, — успокоила его Таня. — Как только солнце пригреет, ребятишки в воду. И я в ледяную воду лезла, когда маленькой была.

Разговаривая, они дошли до деревянного моста через Цну. Серые бараки лагеря военнопленных были на другом берегу за деревянным забором с колючей проволокой. Прощаясь, Эрик осторожно взял ее ладонь в свои руки и пошутил смущенно:

— Я завтра готов снова учить тебя хорошо говорить по-немецки. Если ты хочешь…

Дома ее встретила мать сердито.

— Говорят, ты с немцем дружбу завела?

— Ой, мам, кто ж тебе сказал? — удивилась Таня. — Не успеешь словом с человеком перемолвиться, как весь поселок знает… Мне, мам, скоро госэкзамены сдавать, а немецкий язык — моя специальность, строже всего спрашивают. Практика нужна.

— Сдавать гекзаменты, дак учебники читай, не шляйся по клубам.

— Учебники — хорошо, но еще разговорная практика нужна. Вот я и поговорила с человеком, у которого немецкий язык родной. Я, может, совсем не так их слова произношу, а он мне подсказывал.

— Ну, тада ничего, — смягчилась мать. — Людям только дай, увидят и сразу языками чесать… Немцы-то наши вроде безобидные, хулиганства от них не слыхала, но ты все равно смотри, — снова она повысила голос, — а то они, эти разговоры, Бог знает, к чему приведут.

Как в воду глядела мать Тани. Почему-то вечером перед сном Эрик не выходил у нее из головы, вспоминался разговор с ним в клубе во время перерывов в концерте, прогулка по берегу реки, шальные соловьи, которые будто старались друг перед дружкой, чтобы понравиться им. Вспоминались его глаза, голос, его жаркие руки, когда он взял ее руку в свои перед прощанием. Без особой тревоги вспоминалась угроза Вовки Зубана. "Ревнует, дурачок! Ну, разве не понятно ему, что они не пара, не понимает, что им даже говорить не о чем. Не поймут друг друга!"