Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6488 ( № 46 2014)

• Название: Литературная Газета 6488 ( № 46 2014)
• Автор: Литературка Литературная Газета
• Жанр: Публицистика

"Литературная газета" общественно-политический еженедельник Главный редактор "Литературной газеты" Поляков Юрий Михайлович http://www.lgz.ru/

---

Не стыдно играть договорные футбольные матчи, на которых имитируются борьба, боль, страдания, воля к победе. Не стыдно приглашать на них зрителей и брать за это деньги. И когда слышишь оценки так называемых специалистов и людей, похожих на экспертов, начинаешь думать, что мы в ситуацию не вникли. Всё, оказывается, было честно.

Может быть. Но осадок остался.

Уже есть договорные спектакли, хотя их так ещё не называют. Те, в которых смотреть нечего и не на что, но их показывают. И не просто так, а с дорогими билетами, одуряющей силы рекламой. В результате – полный аншлаг. «Театр уж полон; ложи блещут; / Партер и кресла – всё кипит».

Народ смотрит, аплодирует и верит, что лицезрел высокое искусство. Стыдно же признаться, что ничего не понятно. Или всё это вообще мерзость. Но об этом думаешь во время спектакля, а после него облегчённо вздыхаешь. Когда стыд уже прошёл. И у актёров, с растерянной улыбкой бредущих на поклон, и у режиссёра, прячущего лицо под охапками цветов.

Впрочем, эти лицедеи и те, кто их содержит, часто не стыдятся, а гордятся. А литературные классики и Станиславский переворачиваются в гробах…

Далее наступает черёд рецензента, который не утруждая себя размышлениями, бодро отстучит на компьютере измышления. Разумеется, хвалебные. И тоже не устыдится.

Вообще журналистика, если резюмировать коротко, превратилась (впрочем, ещё встречаются исключения!) в занятие лакейское и угодливое. И тоже постыдное. Не следует думать, надобно только держать нос по ветру. И кропать, за что не осудят (не засудят), не накажут, не укажут на дверь.

Нет особой необходимости излагать увиденное грамотно, достоверно, пересыпая лист искрами мыслей. Про энергичную ритмику и изящество слога не вспоминаю – нынче умельцев владеть пером (компьютерной мышью) мало, да и не больно их чтут. И вообще это, извините за выражение, анахронизм.

Главное – уложиться в формат. И написать, сколько надо и как прикажут.

Отдельно – о читателях. Прежде, желая откликнуться на публикацию, они отправляли письма в редакцию. Для этого требовались минимальные затраты – на конверт, бумагу, чернила (пасту). Помнится, тогда выбирали слова. Сейчас это ни к чему. Унижать автора (в интернете) можно без всяких финансовых затрат, угрызений совести и боязни. Оскорбил – и занялся другими делами. Тревожиться не следует – никто пощёчины не даст, на дуэль не вызовет, к суду не привлечёт.

Короче говоря, привычка к стыду у нас сформировалась окончательно. И никто этому не удивляется. В том числе автор этих строк.

Увы.

Теги: общество , мнение , самосознание

Горная окраина

Фото: РИА "Новости"

25-26 ноября в Москве состоится встреча представителей творческой интеллигенции Казахстана и России. В рамках встречи пройдёт дискуссионный круглый стол "Литературно-художественный процесс на Евразийском пространстве в ХХI веке". Предполагается обсуждение вопросов взаимодействия литературного сообщества Казахстана и России.

Один из тех, кто примет участие в этой встрече, – известный казахстанский поэт, прозаик, публицист Бахытжан Канапьянов. Он автор многих книг поэзии и прозы, вышедших в Казахстане и России, США и Малайзии, на Украине и в Кыргызстане. Его стихи, переводы, статьи и рассказы в разные годы публиковались на страницах «Литературной газеты». Поэт является зарубежным лауреатом Всероссийской премии «ЛГ» имени Антона Дельвига. Эти поэтические миниатюры в прозе и притчи писателя вой­дут в трёхтомник избранной прозы, который в данное время готовится к изданию в Москве и Алма-Ате.

Балбал

Предрассветные сумерки. Слышен отдалённый голос первой птицы, возвещающей о пробуждении, о начале утра.

В бездонном небе, широко распластав крылья, парит могучий беркут.

Под его крыльями побуревшая, пробуждающаяся после зимней спячки, но ещё не полыхнувшая буйной зеленью равнина.

Кое-где поблёскивают маленькие озёра, образованные в лощинах не впитавшимися землёй вешними водами. Слышен стрекот кузнечиков.

Степь исходит испариной, дымится. Беззвучно катится по ней ясная, полуденная тень беркута. Возвышаются отдельные, округлые холмы – вдали и вблизи. На далёком горизонте струится зыбкое, жёлто-сизое марево.

Тень беркута падает на сурка, застывшего неподвижно на небольшом холмике. Сурок смутно напоминает балбала, изображающего воина, вытесанного из серого камня и обращённого лицом на восток.

Ощущается какая-то далёкая, неуловимая связь времён между живой природой степи и каменным изваянием далёкого прошлого.

Балбал. Степь. Небо. Беркут.

КОСМОСТАНЦИЯ

Космический пророчит рейс

В моих ладонях эдельвейс.

В окне мигала мифическими огоньками космостанция, расположенная на одной из вершин Заилийского Алатау. Там астроном Рашид вникал в вечную поэму звёздного неба. Принесённые мною эдельвейсы, что цвели по соседству с лабораторией, несмотря на уютное расположение между томами всемирной истории на книжной полке, не желали в ней – в истории – оставаться. Они направляли крохотные лепестки антенн в сторону своей родины – космостанции. Я это не столько видел, сколько чувствовал. Быть может, это им и помогало перезимовать, не умирая до следующей весны.

Они и сейчас там, на книжной полке, как ценнейший букинистический экземпляр космоса. Живут, дыша цветами вечности. Лишь вода в стаканчике периодически окрашивается в жёлтый цвет печали.

Прав поэт, однажды воскликнувший: «И небо – в чашечке цветка».

АЛМА – ЯБЛОКО

Паденье яблока – полёт.

Жаль, вымирает наш апорт.

Оно упало внезапно. Ветвь, облегчённо вздохнув листьями, приняла весеннее положение. А яблоко уже катилось, подгоняемое движением горного ручья. У голубой ели ручей круто сворачивал влево. Здесь и попалось оно на глаза ему и ей, двенадцатилетним подросткам из пионерского лагеря, расположенного в горах.

– Моё! – рассмеялась она и, сверкнув коленками, побежала к ручью.

– Нет, моё! – заспешил вслед за ней подрастающий акселерат.

– Ваше, – изрёк неизвестный старик и повернул ленивого ишака в сторону прохладного ущелья.

– Наше?! – переглянулись они.

Вишенка

Так случилось, что она пережила своих сестёр. Ещё по прошлогодней весне, когда она родилась в завязи среди цветущей накипи на верхней ветке, судьба уберегла её от срыва или падения во дворе на дорожку между домами, сплошь усеянную спелыми черешнями, которую клевали горлинки и воробьи, да шинами давили машины, заезжающие в этот просторный двор между двумя трёхэтажными домами.

А затем, спустя месяц, эта участь настигала и её сестёр – вишен.

А в соседях с ней расположилось тутовое дерево – шелковица. Вот с её ветвей большие зрелые чёрные плоды-ягоды склёвывали голуби и вездесущие воробьи – жадно и самозабвенно. Не доклевав одну ягоду, впивались в другую и затем исчезали в густой листве тутовника, и только слышалось ей чирк-чирк от сытого клёва, да самодовольное воркование голубей изредка доносилось до её слуха.

Чуть поодаль росло ещё одно старое тутовое дерево, но его плоды-яго­ды были в отличие от этого дерева белыми. И все эти чёрные и белые ягоды за ночь падали на асфальт дорожки, на капот и крышу стоявшей у подъезда машины. Хозяин, выезжая утром на работу, сметал их, и они оставляли созревший сок каплями крови на стёклах и на земле.

Жильцы этих двух домов не успевали, а может быть, особо и не жаждали собирать эти плоды-ягоды ничейных деревьев, разве что дворовые сорванцы карабкались по стволам и там, удобно расположившись между ветвей, набирали полные пригоршни ягод, и не всегда спелых и зрелых. И на этом завершался сбор урожая.

А перезрелые ягоды от лёгкого порыва ветра сами падали под колёса машин и подошвы прохожих. А затем бурыми пятнами ушедшей жизни проступали вдоль журчащего арыка.

Всё это было видно ей, вишенке, которая, укрывшись в тени листочка-лепесточка, продолжала зреть и наливаться соком жизни.

И что-то вновь и вновь удерживало её на верхней ветке, и была она почти незаметна среди мелкой листвы. И даже когда её, почти перезревшую, ветвь выталкивала туда, где уже канули её многочисленные сёстры, превращаясь в мёртвые пятна на асфальте дорожки, она вновь и вновь цеплялась кончиком своей плодоножки за верхнюю ветку, ибо не раз видела, чем кончалось это падение.

Так её не тронули ни чьи-то безжалостные руки, ни клюв вероломной птицы. Правда, однажды случайный воробей клюнул её на лету, но она благодаря дуновению ветра успела спрятаться в гуще листвы, и воробей не стал возвращаться, а устремился к более податливым ягодам черешни.