Александр Гера - Набат

• Название: Набат
• Автор: Александр Гера
• Издательство: Издательство АСТ
• Жанр: Триллер
• Год: 1998

Этот роман, написанный живым, образным языком, трудно отнести к жанру политического триллера, детектива или антиутопии, хотя в нем присутствуют все элементы этих жанров. Роман реалистичен, герои его узнаваемы, события предсказуемы, и читается он на одном дыхании. Будущее и настоящее, прошлое и виртуальное настолько сплелись в остросюжетную нить, что трудно отделить вымысел от истины. Это роман-предупреждение. Это НАБАТ.

---

Бехтеренко уехал тотчас, едва увели Мастачного. Он на самом деле не собирался уделять время арестованному. С таким все просто: трибунал, расстрел по законам военного времени. Никаких смягчающих обстоятельств. С его дочерью вовсе никаких проблем. Она с толком рассказала о проделанной работе, так и не поняв ее назначение. Ее сразу оставили в покое, взяв подписку о невыезде.

В этот ранний час Бехтеренко действительно ждали дела поважнее. Он возвращался к себе на Огарева, в бывшую резиденцию всевластного Щелокова из брежневских времен. Вернулись прежние времена? Нет, задачи стали другими, и здоровенного здания куликовской поры не потребовалось. Но Мастачный угадал: Бехтеренко был министром внутренних дел.

Среди забот, возложенных на нового министра, исчезла основная: охрана общественного порядка. С этим успешно справлялись казаки Гречаного, и население — в кои-то веки! — с почтением относилось к их пониманию гражданской дисциплины. Некого стало облаивать: «Менты поганые!» Казаки всем своим видом отрицали прежний антагонизм. Папахи и лампасы вошли в жизнь россиян естественно, словно самим Господом благословлен их приход, а само население с их приходом ровно засупонилось туже. Штаты милиции, автоинспекции, прочего и прочего подведомственно раздутого сократились в десять раз, само министерство занялось наконец тем, чем ему и надлежит заниматься — внутренними делами. «А это не бытовуха», — поучал Гречаный Бехтеренко в день назначения на пост министра.

— Я не справлюсь, — решительно отрицал Бехтеренко. — Я оперативник!

— Прекрасно! — посмеивался Гречаный. — Орудовать нагайкой мои хлопцы умеют получше.

— И тебе, наследнику Судских, — резюмировал Воливач, — надо перенять его методы работы. УСИ нет, а МВД есть везде и всегда.

Никто из них не употребил термин «политический сыск», что пришлось додумывать самому Бехтеренко.

Его первым делом стало упорядочение деятельности партий и движений. Не разгон и карательные меры, а развенчание догм.

В посткоммунистической России движения и партии возникали с появлением лидера-говоруна. Исчезали они также, едва краснобай, наговорившись, насытившись и набив карманы, отползал в тень или отбывал к солнцу. Не прививались идеи, не складывался и монолит. Живучими оставались коммунисты и сектанты, сама Церковь не желала отдавать взятых позиций. На встрече патриарха с руководством страны закрепили главное: Церкви — Богово, власти — кесарево. С отменой всех привилегий, данных ей коммунистами. Патриарха возмутило посягательство на церковные земли, он пригрозил поднять против властей верующих. Гуртовой на все увещевания владыки о притоке верующих, об усилении власти Церкви, о пожертвованиях и крепости Христовых заповедей решил разом поставить точку:

— Владыка, если вы докажете мне, что приток верующих от большого ума прихожан, от их благополучия, клянусь, съем собственный галстук. Согласитесь, святой отец, паства Церкви увеличилась за счет обездоленных и ущербных, брошенных стариков и страдающих от безденежья пенсионеров — им некуда податься, их некому возлюбить. Золоченых куполов на копейки бедноты не вознести, купола крыли ворованным золотом ворье и аферисты, а вы им отпускали грехи. Удобно. Коммунисты использовали ваш авторитет для возврата упущенной власти и льготы, данные Церкви ими, отменили бы сразу, едва укрепившись. Давайте упорядочим труды наши и посмотрим, что ближе людям: тот свет с райскими кущами или этот в теплом доме с райскими птичками?

Владыка обиду снес, галстука есть Гуртового не заставил, но на его похороны никто из генералов Церкви не пришел, отпевания не было, а множество людей, пришедших на похороны Гуртового, еще более заставили досадовать патриарха на свою промашку. Он досадовал и на ускользающую власть, и, скованный догматами веры, ничего противопоставить не мог, и ничего изменить самочинно не пытался. Церковь, как никакая другая структура, жила обособленно, затевать в ней перестройку равносильно ереси и последующему отлучению. Богу — Богово. Есть Бог, пусть он и разбирается со своими служителями и служками. По отношению к новой власти Церковь повела политику воинствующего нейтралитета.

Другое дело — коммунисты. Подобно грибам-поганкам, они цеплялись за любой подгнивший ствол, за любую возможность внести брожение в массы. Их догмат — победоносная теория коммунизма, счастье в будущей жизни, а прежде терпение и труд, — столь похожий на церковный, выжил. В политике вакуума нет, пустыри захватывают моментально чертополохи. Появились коммунисты-троцкисты, брежневцы, ельцинисты и даже На-на коммунистическая партия. Все вместе они ратовали о будущем народа, все задницы мыслили о его благе. А розги запрещались. И нелегалы плодились.

Вот такое хозяйство и получил в наследство Бехтеренко. При жизни Г уртовой учил его науке мягких шлепков по умственным задницам с обязательным снятием штанов:

— Святослав Павлович, разберись с корнем коммунистических идей, провентилируй их догмы. Ничего нового там нет, кроме наглого обмана. Смущая людей, они выживают.

— Но почему именно мне заниматься ахинеей? — возмущался Бехтеренко. — Я ни одной философской книжки не прочитал!

— Вот и хорошо, — увещевал Гуртовой. — Судских понятия не имел о разведке, а как дело поставил? Ваши руки не заняты ловлей воров и преступников, с этим успешно справляются казаки Гречаного, вы не обременены философскими знаниями, вы просто человек, вот и осваивайтесь на целине, отстраивайте новый дом.

— Я настрою… А у кого учиться?

— У казаков лучше всего. Взгляните: казаки не заводят уголовных дел, они оберегают покой граждан, только и всего. Они отвергли философию буржуазных методов: украдут, убьют — будем ловить. Они же пресекают подобную возможность в корне. Напился — выпорем, чтобы худого не случилось; без дела шатаешься — вором станешь; для начала нагайкой пригрозят. И делается все без соглядатаев и стукачей, решением городских сходов. Это мораль, Святослав Павлович, которой у нас пока нет. Создавайте.

Легко сказать… Для начала Бехтеренко зарылся в «Капитал» Маркса. Все правильно, все по полочкам. Почитал ленинские труды. Тоже все правильно. И ничего не понял. Ознакомился с «Майн кампф». Убедительно. Если бы Гитлер не стал живодером. «Может, Библию прочесть?» — подумал Бехтеренко. Открыл ее, одурел за полчаса и решил идти за советом к Гречаному. Рассказал о наставлениях Гуртового. Гречаный посмеялся над его муками.

— Перед смертью не надышишься, — сказал он. — Ты студентом был? Ночь перед экзаменом помнишь?

— Курсантом был.

— Еще чище: к Уставу по ленинскому приставу. Святослав Павлович, любое учение верно, если не затрагивать причин, его породивших. Зри в корень.

— Гуртовой тоже про корень…

— Корни бывают всякие: живые и мертвые. Про один я тебе могу рассказать. Коммунистическую идею придумали антикоммунисты.

— Зачем? — Бехтеренко подумал, что его разыгрывают.

— Когда Карл Маркс опубликовал свой «Манифест Коммунистической партии», Россия вышла из мрака крепостничества и стала догонять цивилизованную Европу. Достойный появился конкурент, точно? — Бехтеренко, не понимая, куда тянет Гречаный, недоуменно пожал плечами. — Чтобы не делиться с ней пирогом, надо загнать ее обратно в крепостничество, решили господа, считающие пирог целиком своим. А в России за долгие годы мрака выросли от безделья говоруны-разночинцы. О чем же им талдычить, если светло? На них и поставили противники российского развития. В семнадцатом году их неустанный труд увенчался успехом — к власти пришла бесштанная команда, ведомая авантюристами. Семьдесят лет крепостничества России было обеспечено. Транжиря богатства недр, то есть приданое наших внуков, богатства дедов-промышленников и, главное, разнося порочную и пустую идею по свету, мы кое-как телепались за Европой и Штатами, делая ракеты и перекрывая Енисей. А за это время произошел финансовый передел мира, где нам места не осталось. Теперь ты понял, какой пирог отняли у нас?

— Слушай, Семен Артемович, ты так просто и складно обсказал эту штуку! — прозрел Бехтеренко. — Чего же Гуртовой не объяснил?

Гречаный хотел было сказать что-то, увлеченный просветленным Бехтеренко, но будто тучка пробежала мимо его лица.

— У него, Святослав Павлович, крыша поехала от многотрудных забот. Ты уж прости его, мужик пашет чересчур много, болен…

Бехтеренко не придал значения последним словам, заботила своя участь, тоже не сладкая.

— Боюсь, дров наломаю. С чего начинать, не пойму.

— А зачем их ломать, а? — улыбался Гречаный. — Умный колет их, ломает придурок. А нарубленных дров подкинем. Ничего не ломай, строй да строй…

«И этот про строительство», — подумал Бехтеренко.