Ванда Василевская - Когда загорится свет

• Название: Когда загорится свет
• Автор: Ванда Василевская
• Издательство: Гослитиздат
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1955

Роман повествует о том, как тяжело раненный, демобилизованный еще до окончания войны советский инженер коммунист возвращается к семье, в родной город, только что освобожденный от фашистской оккупации, город разрушенный и неустроенный. Переход к «тыловой» жизни с бытовыми трудностями и неурядицами, мелкими повседневными заботами усиливает огорчение Алексея по поводу того, что ему, прошедшему горькие пути отступления в начале войны, не дано было вместе с товарищами двинуться в победоносный путь на Запад. Тоскуя по фронту, по боевым товарищам, он пренебрежительно относится ко всему, что происходит в мирном городе. Увлеченный фронтовым героизмом, фронтовой удалью, он не замечает героических тружеников тыла. Алексей пренебрежительно относится и к своей жене, к ее самоотверженному поведению, к ее упорному героическому труду, к ее домашним хлопотам, заботам о нем самом, о маленькой дочке. Надменная замкнутость приводит Алексея к тяжким недоразумениям в семейной жизни. И эта полуразрушенная личная жизнь лишь тогда становится человечной и полной, когда Алексей мало-помалу увлекается восстановлением взорванной гитлеровцами электростанции, когда он снова отдается общественной жизни.

---

— Да если ему не за что вас убивать?

— Ему немного нужно, я знаю… И я так боюсь, Алексей Михайлович! Особенно ночью. Лестница скрипит, и мне все кажется, что это он идет. Совершенно спать не могу ночью… Вы слушали когда-нибудь, что здесь ночью делается, в этом доме? Из каждой квартиры все слышно, и с лестницы и везде. Двери хлопают и внизу, и вверху, и всюду сразу… И всю ночь кто-то ходит, и кашляют, и кричат, и разговаривают. А я слушаю и слушаю, аж в ушах звенит, не он ли это… Я уж просила Феклу Андреевну ночевать у меня, да она не хочет, боится за свои вещи, чтобы кто не украл. У нее там вся комната набита всякой всячиной, знаете, потому она никого к себе и не впускает, чтобы не увидели. Вот она и боится, что нападут и ограбят… И всегда я одна. Если бы кто-нибудь был, все-таки веселее. Раз, помните, вы вышли к водопроводу и что-то там с ним делали ночью, а я слушаю, шаги приближались, потом умолкли — вот, думаю, это он подкрадывается. Откроет дверь, войдет… я уж просто выдержать больше не могла, думаю, пусть уж сразу кончится. Зажгла лампу, выхожу, а это вы. Вы вот не хотели тогда зайти ко мне напиться чаю, а я уже до утра не ложилась, все думала… Мы ведь и жили-то совсем в другом месте. Я нарочно сюда приехала, чтобы ему труднее было найти… Но он все равно найдет, я знаю… Будет искать и найдет…

— Он мог уже давно погибнуть, — глухо возразил Алексей.

— Нет… Я знаю, чувствую, что он жив. А то чего бы я так боялась? Днем еще не так… Народ ходит по улице, и у нас на работе как-то не так страшно. Но ночью…

Она дрожала, как в лихорадке. Зубы ее стучали, и она безвольно, как загипнотизированная, оглядывалась на дверь, словно чья-то сильная рука поворачивала ее голову в ту сторону и она должна была, должна была посмотреть, убедиться, не стоит ли в дверях муж, не вынырнул ли из пропасти военных лет, не явился ли, чтобы исполнить обещание.

— Ну, сегодня вы ляжете и будете спать.

— Нет, нет…

— Да! Я отворачиваюсь, раздевайтесь и ложитесь в постель.

Она послушалась. Натянула до подбородка одеяло. Со своими растрепавшимися волосами она совсем стала похожа на маленькую девочку.

— Вот так, а теперь закройте глаза и спите.

— А вы уйдете?

— Я посижу около вас немножко.

— Алексей Михайлович…

— Что?

— Вы не поцелуете меня? — спросила она по-детски жалобно.

Он наклонился и поцеловал горячую гладкую щеку. Она охватила его шею.

— Я вам нисколько не нравлюсь? Вы хотите уйти?

— Нравишься, Тамара… и именно поэтому я должен уйти…

— Какой ты!..

— Такой уж уродился, Тамара, ничего не поделаешь…

Она вздохнула. Алексей сидел подле нее и машинально гладил рассыпавшиеся по подушке волосы.

— Если бы ты остался…

— Не останусь, не говори глупостей… А тебе надо спать. Спи спокойно.

— Ну да, спокойно…

— Если кто-нибудь идет по лестнице, ему приходится пройти мимо наших дверей, я услышу раньше, чем ты. И как только услышу — выгляну.

— В самом деле?

— В самом деле. Так что тебе нечего бояться.

— Да?.. Ты сильнее его, — сказала она. — Только это все равно не поможет…

— Не думай о глупостях и спи, — сурово прикрикнул он. — Я ухожу, запри дверь на ключ.

— Все равно не поможет, — сказала она жалобно, но уже не пыталась удержать его.

Он вышел. Осторожно открыл дверь к себе, в лицо пахнуло теплой тишиной квартиры. Ася крепко спала, свернувшись клубочком на своей кровати. Лампа догорала, моргая угасающим огоньком. На шкафике в кухне мерно тикал будильник, отмеряя ночные часы. За стеной, словно эхо далекого грома, слышен был храп. Наверху гремели мебелью и кто-то разглагольствовал громким голосом.

Алексей постоял минуту, вслушиваясь в отзвуки ночной жизни дома. Вдруг внизу хлопнула дверь, по лестнице кто-то ощупью поднимался. Он узнал легкие шаги Людмилы.

VIII

— Простите, Людмилы нет дома?

Алексей поднял глаза от книги. Он сильно простудился и уже несколько дней сидел дома, что мало улучшало его настроение. В дверях стояла женщина в темной шубке.

— Нет, Людмила ушла.

Женщина постояла в нерешительности.

— Она не говорила, когда вернется?

— Должна скоро быть.

— Она условилась со мной, я была уверена, что застану ее.

Нужно было пригласить ее подождать, и Алексей неохотно сделал это.

— Заходите, пожалуйста, она должна скоро прийти.

Незнакомка присела и расстегнула воротник шубки. Алексей продолжал читать, но ему казалось, что он чувствует на себе взгляд гостьи, и это раздражало его. Наконец, он поднял глаза и действительно встретил знакомый, как ему показалось, взгляд. Он пытался вспомнить, но никак не мог. И все же в голове всплывало какое-то туманное, стершееся воспоминание. Он опустил глаза на страницу и раздумывал. Да, он определенно где-то ее видел, в ней было что-то знакомое и вместе с тем чуждое, и все это вместе беспокоило и раздражало его. Он взглянул еще раз.

— Откуда я вас знаю? Мне все кажется, что я вас уже где-то видел.

— Да, Алексей, мы встречались, — ответила она без улыбки. — Меня зовут Татьяна.

— Татьяна?

Алексей встал. Издалека сверкнуло воспоминание, прояснилось. Ну, конечно же, это Татьяна, птичий щебет, комнатка, набитая бумажными цветами… Самая идиотская из всех могущих произойти идиотских историй… И это Татьяна! Лицо без улыбки, суровые линии губ и глаза, — какие странные глаза…

— Татьяна, — повторил он неуверенно.

— Да, Алексей, это я.

Она не смутилась и не опустила глаз. Она смотрела на него серьезно, и теперь, когда он уже знал, что это она, он не мог уловить никакого сходства между той щебечущей маленькой женщиной и этим спокойным, сдержанным человеком.

— Давно не видались, — пробормотал Алексей, не зная, как держать себя.

— Да, давно, — подтвердила она.

— А теперь…

— Теперь я живу здесь, работаю вместе с Людмилой. Она никогда тебе не говорила?

— Нет, — смутился он. Он никогда не расспрашивал ни о ее работе, ни тем более о ее подругах и сотрудницах и теперь еще раз осознал, что ничего, решительно ничего не знает о своей жене.

— А… твой муж? Коля, неправда ли?

Она смотрела в окно.

— Моего мужа нет в живых.

— Умер?

— Погиб.

Необходимо было что-то сказать, но Алексей, не знал что. Нужно ли выражать сочувствие, или это для нее давно поконченный вопрос.

— Впрочем, ты, вероятно, слышал о нем.

— Я?

— Как и все… Коля… Ты, вероятно, читал. Николай Барвенко — это как раз мой Коля.

— Николай Барвенко? Это было еще…

— Да, в сорок первом. Его взяли в плен. Прибили к стене. Вырезали ему звезду на груди. Сдирали с него кожу. Это был мой Коля.

Она говорила это спокойно, как сомнамбула, уставившись в одну точку за окном. Алексею стало холодно.

— А я ему изменяла. Не только с тобой, Алексей. И с другими. Он не знал, он мне верил, мой Коля…

Лицо было спокойное, но пальцы стиснули сумочку так, что побелели суставы.

— Не нужно, Таня, успокойся, — шепнул он беспомощно.

— Я спокойна, Алексей, я спокойна… Но ты понимаешь, что самое страшное? Что он никогда не узнает. Что, выходит, я обманывала его до самого конца, и этого уже нельзя поправить. Что никогда нельзя будет прийти и сказать: так и так, а теперь решай, как хочешь. Нет, даже умирая, он думал обо мне хорошо. Но я уже никогда не сотру с себя клейма обманщицы, понимаешь?

— Для него это, пожалуй, было лучше.

— Неправда, неправда. Для него, который умер за свою правду, за нашу правду… На кресте, в огне — и не сказал ни слова, не обманул доверия… Как же могло быть для него лучше, чтобы ему лгали, столько лет лгали? Нет, это-то хуже всего. Можно лгать, можно обманывать. Но подумать, что я обманывала Николая Барвенко…

Татьяна вдруг осеклась. Он молчал.

— Прости, все это лишнее, но я увидела тебя, и как-то… все опять всплыло. Но так уж теперь будет всегда.

— А теперь… теперь что ты делаешь?

— Теперь? Представь себе, учусь на медицинском на старости лет. Разрешили — как вдове Барвенко. Я студентка. Учусь и, кроме того, работаю на пункте по переливанию крови, вместе с Людмилой.

— Так что ты будешь врачом?

— Да, я буду врачом.

— Раньше ты работала на почте?

— Это давно… А потом — нигде. Просто так. Ты же видел тогда.

— Да. Это было давно…

— Тебе не кажется, что эти годы, годы войны, продолжаются уже века? За всю жизнь не пережито столько, сколько в любой из этих дней.

Вошла Людмила. Она остановилась у дверей, глядя на мужа и гостью. Людмила знала, как не любит Алексей, когда кто-нибудь приходит, и с беспокойством подумала, что ее опоздание, вероятно, раздражает его. Но они, оказывается, разговорились. Татьяна кивнула ей головой.

— Давно ждешь?

— Не очень. Мы разговаривали с Алексеем. Оказывается, мы действительно знакомы. Помнишь, я тебе говорила?