Александр Филимонов - По воле твоей. Всеволод Большое Гнездо

• Название: По воле твоей. Всеволод Большое Гнездо
• Автор: Александр Филимонов
• Издательство: АРМАДА
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1996
• ISBN: 5-7632-0216-3

О жизни и деятельности великого князя владимирского Всеволода Юрьевича Большое Гнездо рассказывает роман писателя-историка Александра Филимонова

---

Выборные от сословий, старосты концов и улиц также ходили к великому князю, просили заступиться за Русскую землю. Свои бояре — не все единодушно, но многие — тоже требовали похода на Чермного. Напоминали о бесчестье, нанесенном Ярославу.

И наконец великий князь объявил, что терпение его лопнуло, что он больше не намерен спускать Чермному. Как государь, он чувствует ответственность и за Южную Русь, так как это и его отечество.

Был назначен поход на Киев. Для придания этому походу более широкого значения, великий князь не стал, как и раньше, ограничиваться участием в нем только своей дружины. Он дал знать о предстоящих военных действиях Константину в Новгород, потребовал его участия. Константин без промедления повел дружину на соединение с отцовским войском.

Кроме того, великий князь приказал идти с ним рязанским князьям — Роману и Святославу Глебовичам. Роман и Святослав — только двое сыновей мятежного князя Глеба осталось на Рязанской земле. С ними подались к великому князю дети покойных Игоря и Владимира Глебовичей. Дружины рязанские князья с собой привели немного — великий князь требовал от них не военной помощи, а личного участия в походе. Недалеко от Коломны на берегу реки Оки был разбит большой стан, где предполагалось обговорить будущие действия и, как обещал Всеволод Юрьевич, хорошенько попировать перед тем, как двигаться на Киев.

Но никто не догадывался об истинных причинах, заставивших князя Всеволода собрать войско.

Беды жителей Приднепровья на самом деле мало заботили Всеволода Юрьевича. Давно уже он решил про себя не вмешиваться в южнорусские дела. Пусть себе князья режут друг друга — нрав их все равно не изменишь, а сил на это можно положить много. По-настоящему великого князя беспокоили лишь собственные дела.

И сейчас Всеволод Юрьевич гневался не на Чермного, а на рязанских князей, которые не подозревали об этом. Давно уже приближенные великого князя доносили ему, что Роман и Святослав Глебовичи тайно держат сторону Ольговичей. Сын покойного князя Всеволода Глебовича, Михаил, к тому же приходится Чермному зятем, и Чермный через Михаила вступает с Глебовичами в тайные сговоры. И Глебовичи будто хотят, соединившись с Чермным и другими Ольговичами, отойти от великого князя, которому так и не простили былых своих унижений. Не верить этим сведениям было нельзя: исходили они от самых преданных людей — от князя Давида из Мурома, от боярина Михаила Борисовича.

Разумеется, ни о каком совместном походе на Киев с князьями рязанскими не могло быть и речи. Не хватало только великому князю на себе испытать их предательство, когда он будет находиться в чужой земле. Михаил Борисович всячески предостерегал от этого, советовал быть осторожным. Да великий князь и без него знал, что надо делать. Для всякого изменника самое опасное — застать его врасплох, когда он уверен в своей безнаказанности. Поэтому рязанских князей следовало пока держать в неведении относительно того, что великому князю все известно об их предательстве.

В ставку великого князя Глебовичи прибыли первыми. За ними явился из Мурома князь Давид. Дожидаясь Константина, не стали пока устраивать военных советов. Стояла ранняя осень, самая пора звериной ловли, пиров на свежем воздухе, когда легко дышится, хорошо пьется, не жарко и комары не заедают; Этим и занимались — носились за оленями по окрестным лесам, метали сети, обкладывали медведей, спускали соколов на лисиц и зайцев. А по вечерам пировали. Все были веселы, особенно великий князь. Он был как никогда ласков и приветлив с Глебовичами, и они, непривычные к таким отношениям со своим строгим государем, млели от счастья и на пирах громче всех кричали великому князю славу.

Наконец прибыл Константин с новгородским полком. Решено было устраивать последний совет, веселиться, а там уж — идти на Киев. Великий князь рад был видеть сына: Константин возмужал, почти утратил юношеские черты — становился настоящим грозным князем. Всеволод Юрьевич чувствовал небольшую вину перед сыном — из-за отцовского вмешательства в новгородские дела Константину пришлось туго. По поводу казни боярина Олексы Сбыславича в Новгороде случились волнения. Собиралось большое вече на торгу, ходили к княжескому дворцу, требовали объяснений. Олексу в городе уважали. Константин же не знал, как объяснить, — сам не понимал, почему такой важный боярин, ничем себя не запятнавший перед великим князем, обезглавлен. С трудом удалось Константину утихомирить толпу, чего только не наобещав новгородцам. Его не стали вышибать из Новгорода, но наверняка доверие к Константину уже было подорвано. Напрасно, наверное, убили Сбыславича этого. И великий князь, встретив Константина, был рад что сын не только ни в чем не упрекает его, а вообще hi о чем не спрашивает. Хороший сын, послушный.

Как приятно обнять родную кровь после долгой разлуки, прижать к отцовской груди. Ощутить, с какой любовью и почтением сын прижимается к отцу — точно так, как делал это маленьким.

— Ну, здравствуй, здравствуй, сын. Здравствуй, князь новгородский, — чуть насмешливо, чтобы скрыть смущение, говорил великий князь. — Пришел отцу помогать? Молодец, что пришел, молодец, спасибо.

— Что ты, батюшка, — говорил Константин. — Твоя воля, ты приказываешь. Мы тебе служить рады.

— Устал с дороги-то? Ничего, сейчас отдохнешь. В баню сходи, тут баню хорошую сладили.

Пока Константин располагал дружину на отдых — ставили походные шатры, кормили коней, — великий князь все хотел спросить сына о чем-то, что показалось ему странным в приезде Константина. Никак не мог понять — что. Потом понял:

— Князь Константин! А что, боярина твоего, Юрятича, нет с тобой?

— Нет, батюшка.

— Случилось что? Как же он тебя одного отпустил? Отец его при мне неотлучно находился.

— Он, батюшка, не смог пойти, — вроде бы смущенно ответил Константин.

— Заболел, что ли, Юрятич? Что-то не верится. — Великий князь с прищуром взглянул на сына. — Такой богатырь, а от войны бегает?

— Да, занемог. В груди, говорит, ноет у него. — Константин отвел глаза.

— Врешь, сын. Ничего он не заболел. Не захотел пойти, что ли?

Великий князь рассердился, забыл сразу о приветливости.

— Помыкают тобой, князь Константин. Это что же? Это если все так отказываться станут — с кем тогда и воевать? Отец его, Юрята мой, во всех походах со мной был, ни на шаг не отходил от меня. Жизнь мне спасал! А Добрыня болеет, когда князю нужен!

Константин не отвечал отцу. В чем-то, наверное, отец был прав.

— Да ведь он, Добрыня, не родной сын Юряте был, — презрительно произнес великий князь. — Боярином-то я его сделал, а он смердом был, смердом и остался. Ты его прогони, князь Константин.

Константин поглядел на отца и понял, что дело это решенное. Обиделся великий князь на Добрыню и теперь не забудет, не потерпит его рядом с сыном. Вспомнил Константин, как Добрыня просил его от этого похода избавить. Не верил, что великий князь пойдет на Чермного. Говорил, что здесь не обошлось без боярина Михаила Борисовича, как в случае с Олексой. Убеждал Константина быть осторожнее с этим Мишей, не связываться с ним: слишком большое влияние на отца имеет Михаил Борисович. Добрыню же он стойко ненавидит, и Добрыня его — тоже. И нахождение Добрыни возле Михаила Борисовича может самому Константину сильно повредить. «Мой меч, княже, принадлежит тебе, — сказал Добрыня. — И я за тебя голову положу, ты это знаешь. А от этого похода уволь. Никогда тебя ни о чем не просил, а сейчас прошу». Константин и не стал особенно настаивать. Ну, не хочет Добрыня идти — ладно. А получилось вон как. Что-то подозрительно быстро рассердился отец. Наверное, Михаил Борисович этот нашептал ему про Добрыню.

Подумать невозможно было о том, чтобы прогнать Добрыню, как велел великий князь. Константин решил, что не сделает этого, даже если прогневает отца. Если на то пошло, Константину самому жить, самому и друзей заводить. Отец, если хочет, пусть сколько угодно окружает себя людьми вроде Михаила Борисовича.

Однако способов проявить упрямство существует много, и с великим князем надо их использовать все.

— Прости, батюшка, — сказал Константин. — Мне отдай гнев свой, а на Добрыню плохого не возводи. Он мне друг и верный слуга, а в поход не пошел по болезни. В груди ноет у него, дышать трудно. Ему и кровь пускали.

— Кровь пускали, — повторил великий князь. — Вот пошел бы с тобой на войну и пускал себе кровь на доброе здоровье.

— Я за своего боярина ручаюсь.

— Ладно. После поговорим, — уже почти миролюбиво сказал великий князь. — Теперь отдыхай. Я насчет ужина распоряжусь.

Константин, поклонившись, ушел. Всеволод Юрьевич направился к своему шатру.

Шатер был большой, вместительный, он предназначался для застолий. В нем был поставлен длинный стол и удобные широкие лавки. Для себя же, чтобы ночевать, великий князь велел устроить в шатре небольшую полстницу[49], куда удалялся, когда пир наскучивал ему. Полстница эта была удобна еще и тем, что, располагаясь в ней, великий князь мог хорошо слышать, о чем говорили в большом шатре подпившие князья и бояре, не желавшие пока расходиться. Все знали, конечно, что великий князь их может слышать, но вино есть вино, и оно всегда развязывает языки.