Валентин Томин - Большой шеф Красной капеллы: Впервые в мире беседы с Леопольдом Треппером

• Название: Большой шеф Красной капеллы: Впервые в мире беседы с Леопольдом Треппером
• Автор: Валентин Томин
• Издательство: Эксмо, Яуза
• Жанр: История
• Год: 2005
• ISBN: 5-699-09010-X

"Большой шеф Красной капеллы" - это уникальная книга о самом знаменитом советском разведчике Второй мировой войны. Миллионам телезрителей сериала "Красная капелла" он известен под именем Жан Жильбер (Отто). Настоящее же имя этого человека Леопольд Треппер. О Героической и трагической судьбе этого человека, о его боевых товарищах и заклятых врагах Рассказывает книга Валентина Томина. В качестве приложения к книге даны впервые публикуемые не только в России, но и во всем мире уникальные Воспоминания разведчика, существенно отличающиеся от его мемуаров, вышедших за рубежом.

3апись бесед с Леопольдом Треппером произведена писателем Юрием Корольковым, который работал над книгой о Красной капелле.

---

После войны, после реабилитации меня пригласили на Лубянку. По одному очень важному делу. Сидел полковник, уже из молодых, и говорит:

— Лев Захарович, мы пригласили по очень деликатному делу. Сейчас придет Кент, мы хотим, чтобы вы сказали ваше мнение — заслуживает ли он, чтобы его реабилитировать или нет.

Он тогда был освобожден, но не по реабилитации, уже отбыл свой срок. Я рассказал. Ваше дело решать, но все то, что я знаю, — я бы его не реабилитировал. За первые дни поведения после ареста в Марселе, когда он выдал Корбена{31}. Он был единственный, который знал, что Корбен связан с нашей работой. Корбен был связным между мной и Кентом, когда тот жил в Марселе. Он ездил с Корбеном в Лейпциг. И когда я все делал, чтобы Корбен ушел, потому что с часа на час ему угрожает арест, Корбен отказался скрываться, уверенный, что Кент его не выдаст.

Разные могут быть принципы в разведработе, когда идет дело о жизни людей. Были моменты, после того как я был арестован, когда встал вопрос о том, чтобы раскрыть заговор немцев, узнать, чем это угрожает, это стоит жизни всех и тогда с полной уверенностью, так же это бы делал командир на фронте, как Матросов, я бы шел на все. Но у меня был и другой принцип, что спасать человека, это обязанность до конца. Есть возможность, никого не выдавать. И наши люди знали, что все делается для спасения человека.

Потом еще один принцип, это партийный принцип. Возможно, Кент делал в первые дни такие вещи. Есть другие вещи, которые страшнее всего у него, за которые, если бы он попал в руки французов, они и теперь бы приговорили к самой строгой каре. Что произошло? Нам удалось раскрыть все, пересечь все, все связи с партией, с движением Сопротивления. Уже через год немцы раскрывают какую-то депешу, плохо понятную, из которой было понятно, что есть какой-то человек в абвере, который работает на французов. Кент тоже знал. Он идет на связь с этим человеком, находясь у немцев. Иди на связь, чтобы его спасти, спасти людей, пожалуйста, но он через этого человека, это было в 44-м весной, поддерживает с ним связь три месяца. А тот имел связь с целым отрядом партизан, и весь отряд из-за работы Кента погиб. Там был генерал из Латвии, работал на французов. Не исключаю, когда мы все раскрыли перед Центром, когда оттуда была связь с Кентом, он неплохо маневрировал и действовал. Я думаю так, пусть человек что-то сделал, но если на нем есть кровь близких людей, которых можно спасти и во всяком случае не содействовать их гибели, такой человек мне чужд. Пусть объективно было так, что он что-то сделал.

До начала войны у меня не было связи с Ефремовым, с Профессором — Венцелем{32}. Венцель жив, он в ГДР. Об этом человеке ходят разные слухи. Я считаю, что по отношению Венцеля Перро не прав. Он человек честный.

Мы входим здесь в некоторые лабиринты документов и прочего. Понятно, для человека, который читает такую книгу, а теперь передают по телевидению, по радио, делали инсценировки, об этом знают миллионы, и для них там неважно, как написано. Автору много пишут, он пытается многое поправить. Но надо говорить, кто изменил — изменил, но кто не изменил, зачем чернить его память.

Все, что мы говорили, это только вступительный этап, события до мая 40-го г., когда начинается основная работа группы.

И вот, если бы кто-то предложил мне писать статью, я приурочил бы ее к 23 февраля. (Кроме того, это мой день рождения, мне 65 лет.) Я не для этого говорю. Нашел бы соответствующий заголовок, который говорил бы о тех, которые шли бороться вместе с Советской армией. Я дал бы характеристику, что чем дальше отходим мы от событий, мы больше видим прекрасных людей, которых можно назвать почетными солдатами Советской армии. Сказать, как эти группы создались на фоне антинацистской борьбы, какие стояли перед ними главные задачи, сказать, что здесь были и русские, и французы, бельгийцы, немцы.

В конце февраля эта книга выйдет на немецком языке в Гамбурге, война нацистов и неонацистов пойдет! Их тактика какова — кончать историю Красной капеллы на нашем аресте. Все кончилось, один продал другого. Но то, что мы главного добились, было после ареста, что эта борьба была до конца войны, что Главразведупр был на лошади, а они под лошадью. Что этот тип, доставленный в Москву, только здесь узнал, что остались в дураках и нам было все известно еще с февраля 43-го г. Паннвиц сюда приехал, будучи уверен, что неизвестно ничего, считал, что немцы все время держали в своих руках эту игру. Но ведь до конца войны эту игру держала в руках Москва, это тоже победа, это заслуга Красной капеллы.

Вот почему такие люди, как Сюзан Спаак, как Пориоль, Кац, погибали легко, потому что они знали, в чем суть, что это победа, что Москва знает, мы добились своего.

Мы встретились с французом, который знал тюрьму, в которой мы сидели, когда уже шла игра. Тот нам рассказывал, что после моего побега, когда они увидели, что Кац ничего им не раскроет (Кац имел возможность несколько минут говорить с французом), он ему сказал, потом передал нам, в каком состоянии его привезли в тюрьму. Немцы, нацисты будут побеждены, придет время свободы. Сюда придут мои товарищи, передай: меня ждет смерть. Но я с радостью ухожу из жизни. Пусть режут меня на куски, но каждый кусок моего тела будет петь песню радости (торжества), что нам столько удалось в этой борьбе. Прошу только одно: скажи этому товарищу, пусть не забудут о моей семье.

Дети, семья его живы. Когда вышла книга, я получил письма. Дочь в Бельгии, сын и мать во Франции. Мать узнала, что я жив, раньше, она в 58-м году под соответствующим прикрытием приехала с детьми в Варшаву, чтобы показать детям — вот смотрите, самый близкий друг вашего отца. Дело в том, что после моего побега главное было спасти его детей. Они находились в Шато Билерон у Максимовичей под надзором гестапо. Я знал: пройдет неделя или две, и им смерть. Нам удалось немедля их оттуда снять, детей отправить в деревню, а мать до конца войны помогала мне в Париже, работая домашней работницей в Париже.

Теперь, когда встречаешь детей погибших товарищей, уже взрослых, при всей трагедии ощущаешь столько какого-то счастья. Когда я писал в Разведупр, все, что касалось меня, было наплевать. Для нас было важно одно — что сделано, то сделано. Решает одно: пусть не зарастет травой тропа к могилам известных или неизвестных, которые отдали жизнь за нашу свободу. Поэтому то, о чем мы говорим, это не только воспоминания, но это для молодого поколения. Пусть знает, что были такие люди.

ЛЕВ ЗАХАРОВИЧ ДОМБ ТРЕППЕР. Магнитофонная запись. 16.01.1969 г.

Казалось бы, написать книгу о Роте Капелле дело совсем легкое. Характер Роте Капелле известен, масштабы действия известны, результаты, которые получились, тоже известны. Но, если кто-то возьмется за исследовательскую работу Роте Капелле, его ждет колоссальная работа. Почему? Я хочу высказать свое мнение. Я почти уверен, что начиная со второй половины 1941 г. до 1945 г. очень многие считают, что можно основывать свои выводы только на документах. Я вам раньше сказал, что в отношении к некоторым очень важным действиям советской разведки нужны дополнительные исследования. Это касается групп Красной капеллы во Франции, Бельгии, Голландии, всей берлинской группы, а также швейцарской, которая прямого отношения, прямой связи с нашей организацией не имела. Там, у Радо{37} еще очень много путаницы, неясностей. Его заместитель Фут{38} перешел к англичанам, который не так давно написал свою книгу. Есть еще одна книга — Пюнтера{39}, которая вышла в прошлом году в Швейцарии.

Если у нас кто-то захотел бы писать только на основании архивных документов, он полной правды о том, что произошло, не найдет. Это относится и к тем тысячам страниц следственных материалов, находящихся в органах.

(Дальше разговор о следствии после возвращения.)

Когда после многонедельных разговоров следователь, очень хороший и честный человек, принес протокол, там было написано совершенно противоположное тому, что я говорил. Я прочитал и спросил:

— Вы, думаете, что я все это подпишу?

Мы проговорили всю ночь, потом он снова спросил:

— Ну подпишете?

Я рассмеялся.

— Ну и не надо...

Вскоре сказал, что мое дело будут вести другие.

У него получалось так. До момента ареста вел такую и такую работу, был арестован, перешел к немцам, потом спохватился, что-то удалось сделать. Никто ему разрешений не давал. (Действовал сам.) На самом деле все было совершенно иначе.

(Разговор переходит на последний этап работы в Париже.)

Моему побегу из гестапо предшествовали другие очень важные события. Об этом нужно говорить со времени, предшествовавшего моему аресту.

У нас в нашей работе, как мы говорили, были такие этапы: первый этап 1940 г. до декабря 41-го г., закончившийся провалом 13 декабря 1941 г. в Брюсселе. Вероятно, по чисто профессиональным обстоятельствам, тогда возникло какое-то недоверие — как это он мог выкрутиться?