Сергей Волков - Зарождение добровольческой армии

• Название: Зарождение добровольческой армии
• Автор: Сергей Волков
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2001
• ISBN: 5–227–01023–4

Книга «Зарождение добровольческой армии» представляет собой первый том из серии, посвященной Белому движению в России, и знакомит читателя с воспоминаниями участников событий на Дону и Кубани в конце 1917 — начале 1918 г.

В книге впервые с такой полнотой представлены свидетельства не только руководителей антикоммунистической борьбы, но и ее рядовых участников, позволяющие наглядно представить обстановку и атмосферу того времени, психологию и духовный облик первых добровольцев. За небольшим исключением помещенные в томе материалы в России никогда не издавались, а опубликованные за рубежом представляют собой библиографическую редкость.

Том снабжен предисловием и обширным комментарием, содержащим несколько сот публикуемых впервые биографических справок об авторах и героях очерков.

Книга вместе с рядом других книг открывает новую серию под названием «Россия забытая и неизвестная», к изданию которой приступает издательство «Центрполиграф». Книга, как и вся серия, рассчитана на широкий круг читателей, интересующихся отечественной историей, а также на государственных и общественно–политических деятелей, ученых, причастных к формированию новых духовных ценностей возрождающейся России.

---

Мое появление в погонах и при оружии произвело сенсацию. Собранский унтер–офицер Сердар, как всегда щегольски одетый, подошел и вежливо поинтересовался, почему я до сих пор не снял погоны. Я ответил ему довольно громко, что уезжаю с казаками на Дон, где офицеры ходят в погонах и где нет выборного начала. Во время завтрака к моему столу подсел корнет Мясоедов, выпущенный в полк из Тверского кавалерийского училища.

— Голубинцев, вы что, с ума спятили, что ли? Желаете в последний раз поесть в погонах и после этого «товарищи» отправят вас в «штаб к Духонину»? Сейчас же снимите погоны и училищный знак, иначе солдаты сами сдерут с вас все признаки офицерского достоинства.

Я успокоил его и просил рассказать мне все полковые новости. Наш Изюмский гусарский полк постигла участь всей российской армии. По приказанию главковерха Крыленко введено выборное начало, гусары забаллотировали полковника Балихова и выбрали командиром полка ротмистра Подольского, занятого теперь отправкою по домам неугодных солдатам офицеров.

— Да, Голубинцев, рано закончилась наша гусарская служба. Точно корова языком слизала, и сидим мы теперь у разбитого корыта бывшей Российской империи. Вы уезжаете на Тихий Дон, я с корнетом Морозовым [91] собираюсь пробраться домой в Москву. Итак, желаю вам счастливо добраться до казаков!

Распрощавшись с Мясоедовым, я отправился доложить Подольскому о переводе к казакам, потом получил от дряхлого казначея полковника Березина [92] причитавшуюся мне сумму денег и затем прошел в канцелярию к полковому адъютанту корнету Кигну за офицерскими документами и послужным списком.

— Корнет Голубинцев, я знал вас в Николаевском кавалерийском училище, будучи сменным офицером, полюбил в полку и принужден теперь расстаться, может быть, навсегда!

По школьной традиции мы крепко расцеловались. При выходе из канцелярии я взглянул на стоящий в углу полковой штандарт. Обвеянный боевой славою с 1651 года, видевший бегство наполеоновских орлов, он величественно стоял, закутавшись в чехол, и, подобно Цезарю, смотрел на гусар, предавших его и изменивших родине. С благоговением рука поднялась для отдания последней воинской почести нашей полковой святыне.

Так зимою 1917 года покидал я родное гнездо. Грустно защемило сердце. Было жаль Изюмского гусарского полка и самого себя. Генерал барон Дистерло оказался весьма недоволен моим переводом к казакам и открыто осуждал молодых офицеров за нежелание продолжать военную службу в рядах пролетарской армии, в которой мы были обязаны искупить наши дворянские ошибки перед народом.

Не обращая внимания на баронские замечания, я сердечно распрощался с Чуйкевичем и на посту летучей почты попросил вестового Бородина подыскать возницу, который мог бы завтра утром доставить меня в местечко Казачки на стоянку 12–го Донского казачьего полка. Последний вечер в штабе дивизии я провел в обществе гусар на посту летучей почты. Все они, начиная от Дудолада и кончая весельчаком Рыбкиным, сожалели о моем уходе. Вестовой старательно уложил вечером вещи, нанял возницу и затем со слезами на глазах, расставаясь, пожелал мне как можно скорее добраться до моих родных в Орел.

В 8 часов утра я покинул штаб дивизии в офицерских погонах и при оружии. Штабные солдаты мною не интересовались и были по горло заняты дележом казенного имущества и оставшихся в офицерских собраниях вин.

Около станции Держаня пехотные солдаты рассвирепели, заметив у меня на бекеше золотые погоны и от самосуда меня спас возница, проявивший в критический момент способность столичного ямщика. Он залихватски натянул вожжи, с молодецким присвистом стегнул коней, сани помчались со сказочной быстротою и только снежные хлопья полетели в разные стороны, оставляя позади нас возмущенных «товарищей» обсуждать поступок офицера, не подчинившегося новым советским законам.

В Казачках меня поразил порядок в Донском полку. В противоположность разложившимся солдатам регулярной кавалерии, казаки щеголяли в погонах и все были при оружии. Я приехал как раз вовремя. Полк уже готовился к выступлению. Командир полка оказался сослуживцем моего отца по л.‑гв. Атаманскому полку, принял меня весьма радушно и назначил во вторую сотню к сотнику Швечикову. В тот же день казаки выступили в поход на присоединение в Виннице к Сводно–казачьему корпусу.

На второй день Рождества мы прибыли в Винницу. Там к Сводно–казачьему корпусу присоединилась сотня л.‑гв. Казачьего полка. К своему позору, гвардейские казаки уже окончательно разложились, сняли погоны, не отдавали чести офицерам и терроризировали своего сотенного командира, хмурого бородача, есаула Чеботарева. Украинская Рада прилагала неимоверные усилия для освобождения своей территории от солдат бывшей русской армии, превращенных ныне революцией в войска различных национальностей. По этой же причине Винница была разделена на четыре зоны влияния: на Украинскую, Польскую, Казачью и Советскую. Вокзал, как самое главное место, занимал Гайдамацкий курень имени гетмана Полуботка. Гайдамаки в ярких формах напоминали артистов малороссийского театра. Все выглядело на них искусственно и несерьезно, начиная с защитных шаровар и кончая гусарскими барашковыми киверами с желтыми шлыками, изображавшими запорожские папахи. Живописные гайдамаки держали себя воинственно и всем кричали: «Гэть с Украины!»

С прибытием в город Сводно–казачьего корпуса у щирых украинцев повысилось воинское настроение, и они мечтали стереть с лица земли красных «москалей». Про «москалей» трудно было сказать, чтобы они держали себя вызывающе по отношению к «запорожцам», наоборот, затурканные и загнанные остатки российских полков занимали самую отдаленную часть города, никого не провоцировали и с нетерпением ожидали отправки домой.

Однажды я встретил в городе польских офицеров в четырехугольных фуражках «рогувках», украшенных серебряными одноглавыми орлами. Вместо погон на шинелях у них были надеты серебряные жгуты и на поясных ремнях волочились русские сабли. Среди поляков я увидел неожиданно своего однополчанина корнета Барковского. Он носил русскую алую гусарскую фуражку и только вместо императорской былой кокарды был пришпилен польский орел.

Обрадованные неожиданной встречей, мы обнялись и расцеловались. Барковский рассказал мне, что положение их польского легиона было незавидным, им некуда было деваться. Почти вся территория

Речи Посполитой была оккупирована германской армией, и легиону оставалась возможность только бродить вдоль прифронтовой полосы, населенной разношерстной по национальностям крестьянской массой, сплошь распропагандированной большевиками и враждебной к польской шляхте. Окружавшие нас польские офицеры шутя говорили, что два изюмских гусара встретились во время войны в Виннице и оказались офицерами двух различных армий, Польской и Донской, разговаривавшими на иностранном русском языке, находясь в государстве «Вильной Украины».

3 января 1918 года, вслед за оренбуржцами, покинул Винницу первый донской эшелон. В нем под командою командира 1–й сотни лихого есаула Цыганкова находились две первые сотни и конноса–перная команда. Полковник Чирков [93] приказал следовать без промедлений на Дон и ни в коем случае не сдавать по дороге оружия. Есаул Цыганков разместил казаков с лошадьми по теплушкам, а для офицеров предоставил вагон 3–го класса, в котором отсутствовали оконные стекла и было испорчено отопление. Нам ничего не оставалось, как согласно воинскому уставу приспособиться к местности. Для того чтобы не замерзнуть во время долгого пути, офицеры приказали казакам забить досками окна, а «диктатор» смастерил в это время из брошенных на станции жестянок нечто похожее на печку и громогласно заявил, что теперь мы можем не беспокоиться за будущее.

Следует, однако, заметить, что это гениальное изобретение не столько грело, сколько дымило, но в нем все же имелся огонь, и мы, собравшись в кружок, щурясь и плача от дыма, создавали иллюзию тепла и наперебой расхваливали находчивого изобретателя. Столовались мы из сотенного котла, а после обеда казаки приносили нам кипяток и тогда заваривали чай, посылалось в сотню за сахаром и в нашем «салон–вагоне» устраивалось чаепитие. Приятно согреваясь чаем, не отнимая рук от горячего стакана и вдыхая удушливый дым из нашего «камина», мы усаживались вокруг есаула Цыганкова и слушали чтение его воспоминаний.

Из этих воспоминаний я узнал про то, как ротмистр Криворучко с эскадроном изюмских гусар ходил в атаку на венгерских гусар, атаковавших нашу 18–ю конную батарею, и своей атакой спас нашу артиллерию, узнал про то, как его казаки спасли жизнь командиру 9–го драгунского Казанского полка, и вообще все то, что впоследствии я прочел уже в Бразилии в 1–й части романа Михаила Шолохова «Тихий Дон».

Еще тогда я удивлялся, как это он, будучи во время войны подростком, мог знать, что в 17–м Донском казачьем генерала Бакланова полку офицеры носили красные башлыки, о чем он так подробно рассказывал в том месте, где упоминается о партизанах Чернецова. И вообще, думал я тогда, мог ли он, коммунист, так красиво рассказать о выборе Донским Кругом в атаманы генерала П. Н. Краснова. Единственно, где он ошибся в своих повествованиях о 12–м Донском казачьем полку, это в том месте, где говорит о том, что казаки убили своего адъютанта. Это — ложь, ибо я доехал с казаками 12–го полка до хутора Сетракова, и казаки вообще вели себя очень сдержанно и никого из офицеров не тронули. Узнав о занятии красными Новочеркасска, они сдали свое полковое знамя в хуторскую церковь и затем вместе с офицерами разъехались по станицам.