Джон Голсуорси - Через реку

• Название: Через реку
• Автор: Джон Голсуорси
• Издательство: Знаменитая книга
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1992

Трилогия «Конец главы» примыкает к циклу о Форсайтах. Читатель снова встретит здесь знакомых ему по «Саге» героев: Флёр, Майкла, леди Монт и других. Главная героиня трилогии, Динни Черрел, олицетворяет для автора саму Англию. Доброта и самоотверженность, преданность интересам семьи и нравственным устоям помогают героям Голсуорси преодолеть серьёзные испытания. «Конец главы» – последняя работа писателя. В этом произведении, как и во всём творчестве Голсуорси, есть присущий ему мягкий юмор и мудрость, и оптимизм. Устами одного из героев романа он говорит: «Разве человеческая жизнь, – а она ведь такая хрупкая, – сохранилась бы вопреки всем нашим бедам и тяготам, если бы жить на свете не стоило?»

---

Клер не сказала ему: «Да она, наверно, за дверью», — потому что Динни действительно ждала сестру на лестнице. Всю неделю она заходила за Клер в половине седьмого вечера и провожала её до Мелтон-Мьюз: различные случайности были ещё не исключены, и сестры не хотели рисковать.

Выслушав приглашение, Динни призналась:

— Когда я вышла от тебя в тот вечер, я наткнулась на Тони Крума, и он проводил меня до Маунт-стрит.

— Ты не сказала ему, что у меня был Джерри?

— Разумеется, нет.

— Ему и без того тяжело. Он в самом деле славный, Динни.

— Я это сразу увидела. Поэтому мне хочется, чтобы он уехал из Лондона.

Клер улыбнулась:

— Он тут не засидится: мистер Масхем решил поручить ему своих арабских маток в Беблок-хайт.

— Как? Ведь Джек Масхем живёт в Ройстоне.

— Для маток требуется отдельная конюшня и местность, где более мягкий климат.

Динни, с трудом отогнав воспоминания, спросила:

— Ну, дорогая, будем толкаться в подземке или возьмём для шика такси?

— Мне хочется подышать воздухом. Прогуляемся пешком?

— Конечно. Пойдём по набережной, а затем через парки.

Было холодно, и сестры шли быстро. Под звёздным пологом тьмы эта обширная, залитая электрическим светом часть города казалась незабываемо прекрасной; даже на зданиях, контуры которых расплылись во мгле, лежал отпечаток величия.

— Ночной Лондон прекрасен, — вполголоса заметила Динни.

— Да. Но ложишься спать с красавицей, а встаёшь с трактирщицей. Город — сплошной сгусток энергии, он — как муравейник, а чего ради люди суетятся!

— Это так тягостно, как сказала бы тётя Эм.

— А всё-таки, Динни, почему же люди суетятся?

— Потому что жизнь — мастерская, пытающаяся выпускать совершенные изделия: одно удаётся, миллион идёт в брак.

— Есть ли смысл надрываться?

— Почему нет?

— А во что верить?

— В характер.

— Что ты понимаешь под этим словом?

— Характер — способ, каким мы выражаем наше стремление к совершенству и культивируем то лучшее, что живёт в нас.

— Гм! — недоверчиво усмехнулась Клер. — А кто же решит, что во мне худшее и что лучшее?

— Хотя бы я, дорогая.

— Нет, я до всего этого ещё не доросла.

Динни взяла сестру под руку:

— Ты старше меня, Клер.

— Нет, хотя, вероятно, опытнее. Но я ещё не успокоилась и не познала себя. А покамест я нутром чувствую, что Джерри бродит около Мелтон-Мьюз.

— Зайдём на Маунт-стрит, а потом отправимся в кино.

В холле Блор вручил Динни письмо:

— Заходил сэр Джералд Корвен, мисс, и велел вам это передать.

Динни вскрыла конверт.

«Дорогая Динни,

Я покидаю Англию не в субботу, а завтра. Если Клер передумала, буду счастлив взять её с собой. Если нет, пусть не надеется на моё долготерпение. Я оставил такую же записку у неё на квартире, но, не зная, где она, пишу для верности и вам. Она или её письмо застанут меня завтра, в четверг, до трёх часов в „Бристоле“. После этого срока — á la guerre comme á la guerre[18].

Глубоко сожалею, что всё сложилось так нелепо, и желаю вам всего хорошего.

Искренне ваш

Джералд Корвен».

Динни прикусила губу.

— На, прочти!

Клер прочла письмо.

— Не пойду, и пусть делает, что хочет.

Когда сестры приводили себя в порядок в комнате Динни, туда вплыла леди Монт.

— А! Теперь и у меня есть новости, — объявила она. — Ваш дядя вторично виделся с Джерри Корвеном. Что ты решила насчёт него, Клер?

Клер повернулась спиной к зеркалу; свет упал ей на щёки и губы, которые она ещё не успела подкрасить.

— Я никогда не вернусь к нему, тётя Эм.

— Можно присесть на твою кровать, Динни? Никогда — долгий срок, а тут ещё этот… как его… мистер Крейвен. Я не сомневаюсь, Клер, что у тебя есть принципы, но ты слишком хорошенькая.

Клер перестала подводить губы:

— Вы очень добры, тётя Эм, но, честное слово, я знаю, что делаю.

— Очень успокоительно! Стоит мне это сказать себе, как я уже знаю, что наделаю глупостей.

— Если Клер обещает, она держит слово, тётя.

Леди Монт вздохнула.

— Я обещала моему отцу ещё год не выходить замуж, а через семь месяцев подвернулся ваш дядя. Всегда кто-нибудь подвёртывается.

Клер поправила волосы на затылке:

— Обещаю не выкидывать никаких фокусов в течение года. За это время я разберусь в себе и приму решение, а если нет, значит, никогда не приму.

Леди Монт погладила рукой одеяло:

— Перекрести себе сердце.

— Лучше не надо, — торопливо вмешалась Динни.

Клер приложила пальцы к груди:

— Я перекрещу то место, где ему полагается быть.

Леди Монт поднялась:

— Динни, ты не находишь, что ей следует переночевать у нас?

— Нахожу, тётя.

— Тогда я распоряжусь. Цвет морской воды — действительно твой цвет, Динни. А у меня вот нет определённого. Так уверяет Лоренс.

— Нет, тётя, есть — чёрный с белым.

— Как у сорок или у герцога Портлендского. Я не была на Эскотских скачках с тех пор, как мы отдали Майкла в Уинчестер, — из экономии. К обеду будут Хилери и Мэй. Они без вечерних туалетов.

— Да, тётя, — неожиданно перебила её Клер. — Дядя Хилери знает обо мне?

— Он вольнодумец, — изрекла леди Монт. — А я, как ты понимаешь, не могу не огорчаться.

Клер встала:

— Поверьте, тётя Эм, Джерри скоро утешится: такие подолгу не переживают.

— Померьтесь-ка спинами. Так и думала — Динни на дюйм выше.

— Во мне пять футов пять дюймов, — сказала Клер. — Без туфель.

— Вот и хорошо. Когда будете готовы, идите вниз.

С этими словами леди Монт поплыла к двери, рассуждая вслух: «Полить Соломонову печать[19] — напомнить Босуэлу», — и вышла.

Динни снова подошла к камину и уставилась на пламя.

Голос Клер зазвенел у неё за спиной:

— Мне хочется петь от радости, Динни. Целый год полного отдыха от всего. Я довольна, что тётя Эм вырвала у меня обещание. Но какая она смешная!

— Нисколько. Она — самый мудрый член нашей семьи. Если принимать жизнь всерьёз, из неё ничего не получается. Тётя Эм не принимает. Допускаю, что хочет, но просто не может.

— Но у неё ведь и нет настоящих забот.

— Кроме мужа, троих детей, кучи внучат, жизни на два дома, трёх собак, пары одинаково бестолковых садовников, безденежья и двух страстей всех женить и вышивать по канве, — действительно никаких. К тому же она вечно боится потолстеть.

— Ну, в этом смысле у неё всё в порядке. Динни, что мне делать с этими вихрами? Вот наказание! Подстричь их опять?

— Пускай себе растут. Кто его знает, может быть, локоны снова войдут в моду.

— Скажи, зачем женщины так заботятся о внешности? Чтобы нравиться мужчинам?

— Конечно, нет.

— Значит, просто назло и зависть друг другу?

— Больше всего в угоду моде. Женщины — сущие овцы в отношении своей внешности.

— А в вопросах морали?

— Да разве она у нас есть? А если и есть, так создана мужчинами. От природы нам даны только чувства.

— У меня их нет.

— Так ли?

Клер рассмеялась.

— По крайней мере, сейчас.

Она надела платье, и Динни заняла её место у зеркала.

Викарий трущобного прихода обедает не для того, чтобы изучать человеческую природу. Он ест. Хилери Черрел, который убил большую часть дня, включая и время еды, на выслушивание жалоб своей паствы, не делавшей запасов на завтра, потому что ей не хватало их на сегодня, поглощал предложенную ему вкусную пищу с нескрываемым удовольствием. Если даже он знал, что молодая женщина, обвенчанная им с Джерри Корвеном, разорвала узы брака, то ничем этого не выдавал. Хотя Клер сидела с ним рядом, он ни разу не намекнул на её семейные дела и распространялся исключительно о выборах, французском искусстве, лесных волках в Уипснейдском зоопарке и школьных зданиях нового типа с крышами, которыми в зависимости от погоды можно пользоваться, а можно и не пользоваться. Иногда по его длинному, морщинистому, решительному и проницательно-добродушному лицу пробегала улыбка, словно он что-то обдумывал, но догадываться о предмете его размышлений позволяли только взгляды, которые он изредка бросал на Динни с таким видом, как будто хотел сказать: «Вот мы сейчас с тобой потолкуем».

Однако потолковать им не пришлось, потому что не успел он допить свой портвейн, как его вызвали по телефону к умирающему. Миссис Хилери ушла вместе с ним.

Сестры вместе с дядей и тёткой сели за бридж и в одиннадцать удалились к себе наверх.

— Ты не забыла, что сегодня годовщина перемирия? — спросила

Клер, расхаживая по комнате.

— Нет.

— В одиннадцать утра я ехала в автобусе и заметила, что у многих какие-то странные лица. Вот уж не думала, что буду переживать это так остро. Мне ведь было всего десять, когда кончилась война.

— Я помню перемирие, потому что мама плакала, — отозвалась Динни. Тогда у нас в Кондафорде гостил дядя Хилери. Он сказал проповедь на стих: «И те служат, кто стоит и ждёт».