Дмитрий Тарасенков - Человек в проходном дворе

• Название: Человек в проходном дворе
• Автор: Дмитрий Тарасенков
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Детектив
• Год: 1972

---

В ресторане было самое “пустое” время. Обед по чекам кончился, а вечер с музыкой и вином, когда воздух становится синим от дыма и щиплет глаза, когда все говорят громче обычного, еще не начинался. Официант смотрел на нас как на неизбежное зло и обслуживать не спешил. Я потихоньку отщипывал кусочки от нарезанного ломтями белого хлеба. Буш понюхал цветочек в бокале и встал.

— Минуточку, — обронил он и исчез в проходе, ведшем, вероятно, на кухню.

Я лениво обвел глазами пустой зал. В углу сидел Красухин. Шляпы и авоськи не было в помине. Он был причесан на прибор, строг и сосредоточен. Рубашка на нем была другой расцветки. Так вот что лежало в авоське! “Толково работает”, — определил я.

Вернулся Буш. За ним шел метрдотель во фраке, что-то дожевывая на ходу. Он вытер рот платком, который достал из заднего кармана брюк, задрав фалду, потом выпрямился и стал величественным. Поманил к себе официанта. Буш сел за столик и довольно кашлянул. Метрдотель кончил выговаривать официанту, кивнул головой Бушу, а Генрих Осипович сделал ему ручкой, как хорошему знакомому.

— Вы имеете здесь вес, — заметил я.

— Кое-что, — не без гордости отвечал Буш. “Откуда у него эта любовь к “изящной” жизни?” подумал я.

— Что будем брать? — нагнулся к нему подскочивший официант.

— Вы здесь, кажется, недавно? — снисходительно спросил Генрих Осипович.

— Так точно. Второй день. Раньше в привокзальном работал.

— Там всегда скатерти грязные… Я думаю так, Боря, — обратился он ко мне, — мы сейчас пообедаем, а уходить не будем. Займем места, подождем вечера. Здесь будет весело. А?

Я немного подумал и согласился. Буш сделал заказ (он уже подмигнул официанту, стал звать его на “ты” и вообще чувствовал себя здесь как дома) и уткнулся в воскресные газеты, которые купил по дороге. Интересно, как человек трансформируется в зависимости от обстановки. Я машинально чертил вилкой на салфетке узор и думал, чем я располагаю.

Первое. Ищенко служил в полиции города Радзуте, а затем очутился в партизанском отряде. То и другое он тщательно скрывал. Значит ли это, что он был Кентавром? Нет. Чего же он опасался? Настоящего Кентавра? “Стоп! Как вы изволили выразиться, старший лейтенант? — перебил я самого себя. — Настоящего Кентавра? А Ищенко был Кентавром мнимым? Но, может быть, он всю жизнь опасался того, что его сочтут настоящим…” Это было похоже на правду. “Он не хотел быть на виду”, — вспомнил я слова Клавдии Николаевны.

Дальше. Ищенко уцелел, в то время как все погибли. Значит, он должен был знать о гибели отряда то, чего никто не знал. И за это знание поплатился жизнью. Я иду по следам Кентавра. “Или он идет по моим”, — подумал я. Войтина по линии Кентавра я исключал. Буш и его отношения с Клавдией Ищенко? Здесь скорее комедия, а не трагедия. Что могло бы заставить его написать анонимное письмо? Может быть, кто?

Я искоса взглянул на Буша. Он сидел, уткнувшись в развернутый газетный лист. Нет. Никто из них не должен быть убийцей по моим расчетам. Но мне все смешала история с фотоаппаратом… Тут раздались резкие, неприятные звуки. Я вздрогнул. Это музыканты настраивали инструменты на круглой эстраде.

— Эге, батенька! У вас нервы тоже не ахти, — заметил Буш, складывая газету.

Официант принес заказ. Он шел “на полусогнутых”, держа в вытянутой вперед и несколько в сторону руке поднос.

— Приступим?

— Приступим.

“Пройдусь по деталям”, — решил я. Прежде всего, кастет. Вернее, два кастета. Имел ли их в виду автор анонимного письма, когда обвинял Суркина? Если да, он убийца. На бумаге нет отпечатков пальцев. Значит, если Буш — автор, он ничего не скажет: уж очень старательно он отрезал возможный путь следствия к себе. А если не автор, ему будет нечего сказать. В обоих случаях допрос ничего не даст. “А может, даст?..” — подумал я.

— Что же вы пиво не пьете? — спросил Буш. — Замечательное пиво.

— Не люблю.

Если бы Ищенко был решительнее и не порвал тот листок бумаги — свою записку, все могло бы сложиться иначе. Он взвесил в тот вечер, что страшнее: правда или Кентавр. И ошибся. За эту ошибку он заплатил самой дорогой ценой. А Кентавр снова опустился на дно и затаился. Ест, пьет, спит. Может быть, ходит в кино, если любит. И готов убить всякого, кто помешает ему делать все это.

— Хороший борщ варят, — сообщил Буш. Он обсосал мозговую косточку и положил ее обратно в тарелку. — Не жирный, а наваристый такой, густой. Здешний шеф Петр Константинович был поваром на флагманском корабле. Адмиралов кормил. Школа!

— Адмиралы знают толк в борщах, — рассеянно подтвердил я.

Последние косые лучи солнца били мне в глаза. Я передвинулся вместе с креслом вбок. И увидел в темном углу зала носатого, чернявого — он вовсе не походил на литовца — начальника уголовного розыска капитана Сипариса. Я помнил его по допросу Буша, когда заглядывал в окошечко (Буш сейчас тоже заметил его и отвернулся). Он сидел под пальмой со скучающим видом, подперев голову рукой с дымящейся сигаретой. Попал сюда случайно? Я обвел глазами зал. За несколько столиков от капитана, ближе к эстраде, расположился знакомый мне молодой человек. Вчера он был в темных очках-консервах и беспрестанно вертел ключ на цепочке. Местный “фарцовщик”. И к нему, пересекая зал, направлялся Пухальский. Пожалуй, Николай Гаврилович стал неосторожен.

— Мой сосед, — кивнул я на него головой. — Тоже в триста пятом живет.

— А, Николай Гаврилович, — сказал Буш, взглянув.

— Знакомы?

— Он приехал из Саратова к нам на фабрику и как-то был у меня в гостях. Деловой мужик, с хваткой!

Прикрывшись рукой, я внимательно наблюдал за столиком Пухальского. По тому, как Пухальский разговаривал с молодым человеком, похоже было, что они в размолвке. “Вот почему он предлагал мне вчера везти чемоданчик, — подумал я. — Кстати, не опасается ли Пухальский своего компаньона? Может быть, поэтому он просил вчера запереть на ночь номер?..”

— В каком смысле? — спросил я.

— Во всех смыслах. Умеет жить, черт…

— Он, между прочим, очень сокрушается об Ищенко.

— Кто, Николай Гаврилович? Они у меня пили и сцепились насчет оккупации. Спорили, спорили! У покойного Тараса Михайловича даже глаза кровью налились. Что-то про полицию выясняли.

— Откуда ж Николаю Гавриловичу про полицию знать? Он вроде молодой.

— Он где-то в этих местах жил, насколько я понял. Во время войны. Так что вкусил все прелести.

— А Ищенко?

— Да не знаю я! Можете у Николая Гавриловича спросить, если интересуетесь.

— Я просто так.

Новая деталь. Как ее оценить?

Зажглись люстры под потолком, и сразу грянула музыка. В зале стало как-то просторнее. Я опять огляделся. Народу заметно прибавилось. Недалеко от нас устроилась Быстрицкая. Она кивала мне головой. Рядом сидел Семен. Все шло чудесно. Я помахал им рукой.

— Заказывайте себе коньячок, Генрих Осипович, — подмигнул я Бушу. — А то он кончится. Глядите, как густо народ повалил.

— Айн секунд.

— Я сейчас вернусь.

Я прошел вплотную мимо столика капитана. Он наверняка знал меня по фотографии. Он видел меня, но не шелохнулся. Я вышел в вестибюль, уставленный пальмами с волосатыми стволами, — в этом городе вообще любили пальмы. Я закурил, немного постоял. Капитан не появлялся. Значит, я ему не был нужен. Я вернулся в зал. Оркестр только что начал играть танго, и между столами к эстраде пробирались пары. Поэтому я быстро прошел расстояние, отделявшее меня от столика Быстрицкой, и чопорно ей поклонился.

— Раечка, станцуем? Вы разрешите, Семен?

Сначала мы топтались с краю, а потом протиснулись в середину толпы.

— С кем это вы сидите? — полюбопытствовала Быстрицкая.

— Некто Буш, Генрих Осипович. Нравится?

— Ха, он старый! А потом я его видела: он к Ищенко приходил… Вы хорошо ведете.

— Спасибо.

— Нет, я серьезно.

Чувствовалось, что она выпила. Еще до прихода в ресторан, потому что появились они совсем недавно. И поэтому я решился.

— Раечка, я изнываю от безделья. Я заполняю всякие анкеты, пишу заявления. Я жду выхода в море. Я обязательно добьюсь своего. Но мне нужно запастись терпением. Сейчас я лежу утром в кровати до одиннадцати. Потом болтаюсь по городу. Мне скучно. Мне не дает покоя загадка: кто убил Ищенко? Почему? Я живу на его месте — случайное совпадение. Я хочу распутать это дело. Давайте вместе, а? Раечка!.. — Я шел напролом.

— При чем тут я? — слабо возразила она.

— Рая, вы мне верите?

Она посмотрела на меня долгим, значительным взглядом и опустила ресницы. Она выпила слишком много Она, по-моему, даже не все понимала, что я говорил.

— Верю.

“Охо-хо”, — подумал я.

— Я не про то, Рая… Вы что-то знаете. Расскажите мне. Моряк, который живет в моем номере, сказал, что Ищенко накануне смерти что-то писал. Потом порвал записку и выбросил. Мне кажется, что его кто-то преследовал. Он боялся, понимаете? Он хотел сообщить куда следует, и… тут его стукнули.