Константин Бадигин - Кораблекрушение у острова Надежды

• Название: Кораблекрушение у острова Надежды
• Автор: Константин Бадигин
• Жанр: Историческая проза

Роман-хроника времен XVI века посвящен драматическим событиям истории России, когда в стране назревали предпосылки грандиозной крестьянской войны, разразившейся в начале XVII века.

---

— Что делать, дай совет, — спросил царский дьяк. — Однако царевича я убивать не согласен, на дитё руки не подниму.

— Само собой, — отозвался Федор Шубин, — не об том речь. Убить дитё ты не можешь, а не убьешь, тебя убьют. Так я понимаю?

— Так, Федор.

— Значит, надо думать, как нам свои жизни уберечь?

— Правильно.

— Бежать отсюда.

— Куда? Наши приметы везде знают.

— А ежели на север? В Холмогоры и далее на студеные моря?

— В Холмогорах, пока в море уйдешь, нас воевода схватит, закует в железа — и в Москву.

— Твоя правда.

Друзья пригорюнились: и так и эдак выходило плохо. Прятаться в лесах и жить разбоем не хотелось.

— Вот что, — оживился Степан. — В прошлом годе из низовских мест Днепра казаки приезжали в Москву к царю Федору Ивановичу. Просили денег, пороху, огнестрельного оружия и других припасов. Обещали царскую службу править… Сотник один там был, Остап Секира, хороший человек. Познакомились мы, не однажды мед пили. Помог я ему кое в чем. Когда время пришло уезжать, он мне сказал: «Ежели нужда случится, Степан, приезжай ко мне, встречу, как родного». Дом у него под Киевом и хозяйство свое. Жонка и дети… Вот разве на Днепр махнуть, там никто нас не тронет.

— А дети твои?

— Что ж дети. Проживут в Сольвычегодске. Деньги у Арины есть, баба она верная. А там, как бог приведет. Для тебя, Федор, и другая дорога есть… Ты ничего не знаешь, не ведаешь.

— Оставь, пустое. — Шубин махнул рукой. — У меня ни жены, ни детей. Вдвоем нам способнее. А с другой стороны посмотреть, так ведь они на дыбу меня поднимут, про тебя будут пытать.

— Могут и так.

— Как бежать думаешь? По дороге не перехватят?

— Побережемся.

— Дело, — сказал Шубин, предложение ему понравилось. — А сейчас давай спать, до утра времени много.

Степан Гурьев долго не мог заснуть. Он перебирал в уме все, что слышал за последнее время в Москве о царевиче Дмитрии. Он представил себе умного, хитрого правителя Бориса Годунова, не торопясь шагавшего к своей заветной цели. Правитель хочет быть на царском престоле, об этом в Москве шептались многие.

Борису Годунову подчинен московский двор, тысячи вооруженных стрельцов. Боярская дума да и сам царь Федор Иванович не может шевельнуть пальцем без его позволения. А здесь, в Угличе, кто может защитить царевича Дмитрия от наемных убийц правителя? Никто. Царевич обречен на смерть. И не только он, вряд ли Нагие избегнут опалы и ссылки… На душе у Степана сделалось тяжело, он жалел беззащитного царевича…

Потом он вспомнил разговоры с приезжими казаками. За чашей меда Остап Секира рассказывал, что по всей Приднепровской Украине властвует гетман запорожского войска Христофор Косинский, защитник простого народа. Он ополчился против польских панов и всех русских дворян, кто изменил православию и принял католическую веру. Из слов атамана Остапа Секиры мореход понял, что простой народ любит гетмана и бежит к нему с украинных земель в Сечь. Как большую тайну рассказал Остап Секира, что гетман Косинский ради спасения от польских панов предлагает царю Федору Ивановичу взять под свою высокую руку все Приднепровье.

«Что ж, — думал Степан, — гетману Косинскому сейчас нужны люди. За православную веру воевать не грех… Только бы добраться до Киева. Ну ничего, хуже бывало».

Однако не так легко для Степана снова ломать свою жизнь. И не молод он. Не много ли навалила судьба на плечи одного человека? Вспомнилась деревня Федоровка, гибель сыновей. Первые шаги в студеных морях. Страдания Анфисы в татарском плену. Битвы с татарами, раны. Встреча с женой и выздоровление… Наступила спокойная жизнь, снова появились дети. Но опять крутой поворот. Смерть Анфисы, страдания на острове Надежды и на песчаном острове. Черная неблагодарность Строгановых и ласка Годунова. Служба в приказе понравилась Степану, захватила его. Захотелось принести пользу родной земле, о себе, о детях подумать. И вдруг…

Далеко, где-то у ворот земляного города, тоскливо завыла собака. Начался дождь. Крупные капли застучали по крыше дома…

Степан Гурьев видел сон, как он плывет вниз по Днепру на большой раскрашенной барке. А по берегам идет война. Горят города и села, гремят выстрелы из пушек и пищалей.

За ночь дождь превратил непросохшие весенние дороги в сплошное месиво.

Мореход не слышал, как Ванька Пузырь, старший конюх царицыной конюшни, с последними петухами вернулся в Углич. Он долго отмывал и очищал ноги и брюхо своей кобылы от налипшей грязи, ругая и проклиная ночной дождь.

Поздним утром Степан Гурьев и Федор Шубин завтракали на хозяйской половине. Жена Ондрюшки Мочалова, глухонемая баба Прасковья, накормила постояльцев яичницей, поставила на стол горшок кислого молока. Мореходы отрезали ломти душистого ржаного хлеба с хрустящей корочкой и, круто посолив, заедали кислым молоком.

То Степан, то Федор, брезгливо морщась, сбрасывали со стола нахального рыжего таракана, кусавшего хлеб. Это было не удивительно, тараканы водились в каждом доме.

Хозяйка появлялась словно тень, приносила еду, убирала посуду. Сквозь белый пузырь, заменявший в маленьком окне слюду, проникали лучи весеннего солнца. В хлеву мычала корова, громко мурлыкал кот, ходивший у ног Степана Гурьева.

Потолок горницы был увешан вениками из сухих трав и пучками кореньев. Вдоль стены поставлены полки, а на них громоздилась глиняная и стеклянная посуда с настойками разного цвета и запаха. Много трав сушилось и на чердаке. Чем только не лечил Ондрюшка! От всякой хвори у него было свое лекарство. Летом и весной он целыми днями пропадал в лесу и на лугах, разыскивал лечебные травы. Он знал, из каких цветов мед бывает целебным, знал его на вкус и на запах. Пчелы Ондрюшку не кусали. Он помогал людям от заговоров и от худого глаза, он мог накликать беду и приворотить любовь. Знал, как лечить скот, как увеличить надой молока у коров. Знал Ондрюшка, как делать чучела из птиц и животных. В горнице на сучках, воткнутых в стену, сидели хищные птицы: сова, орел, сокол, ястребы. На полу бежал волк, закинув на спину ягненка.

Знал горбун еще немало страшных и тайных дел.

Словом, горница у колдуна Ондрюшки была не как у всех людей и, сказать правду, пугала посадских мужиков и баб.

Налево от входа стояла большая печь. На лежанке в овечьих шкурах в холодные ночи спали хозяин с хозяйкой. В красном углу у иконы пресвятые богородицы теплилась синяя лампадка. За икону прощали посадские мужики темные Ондрюшкины дела.

Как-то боком в горницу вошел хозяин. На нем, как всегда, монашеская черная ряса, подпоясанная широким ремнем. Страдальческое лицо его было бледно, под глазами темные круги. Он перекрестился, глянув на иконы, поклонился мореходам:

— Хлеб да соль.

— Спасибо, хозяин.

— Хочу с вами словечком перемолвиться, как поедите.

— Мы сыты, хозяин.

— Вот-вот, и я про то. — Горбун переминулся с ноги на ногу. — Ночью был у тебя, Степан, плохой человек, Клешнин, тезка мой, — собрался он с духом. — Молчи, молчи, я все знаю, — заторопился хозяин, увидев, что Степан Гурьев шевельнулся. — Не говори ничего, не пачкай душу. Я все знаю… Окольничий Клешнин убить царевича велел… именем правителя Бориса Годунова. Не убивай младенца. Не смей, не смей, грех тяжелый!

Мореходы испуганно переглянулись. Дело принимало неожиданный и опасный оборот.

Горбун Ондрюшка знал, что затевается убийство царевича, назвал имя правителя Годунова.

— Откуда ты про то знаешь? — после молчания спросил Степан Гурьев.

— Откуда?! Я ночью окольничего Клешнина видел и разговор слышал.

— Где ты был?

— На чердаке. Там над горницей дыра в подволоке. Вот и слышал.

Степан вспомнил, что над головой слышался шорох, когда окольничий уходил из горницы. Горбун говорил правду.

— Обвиноватил ты меня зря, Ондрей Максимович. Не собирался я убивать царевича Дмитрия. — Степан решил говорить откровенно.

Глаза горбуна были чисты и правдивы. Да и выхода другого не было. Собственно говоря, выход был: немедленно прикончить слишком любопытного хозяина. Но Степан Гурьев не хотел грязнить руки. Да и как все могло окончиться, трудно было предположить. Конечно, Борис Годунов сильный человек, но до Москвы далеко, а Нагие близко. Горбун Ондрюшка был своим человеком у Нагих. А самое главное — Степан вовсе не хотел быть исполнителем воли правителя.

— Вот что, Ондрей Максимович. Если хочешь спасти царевича Дмитрия, давай вместе думать. Я сразу приметил: человек ты не простой. Мы с другом, — Степан кивнул на Федора Шубина, — не хотим проливать невинную кровь и решили бежать из Углича. Однако Клешнин все равно найдет согласного, деньги все могут сделать.

— Да, да, — сказал Ондрюшка и вытер глаза.

— Вот и думай, как избавить от смерти мальчонку.