Филипп Клодель - Молчание Дневной Красавицы

• Название: Молчание Дневной Красавицы
• Автор: Филипп Клодель
• Издательство: ОЛМА-ПРЕСС
• Жанр: Современная проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-224-05398-6

Филипп Клодель — один из самых известных современных писателей Франции. Роман был назван лучшим романом 2003 года. В своем творчестве писатель с успехом развивает традиции известных мастеров психологического детектива — Себастьяна Жапризо, Буало-Нарсежака.

Главный герой романа — полицейский — не только дознаватель в расследовании зверского убийства девочки, но невольная жертва и соучастник зловещих событий, разыгравшихся в маленьком французском городке. Гибель трех чудесных женщин разных поколений, разного социального положения, разного возраста стала настоящим потрясением для молодого полицейского и предопределила его дальнейшую судьбу.

«Нет необходимости давать намеки на разгадку тайны, лежащей в основе этого мастерски закрученного сюжета… Ф. Клодель держит нас в напряжении до самого конца. В каждой его фразе чувствуется неподдельная любовь к Слову… Живые, удивительно рельефные, а порой и поэтичные образы при всей скупости выразительных средств создают богатейшую палитру.»

«Литературный Фигаро», 4 сентября 2003 года

---

Того, о чем я теперь расскажу, я своими глазами не видел, но это ничего не меняет. Я потратил годы на то, чтобы соединить нити, найти слова, пути, вопросы и ответы. Все это правда. Никакой выдумки. Да и зачем мне выдумывать?

XIII

Утром третьего, пока я шлепал по дороге, возвращаясь домой, жандармы задержали двух молодых ребят, полумертвых от голода и холода. Двух дезертиров. Из пятьдесят девятого пехотного. Они не были первыми, кто попался в сети жандармерии. В последние месяцы началось беспорядочное бегство. Каждый день многие уходили с фронта, чтобы где-нибудь затеряться, предпочитая подохнуть в одиночку в зарослях или в перелеске, но не дать начинить себя снарядами. Эти двое подвернулись очень кстати, для всех: армия нуждалась в примере, а судье нужен был виновный.

Два гордых собой фараона вели по улицам двух мальчишек. Люди выходили посмотреть на них, посмотреть, как двое жандармов, настоящих, больших, сильных, в начищенных сапогах и отглаженных брюках, держали крепкими руками двух молоденьких оборванцев, еле волочивших ноги, всклокоченных, небритых, с бегающими глазами и пустыми желудками.

Толпа росла, все более сжимая кольцо вокруг арестованных, и, как от любой толпы, всегда глупой, от нее исходила угроза. Люди потрясали кулаками, бросали оскорбления, а иногда и камни. Что такое толпа? Да ничего особенного, обычные люди, безобидная деревенщина, если с каждым побеседовать с глазу на глаз. Но когда они сходятся вместе и стоят, почти приклеившись друг к другу, в запахе тел, пота, дыхания, видя рядом такие же лица, тогда достаточно малейшего слова, справедливого или нет, чтобы превратить толпу в динамит, в адскую машину, в паровой котел, готовый взорваться, только его тронь.

Жандармы почувствовали, откуда ветер дует. Они ускорили шаг. Дезертиры тоже заковыляли быстрее. Все четверо укрылись в мэрии. Мэр поспешил к ним присоединиться. На какое-то время установилось спокойствие. Мэрия — это всего лишь дом. Но дом с сине-бело-красным флагом, навечно укрепленным на фасаде, и прекрасным девизом для наивных первоклашек: «Свобода, равенство, братство», искусно вырезанным в камне, несколько охлаждает опереточных осаждающих. Все останавливаются. Молчат. Ждут. Слышится шум. И через мгновение выходит мэр. Он откашливается. Видно, что у него от страха поджилки трясутся. Холодно, но он утирает вспотевший лоб и резко начинает:

— Расходитесь по домам! — говорит он.

— Отдайте их нам, — слышится голос из толпы.

— Кого? — спрашивает мэр.

— Убийц! — звучит второй голос, немедленно подхваченный, как зловещим эхом, десятком других угрожающих голосов.

— Каких убийц? — говорит мэр.

— Убийц девочки! — отвечают ему.

Мэр в изумлении широко открывает рот, потом приходит в себя и начинает орать. Он кричит, что они головой тронулись, что это глупости, вранье, бессмысленные измышления, что эти два типа — дезертиры, что жандармы вернут их в армию, а уж армия знает, что с ними делать.

— Это они, отдавайте их! — снова начинает какой-то кретин.

— Ни черта вы их не получите, — отвечает мэр, взбешенный и уже заупрямившийся. — Потому что судья поставлен в известность, он уже в дороге и сейчас приедет!

Есть магические слова. «Судья» — одно из них. Как «Бог», как «смерть», как «ребенок» и еще некоторые. Эти слова вызывают уважение, что бы вы ни думали. К тому же «судья» — это холодок по спине, даже если вам не в чем себя упрекнуть и вы чисты, как голубь. Люди прекрасно знали, что судья — это Мьерк. Уже все прослышали о «маленьких земных шариках» — лакомиться яйцами всмятку рядом с трупом! — а также о презрении, проявленном им к малышке, — ни доброго слова, ни сожаления. Но даже если его ненавидели, для всех этих тупиц он оставался судьей: тем, кто одним росчерком пера может отправить вас поразмышлять в кутузку. Тем, кто стряпает вместе с палачом. Чем-то вроде Бабы Яги для взрослых.

Люди переглянулись. Толпа начала рассасываться, сначала медленно, а потом все быстрее, как будто у всех животы прихватило. Остался десяток одиночек, столбом стоявших на мостовой. Мэр повернулся к ним спиной и скрылся в здании.

Хорошая мысль пришла мэру в голову — помахать, как пугалом, именем судьи. Мысль почти гениальная, благодаря которой не произошло суда Линча. Мэру оставалось теперь действительно известить судью, чего раньше он, очевидно, не собирался делать.

Мьерк в компании Мациева прибыл сразу после полудня. Они разговаривали так, как будто были знакомы лет тридцать, что меня не удивляло, потому что я их видел до этого и видел после. Я уже говорил, что эти двое были сделаны из одного гнилого полена. Оба они расположились в мэрии, превращенной в укрепленный лагерь, благодаря поддержке специально прибывших десяти жандармов. Первым распоряжением судьи было требование поставить перед камином в кабинете мэра два удобных кресла и обеспечить вино и закуску, включая дичь, сыр и белый хлеб. Мэр послал Луизетту на поиски всего самого лучшего.

Мациев достал сигару. Мьерк сверился со своими часами и начал насвистывать. Мэр стоял, не зная, что делать. Судья мотнул головой, и мэр понял его жест как приказ привести двух солдат и их охранников. Что он и сделал.

Несчастные вошли в комнату. Огонь, пылавший в камине, вернул краску на их лица. Два сообщника долго рассматривали бедных мальчишек. Я называю их мальчишками, потому что они только-только перестали ими быть. Один, Морис Рифолон, рабочий-типограф, двадцати двух лет, родившийся в Мелене, жил в Париже, в доме №15 по улице дез Амандье, в 20-м округе. Другой, Янн ле Флок, двадцати лет, родился в Плузагене, бретонской деревне, где он работал на ферме и откуда вообще не выезжал до войны.

— Что поражало, — говорил мне мэр позже, гораздо позже, — так это их непохожесть. Маленький бретонец стоял с опущенной головой. Видно было, что его страх обуял. А другой, рабочий, смотрел вам прямо в глаза, высоко подняв голову и почти с улыбкой. Как будто ему было наплевать не только на нас, но и вообще на все на свете.

Первый выстрел был за полковником.

— Вы знаете, почему вы здесь? — спросил он их.

Рифолон, ничего не ответив, смерил его взглядом. Маленький бретонец, чуть приподняв голову, пробормотал:

— Потому что мы ушли, господин полковник, потому что мы сбежали…

Тут в игру вступил Мьерк:

— Потому что вы убийцы.

Маленький бретонец вытаращил глаза.

Другой, Рифолон, наоборот, с небрежным видом бросил:

— Конечно, убийцы, нас для этого и взяли, чтобы убивать тех, кто напротив, чтобы мы убивали их, а они нас. Такие люди, как вы, приказали нам это делать…

Маленький бретонец в панике:

— Да я не знаю, убил я кого-нибудь или нет, может, я промахнулся, там плохо видно, я не умею стрелять, даже наш капрал смеялся надо мной… ты, ле Флок, говорил он мне, и в корову в коридоре не попал бы! Значит, это не точно, я, может, и не убил никого!

Полковник подошел к ним и, глубоко затянувшись сигарой, выпустил дым им в лицо. Маленький закашлялся. Другой и не поморщился.

— Вы убили девчонку, десятилетнюю девчонку…

Маленький подскочил.

— Что? Что? Что?

Казалось, он повторил это раз двадцать, подпрыгивая на месте и извиваясь так, как будто его жгли. Рабочий же сохранял спокойствие и усмехался. Судья обратился к нему:

— Вы не удивлены?

Тот не торопился с ответом. Он оглядел Мьерка и полковника с ног до головы, и мэр мне потом сказал: «Можно было подумать, что он их своим взглядом взвешивал и забавлялся этим!» Наконец, он ответил:

— А меня больше ничего не удивляет. Если бы вы повидали то, что видел я за эти месяцы, вы бы знали, что все возможно.

Что скажете, неплохая фраза? Как пощечина судье.

— Вы отрицаете? — заорал он, багровея.

— Наоборот, я сознаюсь, — спокойно ответил рабочий.

— Что? — закричал маленький, вцепившись в воротник своего товарища. — Ты с ума сошел… что ты говоришь… не слушайте его, я его не знаю, мы только вчера вечером встретились! Я не знаю, что он наделал, гад… гад, зачем ты это сделал, скажи им, ну, скажи им!

Мьерк заставил его замолчать, оттолкнув в угол кабинета с таким видом, как будто говорил: «С тобой разберемся позже», и вернулся к типографу.

— Ты признаешься?

— В чем угодно… — ответил тот совершенно спокойно.

— А девочка?

— Я ее убил. Это я. Увидел. Пошел за ней. И три раза ударил ножом в спину.

— Нет, ты ее задушил.

— Ага, правильно, задушил, этими самыми руками, вы правы, у меня не было ножа.

— На берегу маленького канала.

— Так точно.

— И ты бросил ее в воду.

— Да.

— Зачем ты это сделал?

— Потому что захотел…

— Изнасиловать ее?

— Да.

— Но ты этого не сделал.

— Не успел. Кто-то зашумел поблизости. И я убежал.