Ант Скаландис - Супердопинг

• Название: Супердопинг
• Автор: Ант Скаландис
• Жанр: Научная Фантастика

---

Скаландис Ант Супердопинг

Ант Скаландис

Супердопинг

Фехтовальный зал, где я протираю подметки о медную проволоку дорожек и с кровожадным упорством пытаюсь ткнуть кончиком шпаги в тела моих друзей, находится на первом этаже. Здесь же, в соседних залах тренируются боксеры, вольники и каратисты. Каратисты похожи на ораву психов, забывших человеческую речь и изъясняющихся гортанными криками, а кимоно на них как смирительные рубашки. Боксеры, даже с переломанными носами, выглядят гораздо нормальнее. А наверху, надо всем этим простирается красавец-манеж, обитель "королевы спорта". Там наша Машка поплевывает на ладони и перебрасывает из руки в руку свой чугунный шарик, выкрашенный голубой краской, и прижимает его к подбородку. Там длинноногий Клюквин со зверской рожей рвет шипами тартан и, в тысячный раз повторив заветную комбинацию "скачок - шаг - прыжок", зависает над ямой с разноцветными обрезками пористой резины. Иногда я прихожу посмотреть на них, иногда они на меня, но обычно мы заканчиваем тренировки одновременно и встречаемся уже в подвальном этаже, в финской бане, всегда в одном и том же номере, закрепленном за нами в эта часы. Туда же подходит и Панкратыч. Попарившись строго по науке (Панкратыч обучил нас хитрой системе со сдвоенными заходами, контрастным душем и отдыхом по минутам - он даже часы с собой в парилку таскает), мы поднимаемся в буфет и сидим там за нашим традиционным столиком. В обычные дни недолго, а по субботам иногда больше часа.

Сегодня суббота. Никто никуда не спешит. Машка и Клюквин пьют фанту, Панкратыч - пепси-колу, а я беру бутылку пива. Вообще я пива не пью, понимаю, что не спортивный это напиток, но по субботам иногда позволяю себе бутылочку или две.

Панкратыч смотрит на мою бутылку и с важностью в голосе изрекает:

- Пиво - это импотенция.

- Иди ты! - деланно удивляюсь я. - Прямо так вот, с одной бутылки? По-моему, активные занятия спортом представляют в этом плане гораздо большую опасность.

- И то верно, - соглашается Панкратыч.

- А Машка спрашивает:

- А водка? Что бывает от водки?

- Водка - это делириум тременс.

- Чего-чего? - Машка как всегда не понимает умных речей Панкратыча.

- Белая горячка, - поясняет Клюквин и тут же говорит:

- Чего-то у нас дурацкий разговор пошел, вы не находите? А я вот все сижу и думаю: в судействе по тройному прыжку есть один крупный изъян неточность в определении третьего касания.

- Ой, тоска! - вздыхает Машка.

Клюквин не удостаивает ее вниманием и продолжает:

- Вот, например, я. Мне в прошлом году на Союзе пришили третье касание в самой удачной попытке, а я-то чувствовал, что его не было. Но мне не верят, и это естественно. Значит нужно делать вторую пластилиновую полосу.

- Можно, - не возражает Панкратыч, - но эту полосу придется делать слишком широкой, шаг-то у всех разный, будут на твой пластилин попадать и во время толчка, истыкают весь... Нет, здесь нужно совсем другое решение. Например, сделать дорожку из материала, на котором видны следы, но недолго, а только до замера результата. Пока такого нет, а если придумают, может, перестанут в прыжках фиксировать заступы и будут вообще замерять чистое расстояние.

- А ведь это и сейчас можно, - замечает Клюквин.

- Можно, - соглашается Панкратыч, - да только волынки много и традиции менять не хочется.

- Вот именно! - подхватываю я. - Традиции, из-за этих традиций в спорте не достаточно используют технику и прочие новшества. Да если б внедрить все, что есть на сегодняшний день, половину рекордов можно бы вдвое улучшить!

- Ты ошибаешься, Толик, - веско говорит Панкратыч. - Знаешь насколько увеличился мировой рекорд в "шесте", когда в 62-м году в ИААФ узаконили фибергласс?

- Сантиметров на тридцать, кажется, - неуверенно предполагаю я.

- Всего на шесть. И притом учти: в "бамбуковую" эпоху рекорд изменялся даже резче, однажды - сразу на двенадцать сантиметров. Я, конечно, не утверждаю, что фибергласс нисколько не лучше бамбука и алюминия - то, что делает сегодня Бубка, можно делать только с фиберглассом - просто я хочу сказать, что техника - это еще далеко не все.

- Ну, а всякая фармацевтика? - спрашиваю я.

- Фармацевтика - другое дело. Но фармацевтика - это прежде всего допинги, а допинги запрещены. Так что здесь особый случай.

- Кстати, о фармацевтике, - говорит Панкратыч, - я вам не рассказывал про дислимитер Вайнека?

- Насколько я помню, - заявляет Клюквин, решивший блеснуть эрудицией, дислимитер - это такой допинг.

- Да, - подтверждает Панкратыч, - но это не просто допинг, а супердопинг. И применяли его не часто. Я знаю только один (Мучай.

- Со Страйтоном? - спрашивает Машка.

- Э, ребятки, - обижается Панкратыч, - да вы все знаете.

- Я - ничего не знаю, - честно признаюсь я.

- Ну, расскажи, - плаксиво тянет Машка. - Я кроме имени тоже ничего не знаю.

- Ладно, говорит Панкратыч, - слушайте.

- Лет десять назад я проходил стажировку в группе доктора Вайнека, а параллельно знакомил их спортивную науку с нашим ЛОД-эффектом [ЛОД-эффект - повышение работоспособности мышц после воздействия на них локального отрицательного давления (ЛОД) в специальных барокамерах; разработан в СССР; применяется в медицине и в спорте] с этими фиговинами, которые мы надевали ребятам на ноги и откачивали насосом. Его и у нас тогда только-только начали применять, а там наши барокамеры вообще были экзотикой. И что характерно, ник то не знал, чем это может закончиться: мировыми рекордами или массовой инвалидностью. Впрочем Вайнека, как мне казалось, это меньше всего заботило. А к ЛОД-эффекту он относился вообще без энтузиазма. Наверное, потому, что не сам его изобрел. Чем занимался сам Вайнек, мы не знали. Знали, что он ребятам колет что-то, а что допинги или нет - по-моему, они и сами не понимали. У Вайнека это называлось совмещать научную работу с подготовкой ребят к студенческому чемпионату. Правду сказать, Вайнеку доверяли. И спортсмены, и тренеры. Пик формы он рассчитывал безошибочно.

И вот уже перед самым чемпионатом мы вдруг узнаем, что Страйтон, один из лучших на сотке, будет бежать не сто и даже не двести, а четыреста. Чемпионат был в общем не очень важный, но все-таки он считался этапом отборочных перед Кубком мира, и такой эксперимент показался нам странным. Мы, конечно, понимали, что это все вайнековские штучки, но вот как тренер Страйтона согласился, это было непонятно.

Ну, настает день старта. Стадион полный. У Страйтона целая орава болельщиков, конечно. Транспаранты вывесили. В основном традиционные, мол, верим в тебя, мол, Страйтон - лучший в мире. А какие-то шутники написали: "Так держать, Страйтон! Сегодня - 400, завтра - 800!" Страйтон вышел спокойный, вроде как и не видит ничего вокруг себя, ну а когда он рванул со старта, то поначалу все даже замерли, а потом такое началось: крики, свист, смех. Дело в том, что Страйтон рванул, как обычно рвал, то есть во всю силу, ну и, конечно, "накормил" всех на первом же вираже. И вот мы сидим и ждем, на каком же метре он "сдохнет" или просто упадет. А он молотит себе ногами, да и только. Так и пробежал весь круг.

- Слушай, ты, алкоголик, - вдруг обращается ко мне Панкратыч, - взял бы чего-нибудь поесть.

- Там были бутерброды с ветчиной. Годится?

- Вполне.

- Ребята, давайте возьмем кофе, - предлагает Машка.

- Я - за, - говорит Клюква.

Мы с Машкой поднимаемся и идем к стойке. Ветчина на бутербродах нежная, ярко-розовая и очень аппетитная.

- Ну и что, Панкратыч? - спрашиваю я, расставляя на столе блюдца с чашками. - Этот Страйтон установил рекорд на четырехсотметровке?

- Да, если считать рекордом результат 37,01. Это не рекорд - это бред собачий. Да и не в рекорде дело. А дело в том, что после финиша Страйтон не остановился. Он побежал дальше. На той же скорости.

- То есть как?! - Клюквин расплескивает кофе, едва не уронив чашку.

- А вот так, - говорит Панкратыч, - он продолжал бежать, накручивал круг за кругом. Уже потом я узнал, что секундомер не выключали и засекли время Страйтона на всех олимпийских дистанциях. Уже на двухсотке получился мировой рекорд, а дальше пошла просто чертовщина. И круге на десятом все уже, по-моему, поняли, что Страйтон бежит с постоянной скоростью. Идиотские цифры все еще горели на табло, и скорость легко было посчитать. Выходило, что первую сотку он прошел за десять секунд, а потом каждую за девять и терял за круг по одной сотой. Прикинув все это в своем блокнотике, я предсказал Страйтону результат на десяти тысячах и не ошибся.

Ну а реакцию стадиона я вам, ребятки, описать не берусь. Помню, все вокруг заключали пари, сколько он будет бегать. Одни говорили, кружочка два еще - и хана; другие говорили, сутки, не меньше. Парень рядом со мной рассчитал время Страйтона в марафоне и уверял всех, что ошибки быть не может. А я искал глазами Вайнека. И я нашел его. Он стоял у входа под трибуны с двумя секундомерами в руках и следил за Страйтоном совершенно безумным взглядом. И что-то кричал. На дорожку его не пускала полиция два здоровенных парня.