Владимир Богомолов - Милосердие

• Название: Милосердие
• Автор: Владимир Богомолов
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1984

Цикл «Рассказы о мужестве» посвящен работе чекистов, подпольщиков, армейских разведчиков периода обороны Царицына во время гражданской войны.

---

Владимир Богомолов Милосердие

— Не терзайте их больше… — глядя вслед троим, подталкиваемым конвоирами, просительно приказал генерал следователю.

…Давно ли этот аляповатый серый листок (в буквальном смысле серый, потому что в царицынских типографиях не оказалось ни рулона приличной бумаги), тенденциозно нареченный «Голосом Руси», аршинными буквами извещал жителей и святое воинство о том, что победоносная Добровольческая армия, освобождая одну за другой русские области от ига безумцев и предателей, неудержимо движется к старинным московским кремлям?.. Хотя подобное словосочетание всегда коробило своим невежеством утонченный литературный вкус барона, знавшего в белокаменной лишь один Кремль, ему вместе с бойкими щелкоперами тоже тогда казалось, что недалек день, когда исполнятся пророческие слова вождя великой армии-спасительницы Антона Ивановича Деникина.

Но теперь, спустя два месяца после взятия Царицына, командующий Кавказской армией — ударной силой деникинцев — барон Петр Николаевич Врангель не может сказать, что стал ближе к Москве, чем был в июне. Даже успешный рейд генерала Мамонтова, дотянувшего свой конный корпус по тылам большевиков до Тамбова, не казался сегодня вестью о скором малиновом звоне. Напротив, короткие лихаческие депеши с места событий каплями сомнений дополняли чашу тревоги.

Отмечая на карте рывки Мамонтова, командующий невольно считал не версты, отделяющие белую гвардию от Москвы, а оторванность корпуса от фронта, оголенность северного участка, возможность красных воспользоваться рейдом и бросить на Царицын части Десятой армии, отошедшей за Камышин. Именно отошедшей, а не в панике бежавшей, как ему докладывали в жарком июле, В этом генерал убедился три дня назад, когда полк пехоты и отряд моряков Волжской военной флотилии, сосредоточившись скрытно у села Городще и в районе металлургического завода ДЮМО, предприняли штурм города. Лишь благодаря прекрасной работе контрразведки удалось в последний час заполучить сведения о готовящейся операции и принять меры для отражения штурма.

Но самое возмутительное: оказалось, достаточно одного выстрела, чтобы в городе поднялась паника, хоть всех святых выноси! Вот где проявилась азиатщина, отсутствие всякого присутствия высокого духа, долга, дисциплины. Пока генерал руководил боем, тыловые крысы сумели растащить все склады, анархисты погрузили в эшелон запасы продовольствия, боепитания и навострили лыжи на Ростов. Не преминули воспользоваться паникой и уголовники, выпущенные из городской тюрьмы. Средь бела дня они грабили, насиловали, убивали добропорядочного обывателя. Того самого, во имя благополучия которого генерал не щадит ни себя, ни свое воинство.

Теперь вновь, дай бог терпения, успокаивай всех этих купчишек, заводчиков, рестораторов, так называемых общественных деятелей, лобызай их оплывшие потные щеки, дружески похлопывай по плечу, вселяй уверенность в неповторимость 23 августа. И все это для того, чтобы толстосумы раскрыли свои кошельки, были щедрее на добровольные пожертвования по содержанию армии.

Невзирая на строжайший приказ начальника гарнизона полковника Колесинского вернуть по месту назначения все награбленное, результаты пока что плачевные. Возвратили то, что нельзя продать, обменять на водку и закуску. Остальное как в воду кануло. И это за один световой день. А что ждет город, если красные бросят на него корпус, армию?

Худые плечи генерала передернул конвульсивный озноб.

И такое творится несмотря на то, что более тысячи диверсантов лазутчиков, мародеров расстреляно и повешено, городская тюрьма битком набита подозрительными типами, пленными красноармейцами. А эти проклятые обыватели вместо благодарности укоряют его в чрезмерной жестокости. Они, видите ли, хотят мира без крови. Они просят помиловать заблудших А большевики миловали его отборные части, шедшие на штурм города?! Нет, господа комитетчики, вы плохо знаете барона! Он наведет порядок в городе, чего бы это ему ни стоило. Он расстреляет и повесит еще тысячу, другую, но мир и спокойствие восстановятся в многострадальном Царицыне.

Он лично допросит тех, кто в эти трагические дни действовал на руку врагу, за взятки продавал санитарные вагоны спекулянтам, якобы на нужды шорных мастерских рвал и растаскивал телеграфные и телефонные провода, а теперь разыгрывает из себя этакого чеховского мужичка-дурачка, будто по незнанию отвинчивавшего гайки на рельсах.

Пожалуй, до Царицына генерал не встречал такого хорошо подготовленного скрытого саботажа, таких организованных диверсий. Ему было прекрасно известно, что осенью минувшего года на заводе Фейгельсона рабочие во главе с сыном бежавшего фабриканта наладили за месяц выпуск бензина, что позволило красным пустить в ход броневики, отнятые у господина Краснова. А теперь на этом же заводе эти же люди два месяца не могут пустить оборудование и держат всю технику на голодном пайке. Это разве не саботаж, черт возьми!

Врангель подошел к распахнутому окну, взглянул на широкий плес Волги, увидел густые дымы пароходов, стоящих на рейде, снующих по голубой глади, и ему подумалось, что речники нарочно так раскочегарили топки, задавшись целью прокоптить город, благо из проклятых Каракумов тянет денно и нощно горячий суховей. Дышать нечем. А может, проклятая невралгия? Может, прав доктор Штром, доверительно советующий Петру Николаевичу отказаться от армии, эмигрировать в какую-нибудь Лозанну и заняться более спокойным делом — засесть за роман. Ведь плюнул на все его тезка, самозваный верховный атаман Войска Донского, и удрал бог весть куда, не забыв прихватить на мелкие расходы часть войсковой казны. А ведь тоже совестливого из себя корчил. Рассказывают: казнился, что обманул Совдепию, честь офицерскую нарушил дважды. Первый раз, когда слово давал красным, что не поднимет против них меч, а второй, когда даже с помощью Вильгельма не смог взять Царицын. И оттого мучился бессонницей страшно, всякие ужасы видел во сне. Последнее время мнительным был до смешного. В сортир ходил в сопровождении денщика.

Кривая усмешка растянула тонкие губы. И тут же почувствовал: кто-то стоит за спиной, выжидает. Холодная струйка побежала по спинной ложбинке к пояснице. Умом понимал, что никто, кроме адъютанта, не может войти без его разрешения, а сердце вдруг зашлось.

Наконец поборол проклятый страх, повернулся. Никого! Но, странное дело, тяжелая портьера колышется, точно кто-то только что захлопнул дверь.

Стремительно пересек кабинет, резким толчком отворил дверь. В приемной, кроме дежурного офицера, никого. Тот как ошпаренный вскочил. Чтобы не смел подумать, что командующий чем-то смущен, нетерпеливо спросил:

— Где же эти… мерзавцы?

— Доставлены. Ждут внизу, ваше превосходительство.

— Немедленно ко мне! — Захлопнул дверь, но тут же вновь распахнул: — С усиленным конвоем.

— Слушаюсь, ваше превосходительство!

После этого немного успокоился. Чтобы окончательно прийти в себя, стал медленно шагать по диагонали от угла до угла черно-красного текинского ковра. Раз, два, три, четыре. Вдох. Поворот. Раз, два, три, четыре. Выдох. Поворот… Вместе с шагами думы, главным образом, о предстоящей встрече. Конечно, можно было бы утвердить протокол военно-полевого суда. Но эти господа из Комитета общественных деятелей (им, видите ли, кажется, что слишком много жертв) умоляли генерала сделать жест милосердия. К кому проявить это гуманное чувство? К негодяям, для которых нет ничего святого, которые как коростой заражены духом большевизма… Но он обещал.

За дверью слышатся шаги. Генерал остановился, сделал глубокий вдох и на осторожный стук в дверь с готовностью ответил:

— Входите.

Вошел следователь, а за ним шестеро: на троих саботажников три охранника. Подталкиваемые стволами, трое подошли к кромке ковра и в нерешительности замерли, с любопытством разглядывая поджарого генерала.

Так вот он какой, черный барон! Кроме темного хохолка над высоким лбом, в его обличье ничего траурного. Напротив: белая косоворотка, белый чекмень с серебристыми газырями, светлые галифе, мягкие юфтевые сапоги. Все говорило о том, что Врангель не любит черного цвета. Предпочитает ему тона невинности. А вот поди ж ты, пересиль народную молву.

Генерал, осмотрев каждого, сел. Теперь он думал, с кого начать допрос. Кто из троих предводитель? А может, каждый работал сам по себе, являясь центром какой-нибудь ячейки? «Собственно, начинать можно с любого, — пришел к мысли Врангель. — Даже если и есть среди них главарь, в предвариловке они уже договорились, как вести себя на допросе. Мне необходимо решить, кого из них помиловать, чтобы успокоить деятелей общественного комитета, сказать, что их ходатайство сыграло роль в судьбе несознательно примкнувшего к саботажу. Так на ком остановиться?»