Юрий Нагибин - Повесть о том, как не ссорились Иван Сергеевич с Иваном Афанасьевичем

• Название: Повесть о том, как не ссорились Иван Сергеевич с Иваном Афанасьевичем
• Автор: Юрий Нагибин
• Издательство: АСТ
• Жанр: Прочая фантастика
• Год: 2005
• ISBN: 5-17-026650-2

На московской остановке после патриотического митинга познакомились майор милиции в отставке, бывший опер, и полковник в отставке, офицер заградотрядов, порученец Берии. Встретились, чтобы никогда не разлучаться и не ссориться, Иван Сергеевич с Иваном Афанасьевичем. Они опять нужны, они опять в строю…

---

И, словно отвечая на его не высказанные вслух вопросы, Афанасьич заговорил с добрым, застенчивым смешком:

— Форму нам выдали. Красивая, да? Я в охране Председателя. Мне черную сотню доверили. У нас целый полк телохранителей. Мушкетерским называется. Но конечно, не такой, как у Дюмы. У нас танки, артиллерия, вертолеты, радар, все современное оснащение.

Иван Сергеевич сроду не был завистливым человеком, он любил Афанасьича и был рад его возвышению. И все же сердце сжалось болью на краю той бездны, которая вдруг разверзлась между ними. Афанасьич занял достойное его место — сотник личной охраны вождя национального движения, а он остался в своем болоте — пенсионер-дачник, никому не нужный и не интересный. Он даже здесь чувствовал свою отсталость, многого не понимал. Как презрительно усмехался зеленоглазый Ежик, когда он спрашивал, кто такой Вова Бланк или Лейба Бронштейн. Он древний человек эпохи «Краткого курса».

— Идем, тебя хочет видеть Председатель.

— Меня? — Бледная усмешка дернула губы Ивана Сергеевича.

— А чему ты удивляешься? Старый, опытный кадр, такие нужны.

Растерянный, сбитый с толку, Иван Сергеевич поплелся за Афанасьичем.

Вблизи Председатель производил еще большее впечатление, чем со сцены. Около него ощущался какой-то бодрящий морозный холодок, исходивший от бледных скул и серебристых глаз.

— Вот мой друг, о котором я говорил, — в свободной форме доложил Афанасьич, и сразу почувствовалось, как близко стоит он к верхушке власти.

— Иван Сергеевич, не правда ли? — чарующе улыбнулся Председатель. — Вы обманули меня, Афанасьич, вашему другу далеко до пенсионного возраста.

— Эх, если бы так!

Доброжелательность этого большого человека одарила Ивана Сергеевича внезапной раскованностью.

— Иван Сергеевич, ваш друг сказал, что вы наблюдательны. Вы не заметили тут одну девушку? Запевалу хора. С волосами светло-рыжими и короткими, как у куницы.

— Очень даже заметил. Впрямь куничка.

А он-то, дурак, прозвал ее Ежиком. Вот что значит по-настоящему ухватчивое око!

— А могли бы вы ее найти? — с обезоруживающей простотой спросил Председатель.

— Когда пожелаете? — вскинулся Иван Сергеевич.

— Ну, я вас не ограничиваю сроком. Дело непростое.

— Сегодня вечером годится?

Иван Сергеевич никак не предполагал, что такой сильный человек может растеряться совсем по-детски. Он даже присел от удивления.

— Вы действительно профессионал высшей пробы! Машина нужна?

— Я на колесах.

— Возьмите мою. «Мерседес» водите?

— Хоть «феррари», хоть «макларен».

— Афанасьич, вы не преувеличили. Ваш друг — чудо.

— Куда доставить?

— Можно очистить Дом литераторов, — раздумчиво сказал Председатель. — Нет, лучше в мою резиденцию. — Он протянул Ивану Сергеевичу карточку и связку автомобильных ключей.

Иван Сергеевич ухватил взглядом адрес, понял, что резиденция находится в Кремле, опустил карточку в карман пиджака, шутливо щелкнул каблуками, подмигнул Афанасьичу и, позвякивая ключами, пошел выполнять задание.

Он был опять нужен, он вернулся в строй…

7

В первом круге ада в нескончаемом хороводе неслись души грешников, повинных в прелюбодеянии. Это был далеко не самый страшный грех и далеко не самое тяжкое наказание. Иные были по-своему счастливы, несмотря на изнурительность кругового полета, пронизывающий ветер, невозможность хоть на миг остановиться, перевести дыхание, испытать покой недвижности — злые вихри гнали дальше и дальше, и при этом не было главного в движении: овладения новым пространством, они бесконечно возвращались на круги своя. Но Паоло и Франческа не обменяли бы этого бешеного кружения ни на какие радости рая поврозь, — в смерче, в беде, опаляющем холоде, секущем ветре, обрывающем дыхание, они были вместе, в нерасторжимом, не прерывающемся ни на миг объятии, и не нужно им иного государства. Так же счастливы были грешные дети Ромео и Джульетта с прекрасными лицами меловой белизны от выжегшего всю кровь яда. Не менее, а может, и более счастлива была еще одна странная пара, от которой остальные грешники брезгливо отстранялись (если же кто ненароком приближался, пара начинала злобно лягаться); странность пары заключалась все же не в агрессии, а в том, что в отличие от других пар, соединявших мужчину и женщину, здесь сплелись в любовном объятии двое усатых мужчин: Сталин и Гитлер. Задрапированный в грязную простыню Сталин держал в объятиях обнаженного Гитлера в узкой набедренной повязке, едва прикрывавшей срам, вернее, отсутствие такового. Сталина, олицетворявшего в паре мужское начало, женский лобок возлюбленного, не оскверненный излишними выпуклостями, не только не смущал, но радовал, ибо давал иллюзию венерина холма. Прижимаясь к атласному заду Гитлера и захватив пятерней его шелковистый передок, Сталин мог обманываться видимостью женской физиологии. Отличие этой пары от других участников хоровода-смерча состояло еще в одном: те были постоянными обитателями первого круга, а Сталин с Гитлером включались в безумную карусель лишь раз в неделю, в остальные же дни принимали муки поврозь в других кругах, где карались убийцы, разбойники, изуверы, предатели, злодеи всех мастей; там они лизали раскаленные сковородки, вмораживались в лед, глодали собственные кости — словом, занимались теми утомительными глупостями, которые мог измыслить жестокий, но ограниченный ум Сатаны. Князь Тьмы несколько побаивался этой пары, справедливо видя в каждом из них возможного преемника на своем охраняемом драконами и гарпиями престоле. И то, что он отпускал их на день в круг первый, попахивало заискиванием. Впрочем, блата тут не было. У Гитлера в послужном списке значилась греховная связь с Ремом, которого он потом укокошил, у Сталина — групповое изнасилование (в паре с Берией) вдовы маршала Бекаса — ее тоже прикончили.

Даже самые чудовищные пытки, если они повторяются без счета, как-то притупляются — пластичная человеческая натура приспосабливается к ним, тем более что мучениям подвергается не живая и чувствительная плоть, а пустотелая душа, испытывающая, как бы сказать, теоретические муки. Другое дело, что все это однообразно, надоедливо, а главное, смертельно скучно. Ад — пытка скукой, самый близкий образ его угадан, естественно, русским гением, наиболее приближенным к темной сути: деревенская банька с пауками. Но оформлена банька под громадный диснейленд зла. Физические муки нашей пары усугублялись куда худшей болью — тоской друг по другу. Но когда кончались пытки большой процедурной с печами, сковородами, крючьями, пилами, морозильными установками и прочими аттракционами дурного вкуса, они вступали в плотную стихию кругового вихря, сразу находили друг друга и обретали ни с чем не сравнимое счастье, ради которого можно терпеть все остальное.

— Ты слышал последнюю новость? — прокричал Гитлер сквозь завывания ветра. — Германия объединилась. Что я говорил?

— А разве я спорил, любовь моя? — ласково отозвался Сталин.

— У вас тоже хорошие дела — создан нацистский центр.

— Как ты можешь думать о политике, когда мы с тобой? — укорил Сталин. — Опомнись, душенька!

Пристыженный Гитлер взял руку Сталина и потерся о нее носом.

— А у тебя ручки до сих пор кровью пахнут, — умилился он.

— Радость моя!.. Сулико!..

— Хорошо нам с тобой!.. — Но политический зуд не оставлял Гитлера. — Знаешь чертенка третьего круга Чебурашку? Он говорит, что Горбачев повесил у себя в кабинете на Старой площади портрет Полозкова.

— Чепуха, сплетни! — отмахнулся Сталин. — Зачем ему этот мыльный пузырь?

— А чем кончится съезд?

— Ничем, — угрюмо сказал Сталин. — У них все кончается ничем. Импотенты власти! — Глубокое презрение звучало в его тоне. — Неужели тебя волнует эта мелочевка?

— Нет, конечно. Но почему Полозков не назовет свою партию национал-коммунистической? — капризно спросил Гитлер.

— Ты этого хочешь? — Сталин пощекотал ему шею усами. — Я дам указание. А теперь помолчи, балаболка.

Сталин крепче сомкнул объятия и выбросил из головы давно осточертевшие земные дела, которыми он и сейчас должен почему-то заниматься…