Лев Никулин - Золотая звезда

• Название: Золотая звезда
• Автор: Лев Никулин
• Издательство: Издательство "Правда"
• Жанр: О войне
• Год: 1944

События, описанные в повести «Золотая звезда», разворачиваются в Москве, в городе Плецке – на временно оккупированной немцами территории, и в глубоком советском тылу – городе Зауральске, где на заводе «Первое Мая» производятся артиллерийские снаряды огромной разрушительной силы.

Летом 1942 года советский самолёт доставляет в немецкий тыл парашютиста, имеющего специальное задание командования. В это же время немецкая разведка направляет в наш тыл одного из самых опытных своих агентов...

---

Соне казалось, что люди в Зауральске слишком спокойны, слишком уверены в себе, и в будущем. Возвращаясь домой, она глядела в освещенные окна, ей представлялось, что в этих домах мало думают о том, что происходит за две с половиной тысячи километров к западу.

Воскресенье было нелюбимым днём Сони. В этот день рано закрывалась читальня и ей приходилось уходить из светлого и чистого зала, где можно встретить самых разнообразных и интересных людей; они могли часами шепотом говорить о положении на фронте, о книгах, рассказывать о себе.

Кого только не видел Зауральск в эти военные годы! Здесь были корректные ленинградцы, словоохотливые киевляне, темпераментные одесситы, девушки из Днепропетровска с их певучими, звонкими голосами, молчаливые, задумчивые эстонцы и, наконец, немного суровые, но гостеприимные местные жители.

Соня внимательно присматривалась к окружавшим её людям в новом для неё городе. Люди понемногу отходили после испытаний тяжёлой прошлогодней зимы, когда, порою недоедая, недосыпая, надо было налаживать старые заводы, строить новые, пускать станки в холодных, сырых цехах.

Однажды на телеграфе Соня заметила рыжеволосого худощавого человека с несколько усталым лицом, быстрым и внимательным взглядом серых глаз. Он пропустил Соню и хотел пройти, но вдруг остановился и вернулся:

– Я не ошибаюсь?.. Мы, кажется, знакомы, во всяком случае, встречались?..

– Нас познакомил Женя Хлебников, – напомнила Соня.

– Да, совершенно верно. На концерте, в Консерватории... Отойдём в сторонку или лучше выйдем в сквер. Вы не торопитесь?

Они присели на скамейку в сквере и разговорились. Что-то дрожало у неё в горле, и сердце сильно билось, вероятно, от присутствия человека, который был свидетелем её счастья с Женей.

– Да, многих мы не досчитаемся после войны... Я не то чтобы дружил с Женей Хлебниковым, но мы хорошо относились друг к другу, вместе были на практике после института. Это был славный парень, хороший товарищ... Вы успели пожениться?

– Нет.

Соне понравилось, что он так просто и тепло говорит о Жене.

– Вы, кажется, москвич?

– Нет, я из Краснодара... О своих ничего не знаю. Там у меня мать и сестрёнка.

– Вы думаете, что они... – Соня хотела сказать «живы», но запнулась.

– Думаю, что их нет на свете.

Они простились и условились увидеться в ближайшие дни.

Спустя три дня Шорин зашёл в читальню Дворца культуры. У него были два билета на концерт известного столичного певца. До закрытия читальни оставалось четверть часа. Шорин перелистал журналы и увидел за одним из столов Георгия Ивановича Головина. Он собирал со стола свои блокноты, заметки и держал подмышкой стопку книг. Они поздоровались.

– Вот где приходится работать! – улыбаясь, сказал Головин. – Но хозяйка здесь – приятнейшая девушка, и я чувствую себя как дома.

Он положил стопку книг перед Соней, взглянул на часы, попрощался и ушёл. Шорин ждал, пока Соня кончит с делами, и стал перебирать книги, которые только что вернул Головин. Казалось, он весь отдался этому занятию.

– Мне придётся изредка заглядывать к вам, Софья Кирилловна, – сказал, отодвигая книги, Шорин, – в библиотеку обкома далеко ездить.

– Будете желанным гостем, – ответила Соня.

Соня была очень довольна тем, что ей удастся побывать в театре. Шорин держался по-товарищески просто, она чувствовала себя с ним непринуждённо, как со старым знакомым. В антракте они снова увидели Головина.

– Так вот куда вы спешили! – воскликнула Соня.

Она всё ещё испытывала какую-то неловкость после того странного разговора в вагоне. Но, бывая в читальне, Головин даже вида не подавал, что помнит об этом. Он заговорил с Шориным и сказал, что весьма удовлетворён работой.

В фойе погасили свет, начиналось второе отделение концерта. Головин простился и отошёл.

– Вы давно знаете инженера Головина? – спросил Шорин.

– Недавно. Я познакомилась с ним у Андрея Андреевича, отца Жени. Он довольно симпатичен, хотя, как бы вам сказать... старомоден.

– Ну, это ещё не порок.

Певец и аккомпаниатор вышли на сцену. Шорин замолчал. Он слушал пение в каком-то приятном оцепенении. Когда кончился концерт, он сказал Соне:

– Вероятно, я неинтересный собеседник. Во всяком случае, неразговорчивый.

Они вышли из театра. Ночь была лунная, они медленно шли по широкому проспекту, ведущему в заводской район. На мосту им открылись зарево заводов, вспышки электросварки, красные и зелёные огоньки на путях, розовое, освещенное заревом вечное облако дыма над трубами. И как Млечный путь – россыпь огней заводских посёлков в степи.

– О чём вы думаете? – спросила Соня.

– О самых прозаических вещах, вряд ли позволительно думать об этом в такую лунную ночь... А вы о чём?

– Я думаю, какая огромная наша страна... Отсюда до фронта две с половиной тысячи километров... Вам не кажется, что нехорошо нам быть так далеко от фронта?

– Я был на фронте шестнадцать месяцев.

Шорин не сказал о том, что у него прострелено лёгкое и он до сих пор страдает от контузии.

– Я не была на фронте и очень бы хотела попасть туда.

– Видите ли, для меня и здесь в какой-то мере фронт.

Он не отводил глаз от огней заводских посёлков:

– Вот тысячи домиков и бараков, десятки тысяч огней. И очень возможно, что где-нибудь за окном сидит человек, который ненавидит нас и всё вокруг.

– Я об этом не думала.

– Разве можно быть уверенным в том, что где-нибудь здесь, вблизи не притаился враг! Перед нами город заводов, наш большой город, сотни тысяч рабочих, инженеров, техников... А где-нибудь в Германии сидит немец и занимается именно нашим заводом, и на нашем заводе, среди десяти тысяч честных тружеников, у него, может быть, есть свой человек и даже не один человек. Сидит и ждёт своего дня и часа! И дождётся, если не найти его и не обезвредить.

Они давно миновали мост и шли вдоль аллеи, застроенной однообразными пятиэтажными жилыми домами.

Соня с удивлением почувствовала, что сейчас она по-другому глядит на эти освещенные окна.

Глава XIV Плохой признак

Город Плецк умирал: жители уходили в дальние лесные селения и к партизанам, дома растаскивались на дрова немцами – они ленились ездить в лес, за реку. Механический завод был разрушен ещё в начале войны, лесозавод не работал. Население города уменьшилось вдесятеро: люди погибали за косой взгляд, за бранное слово, сказанное немцу. На базаре, где шумели и барахолили одни и те же немецкие спекулянты, можно было увидеть не более сотни людей.

Бургомистр города Ерофеев не любил сумерек. В сумерки приходили мрачные мысли: он боялся, что выстрел в окно может повториться. Как только начинало темнеть, Ерофеев приказывал запирать ставни. Глухая старуха ставила перед ним тарелку солёных грибов, графин и чайный стакан. Ерофеев раскрывал «Ниву», перелистывал её и, в сотый раз проглядывая одни и те же картинки, незаметно осушал графин – это была его обычная вечерняя порция.

В один из таких вечеров во дворе залаяла овчарка, послышался говор и чей-то громкий голос назвал его имя. Ерофееву стало не по себе, но он пересилил страх и вышел в кухню. На пороге стоял высокий молодой человек в полушубке и охотничьих сапогах.

– Иноземцев, – назвал он себя. – Мы с вами до сих пор не были знакомы.

– Прошу! – с облегчением вздохнул Ерофеев. – Рад познакомиться.

Он посторонился и дал гостю дорогу. Иноземцев с некоторым удивлением посмотрел вокруг. Его поразили грязь и запустение этой мрачной комнаты с закопчённым керосиновой лампой потолком.

Тем временем Ерофеев достал фаянсовую кружку, поставил её перед Иноземцевым и наполнил самогоном.

– Для первого знакомства следует выпить... А вы какой молодой! – продолжал, как бы думая вслух, Ерофеев. – Вы не из дворян?

– Нет, не из дворян.

– Я из мужиков. Должно быть, потому немцы со мной не церемонятся.

– Они и со мной не церемонятся.

Ерофеев поднёс к губам стакан, не отрываясь выпил его до дна и понюхал хлебную корочку. Потом положил голову на согнутый локоть и долго смотрел на Иноземцева.

– Вот вы, Иноземцев, глядите на меня и думаете: на нём кровь тучковских колхозников.

– Думаю.

– Меня все ненавидят – стреляли в меня. Вчера против моих окон, на заборе, написали: «Скоро сдохнешь». Под носом у охранника написали. Скажите: вы в лагере, в Руднице, сидели?

– Нет, не сидел.

– А я сидел. Там нас шестьсот человек было, осталось сотни две, когда я вышел. Как это вам посчастливилось?

– Я с первых дней пришёл к немцам.

– Говорят, это вы Разгонова выдали?

– Какого Разгонова? Партизана? Я сроду его не видел.

– А почему же вы у немцев в чести?

– Умею работать. Я дорожник. Потом характер у меня лёгкий, могу спеть, сплясать и выпить могу при случае... А вернее всего – я им нужен.