Катрин Панколь - Белки в Центральном парке по понедельникам грустят

• Название: Белки в Центральном парке по понедельникам грустят
• Автор: Катрин Панколь
• Издательство: АСТ
• Жанр: Современная проза
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-17-086282-5

На Жозефину наседает издатель, требуя от нее новую книгу. Но ей не до творчества: младшая дочь только что завела первый взрослый роман, старшая превращается в копию своей интриганки-бабушки; расположения Жозефины добивается красавец Филипп (но не так-то просто принять ухаживания мужа своей умершей сестры!), а лучшая подруга пребывает в депрессии и постоянно требует внимания и утешения.

Однажды утром Жозефина находит на помойке чей-то дневник. Она и подумать не могла, что именно в нем найдет утраченное вдохновение и вкус к жизни…

---

Она пересела на остановке «Площадь Этуаль» на шестую линию в направлении «Дворца Наций».

Посмотрела на часы и…

Обнаружила, что не опаздывает.

Председатель комиссии — ее научный руководитель. А другие члены комиссии… она всех их знала. Коллеги, сами уже остепененные, считали ее вертихвосткой и шептались за ее спиной. К тому же женщина. Они перемигивались и ухмылялись — экая цаца. Для того чтобы поднять свой авторитет в глазах собеседника, они так и сыпали своими чинами, регалиями и связями: «во время моей юбилейной лекции в Коллеж де Франс…», «возвращаясь с виллы Медичи…», «когда я был на улице Ульм…[20]», «мои семинары в Каза де Веласкес…». Им необходимо было подчеркнуть, что они не абы кто.

Правда, был еще Джузеппе.

Эрудированный обаятельный итальянец, который приглашал ее на конференции в Турин, во Флоренцию, в Милан, в Падую. Он подбодрил ее взглядом, и ей стало легче. «Жозефина, bellissima! Ти боисси, о почьему, нье боиссь, я же здьесь, Жозефина…»

«Смелей, детка, вперед, — подумала Жозефина, — сегодня вечером все закончится. Сегодня ты все узнаешь… Так всегда было, это твоя жизнь — изучать, работать, сдавать экзамены. Так что не раздувай из этого целую историю. Расправь плечи и ступай навстречу комиссии с улыбкой на губах».

На стенах метро реклама прославляла рождественские подарки.

Золотые звезды, волшебные палочки, Санта-Клаусы, белые бороды, красные колпаки, снег, игрушки, видеоприставки, CD и DVD, фейерверки и петарды, елки, куклы с голубыми глазами.

Анриетта превратила Ирис в куклу. Холила, лелеяла, наряжала. «Вы видели мою дочь? Она такая красивая! Нет, ну чудо как хороша! Одни глаза чего стоят! А обратили внимание, какие у нее длинные ресницы? Заметили, как они загибаются на концах?»

Она выставляла ее, поворачивала так и сяк, поправляла складку на платье, прядь волос. Анриетта обращалась с Ирис как с куклой, но не любила ее.

«Да, но… ведь именно ее спасла Анриетта из бурлящих волн в Ландах…[21] Ее, не меня! Спасла, как спасают сумку с деньгами и документами во время пожара. Как трофей, выигрышный билет». Короткая фраза, услышанная по радио, обрастала деталями, и Жозефина слушала внутренний голос…

Она слушала, сидя в вагоне метро.

Слушала, когда заходила в университет, когда искала свою аудиторию.

Словно две музыки звучали в ее голове наперебой — короткая фраза, из которой выросла целая история, и двенадцатый век, который развертывался во всю силу, чтобы крепко встать на ноги и быть готовым к отпору, когда настанет час экзамена и посыплются вопросы.

Нужно начать с «биобиблиографии», объяснить, с чего она начала, как работала. А потом ответить на вопросы каждого из коллег.

Главное — не думать о публике, сидящей перед ней.

Не слышать скрипа стульев, царапающих пол, людей, которые двигаются, пересаживаются, шепчутся, вздыхают, встают и выходят… Сосредоточиться на ответах членам жюри, каждый из которых за эти полчаса скажет, что он думает о ее работе, что ему понравилось или не понравилось, что показалось интересным. Постараться толково вести диалог, слушать, отвечать, в случае необходимости защищаться, не нервничать, не терять головы…

Она повторила про себя все этапы защиты, которая будет длиться четыре часа, и в результате она получит должность профессора на кафедре с зарплатой от трех до пяти тысяч евро в месяц.

Или не получит.

Потому что существует риск, что она провалится. Ничтожный, но существует.

Когда все закончится, комиссия удалится на совещание. Через полтора часа члены комиссии вернутся и вынесут вердикт.

«Кандидат блистательно защитил свою работу и удостоился похвалы комиссии».

И взрыв аплодисментов.

Или: «Кандидат достойно защитил свою работу».

Скромные хлопки, кандидат недовольно кривится.

Или: «Кандидат защитил свою работу».

Смущенное молчание в зале.

Кандидат прячет глаза и ерзает на стуле.

Через четыре часа она все узнает.

Через четыре часа она начнет новую жизнь. Она еще не знает какую.

Жозефина глубоко вздохнула и толкнула дверь в комнату, где ожидала комиссия.

Каждое утро, когда лучи солнца золотили занавеску, Анриетта Гробз садилась в постели, включала радио, слушала последние сводки с азиатских бирж и вслух сокрушалась. Какой кошмар! Какой кошмар, повторяла она, содрогаясь, как от холода, под длинной белой ночной рубашкой. Ее сбережения таяли, как сало на сковородке, и она вновь вспоминала маленькую ферму в Юра и себя, худенькую девчушку, топчущуюся в тяжелых деревенских башмаках, чтобы размять затекшие ноги, и мать, вытирающую узловатые потрескавшиеся руки о грубый передник. Бедность красива и благородна только в этих лживых книжках. Бедность — это дырявая обувь, ветхая одежда, больные суставы. Глядя на изуродованные тяжелым трудом руки матери, Анриетта Гробз поклялась никогда не жить в бедности. Она вышла замуж за Люсьена Плиссонье, затем за Марселя Гробза. Первый принес ей пристойное благополучие, второй — процветание. Она почувствовала, что обрела желанное убежище, но тут Жозиана Ламбер украла у нее мужа. И хотя в процессе развода Марсель Гробз вел себя более чем благородно, Анриетту не оставляло ощущение, что ее обобрали. Буквально ободрали как липку.

А теперь еще биржа тает на глазах!

Она в конце концов окажется голая-босая на улице — как есть в ночной рубашке. Ну, бирже больше ничего не урвать. Ирис покинула этот мир — быстренько смылась, — а Жозефина…

Жозефину вообще лучше забыть.

В общем, ее ждет нищая старость.

— Чем же я заслужила такое наказание? — трагически сжав руки, спросила она Христа, распятого над ее кроватью. — Я была образцовой женой, превосходной матерью. А я наказана.

Самшит распятия пожелтел и рассохся. «С каких он здесь пор? — подумала она, подбородком потянувшись в сторону Мессии. — С той благословенной поры, когда я была осыпана золотой пылью с головы до ног». И она вновь понурилась, невыразимо жалея себя.

Она скупала все экономические журналы. Слушала по радио биржевые сводки. Читала и перечитывала доклады ведущих специалистов. Спускалась в привратницкую и умоляла там сына консьержки, Кевина, двенадцатилетнего парня, жирного и хамоватого, чтобы он посмотрел ей в Гугле последние новости финансовых учреждений. Он требовал с нее евро за соединение с Интернетом, а потом по евро за каждые десять минут и в конце по двадцать сантимов за каждый отпечатанный листок. Она, не говоря ни слова, подчинялась жестоким правилам жирдяя, который нагло глядел на нее, крутясь туда-сюда на винтовом табурете и щелкая зажатой между пальцами резинкой. Звук получался как у заржавленной пилы, частоту и высоту малый регулировал зубами. Анриетта попыталась улыбнуться, чтобы не потерять лицо, — а в душе уже вынашивала план мести.

Кто смог бы определить, на что противнее смотреть: на маневры жадного жирдяя или на холодную ярость сухопарой Анриетты? В безмолвной схватке оба проявляли и открытую злобу, и изощренную жестокость.

Анриетта нащупала на кровати последний текст, распечатанный Кевином. Неутешительный доклад одного европейского института: есть от чего встревожиться. По мнению некоторых специалистов, недвижимость упадет в цене, зато взлетят цены на нефть, газ, воду, электричество, пищевое сырье, и миллионы французов разорятся в течение четырех будущих лет. «И вы можете оказаться в их числе!» — так завершался доклад. Единственная ценность выстоит в этом вихре — золото. Значит, ей нужно золото. Наложить лапу на золотой прииск.

Она тихо застонала. Что же делать? Что делать? Она кряхтела, постанывала, проклинала Марселя Гробза и его коровищу, сокрушалась, что он вот так бросил ее, оставив ей одни слезы, и теперь она вынуждена выкручиваться, не церемонясь при выборе способов. И пусть от нее не требуют сочувствия к несчастьям других!

Чтобы победить ярость, растущую в душе, ей придется встать и начать действовать. Придется провести весь день на ногах! Она стянула на груди шаль с бахромой и выпростала бледные ноги из-под одеяла.

Взглянула в окно: на месте ли старый слепой нищий, у которого она подворовывала выручку, сидит ли он, как обычно, у ее подъезда? Старика не было, и Анриетта заключила, что он решил сменить дислокацию. Видно, вытряхивая свою старую бесформенную шляпу, смекнул, что сборы здесь скудные.

«Может, не стоило усердствовать, вытаскивая деньги из шляпы?» — подумала она, засовывая костлявые ноги в выцветшие домашние тапочки.

Шаркая, она притащилась на кухню, зажгла газ, чтобы приготовить растворимый цикорий «Рикоре», отломила хлеба, намазала маргарином и вареньем из маленьких баночек, которые таскала в отелях из тележек для завтрака. Это была ее новая стратегия: она проникала в гостиницы, когда убирали комнаты и горничные широко раскрывали двери, чтобы заходить и выходить когда захочешь, поднималась на этаж и, скользя как тень по коридору, наполняла сумку разными ценными штучками, начиная от душистого мыла и заканчивая маленькими упаковками меда и варенья. Иногда ей перепадали остатки фуа-гра, недогрызенная баранья нога, золотистые маленькие хлебцы, недопитое вино или шампанское, оставленное на подносе возле двери. Она любила эти мимолетные, незаметные кражи: они давали ей ощущение полноты жизни, волнующей опасности, и к тому же она приобщалась к шикарной жизни.