Сергей Карпущенко - Рыцарь с железным клювом

• Название: Рыцарь с железным клювом
• Автор: Сергей Карпущенко
• Издательство: Терра
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1996
• ISBN: 5-300-00752-8, 5-300-00754-4 (т. 2)

Главный герой этой книги — мальчик Володя, постоянно попадает в разные запутанные и порой опасные ситуации. Но это его не пугает, так как он сам старается их найти. Так и в этот раз — его ждут встречи с таинственным рыцарем-привидением, опасными беглецами и хитроумными грабителями.

---

— А-а-а!! — прокричал Володя дико и так громко, что сам испугался этого крика, показавшегося ему чужим, потому что так он не кричал никогда в жизни. Нет, кричал он скорее не от боли, а от страха, подсказанного ему, должно быть, самыми глубинами природы человека, всю историю свою боявшегося и ненавидевшего змей.

И в то время, как гадюка, шурша в ландышах, уползала подальше от тех, кто решил подзаработать на ее яде, Володя круглыми от ужаса глазами смотрел на мизинец левой руки, на подушечке которого из двух круглых ранок проступили капли темной густой крови.

— Что, укусила?! — подскочил к Володе Кошмарик, огорченный в первую очередь тем, что и другие пять червонцев уползли.

Но Володя, словно лишившись дара речи, стоял, как истукан, и все смотрел на мизинец, начинавший между тем становиться отчего-то толще.

— Так и есть, цапнула! — воскликнул Кошмарик. — Ну и кошмарики с тобой, «лагерник»! Давай, давай, что-то делать надо! Сейчас я яд отсасывать буду! Сейчас, сейчас!

Но Ленька почему-то яд отсасывать не стал, а вместо этого достал из кармана ножик, быстро его раскрыл, схватил Володю за руку.

— Чего ты?! — взвизгнул Володя, увидев нож.

— Как чего? Палец резать буду! Лучше уж палец, чем всю руку! Подумаешь, мизинец! Давай оттяпаю, зато жив будешь!

— Уйди ты!! — вскрикнул Володя еще громче и уже со слезами, продолжая смотреть на палец, покрасневший и распухший. Он понимал, что нужно было бежать скорее к лагерю в медчасть, но ноги были точно припаяны к земле.

Вместо ножа в руках Кошмарика появились спички.

— Не хошь резать, давай огнем прижжем, а то помрешь от яда!

Володя, конечно, слышал о том, что змеиные укусы прижигаются, но жечь свою руку было страшновато. Однако сквозь слезы он сказал, понимая необходимость этого средства:

— Жги!

Кошмарик дрожащими пальцами зажег спичку, поднес огонь к одной из ранок на пальце, но едва пламя коснулось Володиной кожи, как он вскрикнул от боли, не вытерпев жжения.

— Не надо! Не надо! Перетяни мне лучше палец платком — я слышал, что это яд задерживает.

— А где платок? — спросил Кошмарик. — Не было у меня платков отродясь. Веревкой палец тебе перевяжу. Кошмарики!

И хоть у Володи был платок, но веревка на самом деле казалась более подходящей, и скоро стянутый у основания Володин палец напоминал своим видом сардельку, толстенькую, с туго натянутой кожей.

— Все, в лагерь теперь бежим! — приказал «учитель». — Свяжешься с «лагерниками», так не оберешься!..

И мальчики, оставив полянку с измятыми ландышами, быстро пошли к лагерю, и Володя дорогой уже не замечал ни дурманящего запаха хвои, ни заливистого пения птиц, ни могучих, величавых сосен.

ГЛАВА 3 ОДНИ НЕПРИЯТНОСТИ

— Будут допрашивать, где укусила змея, говори, что на территории лагерной случилось это, — строго посоветовал Кошмарик, когда они оказались в лагерных пределах. — А то выпрут тебя отсюда в два счета, вякнуть не успеешь.

— Хорошо, скажу, — согласился Володя.

Ему на самом деле было страшно подумать о том, что его могут отправить в город. Он представил огорченное, возможно, плачущее лицо матери, надеявшейся на то, что хоть в лагере под присмотром воспитателей с ним не случится ничего страшного. А тут... Но не только это пугало Володю — его рука болела уже до самого локтя, была какой-то тяжелой, словно онемевшей, зубы стучали, точно он температурил, язык был сухим, а лицо, напротив, покрылось холодным потом. «А если я умру! — с ужасом подумал Володя. — Как же тогда?..» Но свою смерть ему представить не удалось... Однако на душе было так гадко и мерзко, что слезы поневоле наворачивались на его глазах.

— Ну, сам теперь иди, — сказал Кошмарик, когда подходили к корпусам и уже показались стайки пионеров. — А то сразу заподозрят, что ты со мной бродил. Меня уж знают тут...

И Володя, не удивившись тому, что Кошмарик его покидает, сказал «ага» и двинул к своему коттеджу.

Отряд уже собирался идти на ужин. Мальчики и девочки собрались кучей и что-то обсуждали. Металась туда-сюда ковбойская шляпа Чайковского, а молоденькая Ольга Васильевна, пионервожатая, звонким голосом кричала:

— Из привезенных из города продуктов в столовую ничего не брать! Там всего достаточно!

«Почему же не брать?» — ни с того ни с сего подумал Володя и направился прямо к Петру Ильичу.

— Климов! Климов! — то ли с радостью, то ли с угрозой прокричал Чайковский, увидев Володю. — Ну где тебя носит?! Тебя одного и ждем. — Но, увидев бледное лицо мальчика, он испугался: — Что, что с тобой? Ты заболел? Скажи, живот болит? Ты ягоды какие-нибудь ел? — И его противные моржовые усы двигались при этом.

— Нет, — слабым голосом произнес Володя, — меня гадюка укусила, — и показал свой толстый, как сарделька, палец, с которого свисали длинные концы веревки, предназначавшейся Кошмариком для завязывания мешка с ползуще-шипящими червонцами.

И то ли яд змеи был таким сильным, то ли Володя перенервничал, но в глазах у него вдруг потемнело, в ушах раздался мелодичный звон и чей-то голос сказал с укоризной: «Связался я с лагерником! Эхма!» — и Володя рухнул на вовремя подставленные руки Чайковского.

***

Что было потом, Володя, конечно, не знал. Поднялся переполох. Перепуганный насмерть Чайковский, все время твердивший: «Что ж теперь будет! Что ж теперь будет!» — довольно ловко стал делать змеелову искусственное дыхание, а скоро явились и носилки из изолятора. Володю уложили на них и понесли в санчасть. Там он и пришел в себя, и ему давали какие-то лекарства, давали много пить, возились с укушенной рукой, промывая чем-то ранки. В общем открытие второй смены в лагере ознаменовалось событием довольно чрезвычайным, напугавшим дирекцию и воспитателей.

Володю хотели было сразу везти в город, но тотчас передумали: в медчасти оказались средства лечения укушенных гадюкой (о том, что змей вокруг полным-полно, давно уж знали) и главврачиха заявила, что летального исхода не предвидится и даже похвалила Володю за то, что он сообразил перетянуть веревкой палец.

Через пару дней его уже не лихорадило и начал спадать отек с руки, и именно тогда, когда он стал верить в то, что на самом деле будет жить, в его голову потихоньку начали проникать мысли и оценки своего поведения там, на змеином пригорке. Эти мысли вначале небольно пощипывали его самолюбие, а потом принялись нестерпимо жалить его гордость. Оказывалось, что повторилась старая история: он боялся.

Вроде бы Володя делал все, что с виду могло выказать его хладнокровие и решительность, но он не мог обманывать свою совесть, потому что отлично помнил ощущение леденящего страха, даже ужаса не только при виде змеи, но всего лишь в ожидании встречи с ней. «Что ж с того, — думал он, — что я не побежал, не отказался ловить змею, погнался за ней и даже поймал? Хоть и делал я все это, но ведь боялся, боялся! Выходит, я трус, такой, каким был и раньше, и не становлюсь смелее». И еще Володя никак не мог простить себе те слезы обиды, горечи, боли и страха за себя, что лились из его глаз там, на змеином пригорке.

Несмотря на душевные муки и терзания, что точили Володино сердце, в изоляторе ему было хорошо. Никто не занудствовал, не приставал к нему с приказаниями, наставлениями. Володя лежал в палате совсем один, потому что еще никто из «лагерников» не успел заболеть. Через три дня, впрочем, и он почувствовал себя совсем здоровым, и по его просьбе ему доставили «Квентина Дорварда», привезенного из города. Полеживал и почитывал себе...

А за один день до выписки пришел в палату Петр Ильич, сел на табуретку, похлопывал себя по коленям, желая казаться веселым. Порасспросил о самочувствии, а под конец сказал:

— Знаешь, Климов, ты, конечно, индивидуальность, сразу видно, но коллектив игнорировать не нужно. Общество обычно не прощает тех, кто высоко возносится.

Володя отчего-то покраснел:

— Я никого не игнорирую и не возношусь.

— Брось! Я еще дорогой, в поезде раскусил тебя. Сидишь в сторонке, на всех тебе наплевать, ни с кем знаться не хочешь. Скажи, пришел ли кто-нибудь навестить тебя, пока ты здесь лежишь?

— Нет, никто не пришел, — ответил Володя, которому не нравился разговор.

— Ну вот, видишь. А я тебе как воспитатель совет дам: если и есть у тебя о себе такое мнение, что ты, дескать, умнее или лучше всех, то держи его при себе, прячь подальше, а то наживешь ты с этим самомнением одни лишь неприятности. Человек ведь любит, когда с ним, как с равным, себя ведут, и выскочек и задавак не выносит. Будь ты как все — одна лишь польза для тебя получится.

Володя слушал советы Чайковского и его едва не тошнило от них. Еще противнее казались мальчику моржовые усы воспитателя, этот вкрадчивый голос, голос подхалима, предателя, труса.