Алексей Новиков - Впереди идущие

• Название: Впереди идущие
• Автор: Алексей Новиков
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1973
• ISBN: 978-5-17-073232-6, 978-5-271-34492-3

Книга А.Новикова «Впереди идущие» – красочная многоплановая картина жизни и борьбы передовых людей России в 40-х годах XIX века. Автор вводит читателя в скромную квартиру В.Г.Белинского, знакомит с А.И.Герценом. Один за другим возникают на страницах книги молодые писатели: Н.А.Некрасов, Ф.М.Достоевский, И.С.Тургенев, И.А.Гончаров, М.Е.Салтыков-Щедрин. Особенно зримо показана в романе великая роль Белинского – идейного вдохновителя молодых писателей гоголевской школы. Действие романа развертывается в Петербурге и в Москве, в русской провинции, в Париже и Италии.

---

Но вот распахнулись перед узником двери: Герцену было разрешено ехать и в Москву и в Петербург. Из Владимира Герцены вывезли первенца – сына Сашку, гору рукописей и короб разнообразных замыслов.

В Москве, на перепутье к Петербургу, молодой человек встретился наконец вплотную с философией. На смену прежним спорам в студенческих кружках пришло преклонение перед Гегелем. Виссарион Белинский добровольно наложил на себя философские цепи и проповедовал примирение с действительностью.

Герцен был поражен. Как?! Только для того и спустилась философия на землю, чтобы проповедовать людям пассивность и созерцательность?

У Герцена было немалое преимущество перед московскими друзьями. Он хорошо знал, какова она, российская действительность, которую ему советовали теперь принять во имя философской доктрины. Порочна, значит, примирительная доктрина!

Друзья-противники резко поспорили и разошлись.

Белинский уехал в Петербург, чтобы встать у руля «Отечественных записок». Герцен засел за Гегеля. Он разобрался в этом учении с удивительной быстротой.

Безвестный кандидат Московского университета проявил невероятную дерзость по отношению к признанному авторитету: он откинул шелуху абстрактных формул Гегеля, оценив в его учении главное – диалектику, которую и назвал алгеброй революции. Молодой человек понял, что новая философия должна вмешаться в человеческие дела и стать научным орудием революционного преобразования жизни.

Переехав в Петербург, Герцен снова встретился с Белинским. Российская действительность, представшая перед Виссарионом Белинским в столице, была такова, что раз навсегда исцелила его от всякого примирения с ней. Теперь друзья быстро поняли друг друга. Применительно к будущему России было произнесено знаменательное слово: революция.

Друзья были согласны и в другом: всякая революция будет бесплодна без социального переворота. Какие силы могут произвести такой переворот – этот вопрос оставался неясным. Но дерзкие молодые люди, делясь мыслями, пополнили для себя учение французских философов Сен-Симона и Фурье тем революционным духом, которого этим учениям не хватало.

Ну что же важного может быть в том, что сошлись какие-то молодые люди в Петербурге и взапуски судят о делах, до них не касающихся? Бывает, однако, малый ручей, от которого берет начало могучая река. От знамени, на котором написано: «Революция и социальность», в страхе отшатнутся многие люди, склонные к свободолюбию до тех пор, пока не звучит грозное слово.

Так оно и случилось, когда заговорил о революции Виссарион Белинский на сходке у Панаевых. Пусть же отшатнутся от одного имени революции те, кому суждено коснеть в либерализме, – тем сильнее станет будущий лагерь революционных демократов. Герцен и Белинский нашли друг друга, чтобы никогда больше не расходиться.

А над Герценом уже нависли новые тучи. В одном из писем Александр Иванович рассказал о происшествии, известном всем петербуржцам: некий страж порядка, будочник, повинился в убийствах, совершенных им для грабежа. Письмо Герцена было перлюстрировано. Колесо следствия завертелось. О новом преступлении бывшего ссыльного был срочно представлен доклад царю.

– Опять из тех, московских?! – переспросил, хмурясь, Николай Павлович. Он имел хорошую память. – Вернуть его в Вятку. В Вятку! – грозно повторил император.

Герцена опять сослали, однако не в Вятку, а в Новгород.

Глава одиннадцатая

Заседания новгородского губернского правления были похожи на сходки мертвецов. Молча подписав бумагу, губернатор передавал ее ближайшему чиновнику, тот подписывал не глядя и передавал соседу. Только и слышен был шелест бумаги, словно мертвяки собрались развлечься им одним ведомой игрой. Но от этих бумаг зависела участь целой губернии.

Советник Герцен возвращался домой. За окнами необжитой квартиры виднелись каланча, гостиный двор и будочник на углу. Смотри хоть всю жизнь – все то же: будочник, растворы мрачных лавок гостиного двора и пожарная каланча, по которой ходит и ходит дозорный.

– Только бы вытерпеть! – повторял Герцен, но тотчас перебивал себя: – Нет, мои плечи не сломятся… А Наташа?

Наташа тоже знала теперь горечь подневольных дорог. Знала она и цену невозвратимых утрат. В Петербурге в те тревожные дни, когда к Герцену являлся либо квартальный надзиратель, либо жандармский офицер, либо его самого возили на допросы к высшим жандармским сановникам – и все из-за письма о будочнике-убийце, – в эти дни из-за крайнего волнения Натальи Александровны погибло ее новорожденное дитя, и Сашка снова остался их единственным сыном.

В Новгороде прибавилась еще одна новая могила: у Герценов умерла новорожденная дочь. Страшны были те дни в квартире ссыльного советника губернского правления.

А потом вошел в эту квартиру человек, закутанный в шарфы, промерзший в своей вытертой от времени шубейке. Виссарион Григорьевич Белинский заехал в Новгород по пути в Москву.

В Новгороде, остановись у Герценов, увидел Белинский и скорбь отца и неутешные слезы матери.

– Что сказать о себе? – медленно, с трудом отвлекаясь от печальных событий, начал Герцен. – Путешествие в Новгород пробудило во мне ярость. Должно быть, мало было для меня прежних обо мне забот со стороны правительства. Но что делать ссыльному? Как развязать руки? Хочу прежде всего подумать об отставке. У меня кровь стынет от одной мысли, что какой-нибудь несчастный, придя искать правды в губернское правление, может и меня принять за одного из этих чудовищ, облеченных властью. В отставку! В отставку! – – повторял Герцен. – Ты один счастлив из всех нас! – сказал он Белинскому. – Ты один действуешь в журнале изо дня в день!

Но уехал Белинский, и Новгород для Герцена снова опустел. Вглядываясь в будущее, снова скажет Александр Иванович жене:

– Я рожден для трибуны, для форума, как рыба для воды! А ему предоставлено единственное рыбье право – молчать.

Но почему же допоздна горит свет в кабинете советника Герцена? Пройдут мимо чиновники, возвращаясь с очередной пирушки:

– Не зря жжет свечи наш советник. Чего только полицмейстер смотрит?

А полицмейстеру и дела нет: есть в губернском правлении советник Герцен – ему по должности положено наблюдать за политическими ссыльными.

Так и горят свечи у Александра Ивановича чуть не до утра. А то медленно, со скрипом откроется дверь и в кабинет войдет Наташа. Ей тоже не спится. Всякое бы горе победила любовь. Но нет у них будущего. Заказаны им пути-дороги из чужого города, насильно навязанного судьбой. И кажется, что вечно будет в этом городе лютовать зима да морозы.

Все так же необжитой оставалась новгородская квартира. А утром советник Герцен шел по заснеженным улицам в губернское правление; на заседаниях губернатор, подписав бумагу, все так же молча передавал ее ближайшему чиновнику. Мертвяки с неизменным усердием правили службу его величеству.

Двадцать пятого марта 1842 года, в день своего рождения, Герцен сделал запись в дневнике: «Тридцать лет!.. и восемь лет гонений, преследований, ссылок…»

К весне роман, который начал писать Александр Герцен о семействе Негровых, о Любоньке и Круциферском, вовсе остановился. Герцен подал в отставку и ждал решения из Петербурга.

Трудно было угадать, как отнесутся к вольнодумцу в столице. Его прошение об отставке представят, конечно, царю – кто же решится взять на себя решение столь важного государственного дела! Царь грозно нахмурит брови и прикажет… Кто знает, что прикажет самодержец?

Самодержец не раз тратил драгоценное время на то, чтобы писать резолюции о молодом человеке, имя которого узнал в свое время из дела о московских вольнодумцах. Император и теперь нашел время заняться беспокойным подданным. Было приказано уволить советника губернского новгородского правления Герцена в отставку по его просьбе, даже с награждением следующим чином за усердную службу. Одновременно ему же предписывалось отбывать дальнейшую ссылку в Новгороде.

Прочитал высочайшее повеление Герцен, и потемнело у него в глазах. Можно сказать, что Новгород затянуло беспросветной тьмой. Даром что по весне обмылось первыми дождями северное небо и светлее стали холодные воды Волхова; даром что косяками летели перелетные птицы, оглашая воздух переливчатым шумом; даром что на вешнем небе все чаще играли далекие зарницы.

Человеку, рожденному для форума и кафедры, предлагалось смириться с жизнью отставного чиновника и жить без срока, без надежды в городе, где все еще властвовал угрюмый дух временщика Аракчеева. Можно ли выбрать город страшнее и дальше от жизни? А рядом истаивает Наташа, его единственная на всю жизнь любовь.

Герцен начал новые хлопоты в столице, ссылаясь на болезнь жены. Он должен показать ее опытным медикам, если не в Петербурге, то хотя бы в Москве.

Наташа и в самом деле плохо поправлялась после ужасов, пережитых в Петербурге, и потери второго ребенка в Новгороде.