Макс Хейстингс - Первая мировая война. Катастрофа 1914 года

• Название: Первая мировая война. Катастрофа 1914 года
• Автор: Макс Хейстингс
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-9614-3599-3

Каждая книга крупного историка и писателя сэра Макса Хейстингса становится событием. Автор известен скрупулезным подходом к исследованиям, использованием огромного количества источников и прекрасным стилем. Британец по происхождению, он неизменно неполиткорректен по отношению к глупости своих и чужих военачальников. К ошибкам, просчетам и самодовольству политиков, приводящих человечество к аду на земле, как это было в 1914-м, одном из самых кровавых в мировой истории. В канун столетия Первой мировой войны Макс Хейстингс рассматривает причины катастрофы, называя основными виновницами конфликта Германию и Австро-Венгрию. Перед нами разворачивается величественное батальное полотно на Западном и Восточном фронтах. Мы становимся свидетелями дипломатических переговоров и военных действий, знакомимся с сотнями свидетельств современников – от крупнейших военачальников, писателей и врачей до простых солдат, матросов и «гражданских» жителей. Яркое, динамичное повествование создает ощущение присутствия и причастности и способно захватить не только любителей исторических исследований и военных мемуаров.

---

Российская армия военного времени была самой многочисленной (на бумаге, поскольку на деле заявленной численности достичь не удалось), однако большинство мобилизованных плохо представляли себе, за что сражаются. Солдат Иван Кучерниго вспоминал, как внезапно явившийся в деревню жандарм принялся обходить дома, созывая жителей на собрание. Озадаченные крестьяне толпились, шушукаясь и пытаясь узнать друг у друга, что происходит. Наконец староста призвал к порядку: «Беда, ребята! На нас идет враг! На матушку-Россию напали, царю-батюшке нужна подмога, мы воюем с немцем». По толпе пробежал ропот: «Немцы! Немцы!» Староста снова потребовал тишины: «Так вот, ребята, чтобы не возиться со списками, пусть все, кто здоров и готов послужить отчизне, явятся к окружному военачальнику в Алешках, с собой иметь две смены белья, остальное выдадут, главное – не мешкайте»{236}. Толпа разошлась по домам, позабыв о неубранных полях. Кучерниго писал: «Господи, сколько слез было пролито, когда мы уходили». Пятилетняя дочка Ивана, забравшись к нему на колени, твердила: «Папочка, куда ты? На кого ты нас оставляешь? Кто нам на хлеб заработает?» Отец и сам едва не плакал, прижимая к себе целующую его дочку. «Мне нечего было ей ответить, сказал только: “Скоро вернусь, детка”».

Во Франции мобилизация длилась 15 дней, прибывающие призывники называли свой возраст и распределялись по группам – сперва молодежь, затем старшие, процесс шел с изумительной быстротой. Уже через 20 минут после прибытия новобранца избавляли от гражданской одежды, отправляли на помывку, одевали в форму и командировали в часть. Благодаря подкреплению из колониальных наемных войск – в основном североафриканских – Франции удалось набрать 3,8 миллиона обученных солдат, приблизительно сравняв свою военную мощь с немецкой. 17-летнего крестьянина Эфраима Гренаду мобилизация застала на поминках после похорон друга: конные жандармы расклеили по всему городку Сен-Лу в департаменте Эр и Луар объявления на белоснежной бумаге – «MOBILISATION GENERALE» («Всеобщая мобилизация»). «Учитель крикнул, чтобы звонили в набат. Все собрались у ратуши, бросив поля в разгар уборки». «Когда едешь?» – спрашивали друг друга сельчане. «Через два дня». – «Через три». – «А я через 25». – «О, так тебе и ехать не придется – мы уже вернемся к тому времени». На следующий день глашатай Сен-Лу, Ахилл, объехал округу, под горн оповещая жителей: «Имеющим крепкие сапоги взять их с собой, получите 15 франков компенсации»{237}.

В Валтилье, в департаменте Изер, приказ о мобилизации доставили на церковную площадь 1 августа в 16:30 два полицейских автомобиля, и звонарь сразу же принялся созывать селян. «Казалось, к нам вернулся средневековый набат, – писал сельский учитель. – На какое-то время все словно онемели: кто-то запыхался с дороги, кто-то потерял дар речи от потрясения. Многие пришли прямо с поля, с вилами. “Что это значит? Что с нами будет?” – спрашивали женщины. Мужчин, женщин, детей – всех охватила паника. Жены цеплялись за руки мужей. Вслед за рыдающими матерями заплакали дети»{238}. Большинство мужчин удалилось в кафе обсуждать, как теперь заканчивать уборку урожая. Общий настрой был решительным.

Сержант Поль Гурдан переживал, что приходится оставлять прикованную к постели жену с четырьмя детьми – теперь забота о них ляжет на плечи его пожилых родителей. Уповать оставалось лишь на Бога: «Господь дал мне силы побороть все страхи и тревоги и думать только о защите родины»{239}. Анри Перрен, владелец небольшой скобяной лавки в Вене, сперва в спешке носился по городу, улаживая вопросы с долгами, затем наставлял молодую жену, как управлять лавкой в его отсутствие. После этого вся семья преклонила колени и вместе помолилась. Двум своим маленьким детям Перрены объяснили, что «папа должен ненадолго уехать по государственным делам»{240}. На тысячах железнодорожных станций каждого мобилизованного провожала на поезд группа стоически молчащих, волнующихся или рыдающих в открытую родственников. Кто-то кричал задорно: «По вагонам, все на Берлин! Зададим жару!» «Люди улыбались, но не аплодировали»{241}, – свидетельствовал Андре Жид, наблюдавший эти проводы. Кому-то из крестьян – молодым парням, которым прежде не выпадала роскошь куда-то уехать в разгар страды, – отлучка представлялась отдыхом. Кто-то попытался дезертировать в леса, но суровые сельчанки заставили большинство покорно явиться в казармы.

Прокатившаяся по Европе волна мобилизации повлекла за собой масштабные перемены в социальном укладе. «В покинутых мужчинами городках и селениях провинции Дофине царит атмосфера печали и обреченности», – писала региональная французская газета La Croix d’Isère. Ректор Гренобльской академии свидетельствовал: «По всей долине… смолкла привычная перекличка фермеров по дороге на рынок; оживленные разговоры о “видах на урожай” в кафе и на рыночных площадях сменились тревожным молчанием женщин, стариков и детей»{242}. Техника простаивала, запасы хлеба истощались, поскольку опытных работников забрали, а горючее реквизировали для армии. В Мальвале механик в патриотическом порыве слил топливо из бака собственного автомобиля, чтобы молотилка проработала оставшиеся два дня до конца жатвы.

Британия, единственная из воюющих сторон не признававшая всеобщую воинскую повинность, располагала лишь крошечной профессиональной армией числом 247 432 человека, половина которой была рассеяна по колониям. В отличие от континентальных держав, где количество мобилизованных исчислялось миллионами, Британия поставила под ружье лишь 145 347 резервистов (солдат запаса, подлежащих призыву в военное время) и 268 777 солдат вспомогательных территориальных войск. И хотя в целом призыв прошел достаточно гладко, немало нашлось и тех, кого отрыв от гражданской жизни расстроил и даже возмутил. Капитан стрелковой бригады Лайонел Теннисон – внук знаменитого поэта и известный крикетист, предыдущей зимой игравший в отборочных матчах в Южной Африке, посадил под казарменный арест на три недели 15 резервистов, проявлявших симптомы того, что впоследствии назовут bolshiness – радикальные «большевистские» настроения. Арест, по словам Теннисона, «слегка их утихомирил»{243}.

Австрийская армия превратила подготовку к столь желанной ее правителям войне в нелепый старомодный спектакль. Главной ее силой была экзотическая парадная форма и великолепные оркестры. В артиллерии кое-где все еще были в ходу бронзовые орудийные стволы 1899 года. Правящий класс империи Габсбургов мог сколько угодно разглагольствовать о том, что нужно сокрушить Сербию, однако большинство его представителей традиционно уклонялось от военной службы, оставляя этот удел более скромному сословию. На фронт отправилось старшее поколение, молодежь оставалась охранять мосты и станции. В первых списках потерь среди погибших значились отцы семейств от 42 лет и старше{244}. Много трудностей возникло с призывом врачей – особенно в сельских альпийских районах с плохим дорожным сообщением, тем более когда лошади, повозки и экипажи реквизировались для нужд армии{245}. Конрад целенаправленно готовил к наступлению на Сербию формирования, набранные из славянских меньшинств. Вена тешила себя надеждой, что столкновение с братьями по крови на поле боя укрепит верность империи у этих подданных.

Не сразу определилось, кто на какой стороне собирается сражаться. На берлинской улице прохожие кинулись обнимать растерянного японца, когда прошел слух, что Япония поддержит Центральные державы. То же самое говорилось об Италии, поэтому возвращающиеся домой с заработков итальянцы при встрече с идущими на фронт австрийскими войсками услышали радостное «Hoch Italien!» («Да здравствует Италия!»), на которое откликнулись не менее теплым «Eviva Austria!» («Да здравствует Австрия!»){246}. Однако итальянская армия находилась в подвешенном состоянии. Почти весь предвоенный кризис страна оставалась без начальника Генерального штаба, который скончался 1 июля, а его преемника – графа Луиджи Кадорну – назначили лишь 27 июля. Кадорна обещал Германии поддержку, но затем министр иностранных дел взял обещание назад. Италию война интересовала лишь с точки зрения аннексии земель – прежде всего сербских и италоговорящей части австрийских. Началась конституционная неразбериха. Король Виктор Эммануил III не возражал подписать по настоянию Кадорны приказ о мобилизации, чтобы сражаться вместе с Германией и Австрией, однако 2 августа Кабинет проголосовал за соблюдение нейтралитета. Таким образом, Италия отсрочила для себя необходимость лезть в мясорубку, вызвав возмущение подобным вероломством у многих австрийцев и немцев.

Тем временем Европу наводнили растерянные путешественники, пытающиеся вернуться домой. Джефри Кларк, бывший офицер стрелковой бригады, живший в предместье Парижа, процитировал в дневнике разговор с железнодорожником, встреченным на местной станции{247}. Француз, отправлявшийся в полк, спросил англичанина, куда тот едет, и в ответ услышал, что на родину, в армию. «А, значит, еще увидимся! – с улыбкой воскликнул француз и пожал попутчику руку. – До свидания, до встречи!» Полумиллиону российских сезонных рабочих пришлось вернуться с заработков в Германии раньше срока. Тысячи немцев, трудившихся в британских отелях и ресторанах, грузились на паромы, идущие в нейтральную Голландию. Сотни учителей английского языка застряли в Берлине, испытывая финансовые затруднения. Домой поспешили 80 000 американских туристов – часть из них на пароходе Viking, который они выкупили в складчину. Станции и вокзалы осаждали толпы отчаявшихся людей разных национальностей. Управляющий лондонского обувного магазина Джордж Гальпин провожал своего соседа-немца, отправляющегося домой перед самым началом войны. Гальпин сопровождал его до вокзала Виктория, где новоиспеченный враг пошутил: «Не беспокойся, я позабочусь, чтобы вас с семьей не тронули, когда мы высадимся на острове!»{248}