Сергей Синякин - Партактив в Иудее

• Название: Партактив в Иудее
• Автор: Сергей Синякин
• Жанр: Научная Фантастика

---

- Проняло, - снова прокомментировал Софоний.

- Я же и имя себе понезаметнее взял, - с рыдающими нотками причитал Иксус. - Мне много ли надо - на опреснок и баранинку да на хорошего вина кувшин! Никого не трогал, людям по возможности помогал... За что на крест-то?!

Мардук злорадно улыбнулся.

- С умом проповедовать надо было, - сказал он. - А тебя куда занесло? Гордыня, брат, она самый тяжкий грех. Ты зачем построение Царствия Небесного в отдельно взятой стране проповедовал?

Видно было, что аппетит первоначальный у Иксуса пропал. Проповедник поднял глаза и тоскливо оглядел товарищей по несчастью.

Товарищи эти смотрели на него со скучающим интересом, и Иксус понял, что им его распять на кресте - что скворчонку в поле червячка склевать. И склюют, не задумываясь, склюют во имя собственного благополучия и спокойствия. Слишком хорошо Иксус их знал, не один год с ними в партбюро персоналки провинившихся партийцев рассматривал. Схарчат, бисовы дети, и не поморщатся...

- Вот беда-то! - токующим глухарем закружился он на скамье. - Вот уж беда так беда! Выручать меня надо, братцы. По глупости ведь, по незнанию я в это самое влез по самое не хочу... Что молчишь-то, Федор Борисыч? Иуда, он ведь из твоих осведомителей будет, что ж ты - со своим собственным сексотом не справишься, рот ему заткнуть не сумеешь? Ну, что ты молчишь, Феденька? Что ты жилы из меня тянешь? Прокуратор смущенно кашлянул.

- Ты, Николаич, не обижайся, - сказал он, отводя взгляд в сторону, - но тут, понимаешь, такое дело... Тут мы, дорогой мой человек, высокой политики касаемся. И Иуду ты мне напрасно приписываешь, не мой это человек, совсем не мой. Первосвященник его на тебя нацелил. - Он неожиданно взъярился. - А не хрена было себя царем Иудейским именовать! Ишь партийные гены взыграли! Не сориентировался ты, Митрофан Николаич, в текущем моменте, а теперь ответственность на товарищей взвалить пытаешься!

Проповедник широко открытыми глазами посмотрел на багроволицего прокуратора.

- Значит, ты меня, Феденька, на крест отправишь? - слегка дрожащим голосом спросил он. - Во имя общественного блага и спокойствия товарищем пожертвуешь, дружбу нашу многолетнюю растопчешь?

Софоний почесал бороду.

- Кидаешься ты словами, Николаич, - укоризненно Сказал он. - Дружба, товарищество... Где ж оно было, когда ты меня на бюро за растрату песочил? Что-то не заметил я тогда товарищеской дружбы и взаимопомощи...

Он осекся, заметив, что за ними с явным злорадством наблюдает бывший экстрасенс, переквалифицировавшийся в халдеи. И такой живой интерес блестел в жуликоватых глазах Мардука, что Софоний опомнился и неуклюже закончил:

- А вообще-то, Борисыч, негоже с ним так поступать. Как говорится, конечно, он - сукин сын. Но нельзя же забывать, что он все-таки наш сукин сын! Кадры беречь надо, не зря же было однажды вождем мудро подмечено, что кадры решают все!

Прокуратор залпом выпил чашу вина и нервно заходил по пустому гулкому залу.

- Тебе хорошо рассуждать, - хмуро и язвительно сказал он, остановившись перед караванщиком. - Ты сегодня здесь, а завтра сел на верблюда - и только ветер тебя видел да пески безжизненные. А мне с людьми жить. Я людьми руковожу, и ты только заметь, где я ими руковожу - на оккупированной территории я ими руковожу! Ты ведь иудеев знаешь, они без мыла в жопу залезут. Наговорят Вителию, тот, в свою очередь, принцепсу донесет, меня ведь в два счета в глухую британскую или испанскую провинцию дослуживать отправят или вообще к черту на кулички - в Парфянию* загонят!

* Территория современной Армении. Римляне служить там желанием не горели. И не зря!

- Все к Дону ближе, - мечтательно сказал Софоний. Прокуратор сел.

- Ладно, - все так же хмуро и отрешенно сказал он. - Обещать ничего не буду, но помогу по мере сил и возможностей.

Он посмотрел на проповедника. Иксус с обреченным видом покачивался на скамье. Взгляд прокуратора смягчился, и в нем проскользила еле заметная жалость.

- Ну, что ты скис, Николаич? - грубовато спросил прокуратор. - Не распяли ведь еще! Может, все оно еще и обойдется.

Некоторое время собравшиеся в храме молчали.

- Мужики, - сказал хозяин подземелий, и все обернулись к Мардуку. - А хотите музыку послушать? - сказал тот с внезапной и оттого подозрительной душевной щедростью. - У меня ведь, когда нас сюда закинуло, магнитофон японский в кармане был. И две кассеты Розенбаума...

- А питание ты откуда берешь? - подозрительно спросил Софоний, цепко вглядываясь в лицо лжехалдея. - Или батарейки совершенно случайно у тебя в кармане завалялись?

Мардук беззаботно махнул рукой.

- Главное, что голова со мной оказалась, - беспечно сказал он. - Батарейки я сам сделал из цинка, графита и лимонной кислоты. Минут на двадцать хватает. Так будем мы слушать Розенбаума или по домам расходиться станем?

- А идите вы со своим Розенбаумом, - с тоскливым отчаянием сказал Иксус. Тут того и гляди завтра повесят, может быть даже, стремглав. А они Розенбаумом достают... Эх, - горько выдохнул проповедник. - Правильно царь Соломон говорил: человек одинок и другого нет. Каждый, выходит, в одиночку умирает...

Но когда из динамиков магнитофона, поставленного на стол, послышался хрипловатый и душевный голос барда, выводившего:

А на окне наличники,

Гуляй и пой станичники...

Иксус подпер щеку ладонью, и такие глаза у него при этом были, что смотреть в них присутствующим не хотелось.

Верно сказано было: кто находится между живыми, тому еще есть надежда, так как и псу живому лучше, ежели мертвому льву.

И еще - кто хранит уста свои и язык свой, тот хранит от бед душу свою.

Глава десятая,

в которой оказывается, что Пасха - это праздник, но не для всех, выясняется, что отрекаются даже любя злодейство замышляют первосвященники, а страдают, как всегда, их рабы

Женщин к праздничному столу не допустили. Известное дело, у женщины всегда на уме, что у пьяного мужика на языке. А тут все-таки была последняя вечеря, и нельзя было, чтобы превратили ее в блуд. Тем более что готовились к празднику загодя. На столе стояли пасхальные блюда; горькие травы, опресноки, в чашах густой взвар из груш и яблок, смешанных с орехами и фигами, не забыт был и званый харотсетх*, а уж печеный барашек был подан к столу не один. О вине и говорить не приходилось, все-таки не последний кусок доедали, чтобы разбавленным уксусом жажду за праздничным столом утолять. Не за поску трудились! Ведь как оно было - кто по доброте сердечной Сына Божьего кормил, а кто, по зависти и далекоидущим замыслам, будущего царя Иудейского прикармливал.

* праздничный пирог.

Иксус был грустен, почти меланхоличен. Выпуклыми печальными глазами он обводил стол, поглаживал бородку, то и дело останавливаясь взглядом на обоих Иудах, и загадочно говорил:

- Истинно говорю вам, один из едящих со мною нынче же предаст меня!

- Да что ты такое говоришь, равви?! - укоризненно сказал кариотянин. Никто тебя предавать не собирается.

- Ухо отрублю, ежели такой подлец сыщется! - мрачно пообещал плечистый и статный Кифа.

- Один из ныне едящих со мною предаст меня! - продолжал тосковать Иксус, испытующим взглядом сверля обоих Иуд.

- Блажит равви! - развязно сказал Иуда из Кариота, пожимая плечами и тайно делая красноречивый жест. - Мнительным стал, своим уже не доверяет!

В ногах у учителя уселся недоверчивый и все проверяющий эмпирическим путем Фома Дидим, мрачно сообщил, отщипывая виноградины от грозди:

- Там переодетых римлян полно, словно не в Гефсиманском саду сидим, а у Аппиевой дороги. К чему бы это?

- Может быть, у них свои гулянья, - заметил старший Иоанн, тот, который был из Воанергесов. - Ну, римляне, ну, оккупанты. Что ж им теперь, из-за этого и выпить в свободное время нельзя? В казармах небось начальство гоняет, вот и переоделись в цивилку, чтобы на природе, так сказать, вдали от чужих глаз вмазать. Глупо ведь разбавленным вином давиться. Ведь в жизни как все бывает. Закон обязывает, а душа требует своего.

- Дурость! - кратко подтвердил Фома, прикладываясь прямо к кувшину. - Вино портить - значит душу губить. Красные капли густо усеяли его черную бороду.

- И откуда только обычай такой глупый взялся? - сказал Фома.

- Из-за рабов, - авторитетно сказал Симон по прозвищу Кифа. Неразбавленное вино они рабам дают. Потому как если народ не поить, то обязательно бунты начнутся. А рабов-то у них ого-го сколько! Вот для себя нормального вина и не остается, приходится римлянам разбавленным пробавляться или вообще поску уксусную пить!

- Так пили бы хорошее сами, - усомнился Фома, выпятив задумчиво толстые крупные губы. - А рабам бы разбавленное давали.

Симон бросил на него короткий взгляд и хмыкнул.

- Вот тут-то самые бунты и начались бы, - сказал он. - Знаешь ли ты трезвый бунт, бессмысленный и беспощадный?

В середине стола поднялся Иксус. В руке он держал чащу свином.