Рабиндранат Тагор - ...Это не сон! (сборник)

• Название: ...Это не сон! (сборник)
• Автор: Рабиндранат Тагор
• Издательство: Литагент «Эксмо»334eb225-f845-102a-9d2a-1f07c3bd69d8
• Жанр: Поэзия
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-699-55092-0

Рабиндранат Тагор – величайший поэт, писатель и общественный деятель Индии, кабигуру – поэт-учитель, как называли его соотечественники. Творчество Тагора сыграло огромную роль не только в развитии бенгальской и индийской литературы, но даже и индийской музыки – он автор около 2000 песен. В прозе Тагора сочетаются психологизм и поэтичность, романтика и обыденность, драматическое и комическое, это красочное и реалистичное изображение жизни в Индии в начале XX века.

В книгу вошли романы «Песчинка» и «Крушение», стихотворения из сборника «Гитанджали», отмеченные Нобелевской премией по литературе (1913 г.), «за глубоко прочувствованные, оригинальные и прекрасные стихи, в которых с исключительным мастерством выразилось его поэтическое мышление» и стихотворение из романа «Последняя поэма».

---

В ласкающей тишине осеннего полдня до слуха Ромеша временами доносился из соседней каюты нежный и веселый смех Комолы. Этот смех болью отзывался в его сердце. Как прекрасен и в то же время далек от него этот мир! Какой страшный удар отсек его искалеченную жизнь от всей этой красоты!

Глава 29

Комола была еще очень молода, поэтому опасения, подозрения и горести недолго тяготили ее.

Теперь ей просто некогда было раздумывать над поведением Ромеша. Поток, встречая препятствия, течет еще стремительнее, так и спокойные мысли Комолы, внезапно натолкнувшись на странное отношение к ней Ромеша, закружились, как в водовороте. Появление старого Чоккроборти, веселые шутки, хлопоты по хозяйству – все это помогло сердцу Комолы освободиться от тяжести. Тревожные мысли пронеслись мимо, и Комола больше не предавалась раздумьям.

В эти прозрачные осенние дни речные пейзажи были особенно красивы. На фоне искрящейся золотом воды заполненные веселыми хозяйственными хлопотами дни мелькали, как страницы бесхитростной поэмы.

День обычно начинался с забот. Умеш больше не опаздывал на пароход, но неизменно возвращался с полной корзиной. В маленькой кухне это всегда вызывало шумное оживление.

– Что это, неужели тыква! Боже мой, откуда он только раздобыл эти плоды? Смотрите, смотрите, дядюшка, это же квашеная свекла! Вот не думала, что можно достать ее в такой глуши.

И так каждое утро. Только приход Ромеша портил всем настроение, он постоянно подозревал мальчика в воровстве. Возмущенная Комола в таких случаях говорила:

– Глупости какие, ведь я собственными руками отсчитала деньги.

– Благодаря тебе он и деньги присваивает, и овощи ворует, – отвечал Ромеш и, обращаясь к Умешу, требовал: – А ну-ка подсчитай, сколько истратил.

Но сколько Умеш ни пересчитывал, цифры у него все время получались разные, и, как правило, расходы всегда превышали выданную ему сумму. Однако Умеша это ничуть не смущало.

– Если бы я умел считать, – говорил он, – то уж наверняка стал бы сборщиком налогов, – правда, дедушка?

Чоккроборти в таких случаях советовал Ромешу отложить суд на послеобеденное время, тогда можно будет все как следует обсудить.

– Но сейчас мне трудно не похвалить этого ловкого мальчика, – говорил он. – Умение приобретать, дорогой Ромеш, – большое искусство, им владеют немногие. Конечно, стремятся к этому все, но достигают успеха лишь некоторые. Я кое-что понимаю в этом деле, Ромеш-бабу. Ведь сейчас не сезон для этих плодов, и немного найдется мальчиков, которые сумели бы раздобыть их рано поутру в незнакомом месте. Подозревать умеют все, а добывать – один из тысячи.

– И все же это не дело, дядя, вы нехорошо поступаете, поощряя его! – упорствовал Ромеш.

– Бедный мальчик ведь ничего не умеет. Так уж хотя бы этот его талант надо поощрять. Иначе и он погибнет. А это будет очень обидно, особенно пока мы на пароходе.

– Вот что, Умеш, достань мне завтра листьев дерева ним[77]. И было бы совсем хорошо, если бы тебе удалось достать уччхе[78]. Суктуни совершенно необходима, говорит наша Яджурведа[79]. Но довольно, оставим Яджурведу, мы и так замешкались. Ну-ка, Умеш, вымой хорошенько овощи и неси их сюда, только живо!

Чем больше Ромеш подозревал Умеша и бранил его, тем сильнее мальчик привязывался к Комоле, и скоро благодаря поддержке Чоккроборти группа Комолы стала вполне независимой. Ромеш со своей холодной рассудительностью был на одной стороне, а Комола, Умеш и Чоккроборти, которых объединяли общие заботы, развлечения и симпатии друг к другу, оказались на другой. Чоккроборти с каждым днем все больше и больше восхищался Комолой. Это побудило Ромеша взглянуть на нее повнимательнее, но все-таки он не присоединился к их группе. Ромеш напоминал корабль большого водоизмещения, который из-за мелководья не может подойти вплотную к берегу и вынужден бросить якорь на некотором расстоянии от суши, в то время как рыбачьи лодки свободно причаливают к самому берегу.

Приближалось полнолуние. Проснувшись однажды утром, все увидели, что небо заволокло густыми черными тучами, ветер беспрерывно менялся; несколько раз начинался дождь, но затем он переставал, и тогда снова появлялись робкие лучи солнца. На середине реки не осталось ни одного суденышка, а те, которые еще не добрались до берега, спешили изо всех сил. Девушки, приходившие к реке за водой, сегодня не задерживались у пристани. Временами по Ганге скользили зловещие отблески, проникавшие сквозь покров туч, и дрожь пробегала по телу великой реки.

Пароход продолжал свой путь.

Волнение на реке причиняло множество неудобств маленькому хозяйству Комолы, но она не унывала.

– Придется нам все приготовить сейчас, мать, – заметил Чоккроборти, поглядывая на небо, – чтобы вечером не стряпать. Займись-ка овощами, а я пока замешу тесто.

Приготовление обеда в этот день заняло много времени. Ветер все крепчал, грозя перейти в ураган. Река бурлила и пенилась. За тучами трудно было разобрать, зашло уже солнце или нет. Пароход бросил якорь раньше обычного.

Спустились сумерки, и только изредка через разрывы в тучах виднелась болезненно-бледная улыбка луны. Порывисто дул ветер. Наконец разразился ливень, и начался ураган. Комола однажды уже испытала на себе неистовство стихии и теперь дрожала от страха. К ней зашел Ромеш.

– На пароходе мы в безопасности, – сказал он, – ты можешь спокойно спать, Комола. Я не скоро лягу.

Тут к дверям подошел Чоккроборти.

– Не бойся, дорогая, – проговорил он, – отец бурь не посмеет тебя тронуть.

Трудно было сказать, как велика власть отца бурь; но на что способна буря, Комоле было слишком хорошо известно. Поэтому, подбежав к двери, она умоляюще сказала:

– Пожалуйста, посидите со мной немного, дядюшка!

– Так вам, наверно, уже пора спать, – смущенно ответил Чоккроборти.

Но, зайдя в каюту, он увидел, что Ромеша там нет.

– Куда же делся Ромеш-бабу? – заметил он с удивлением. – Не пошел же он овощи воровать, – это не в его правилах!

– Это вы, дядюшка? – послышался голос. – Я здесь, в соседней каюте.

Заглянув туда, Чоккроборти увидел, что Ромеш читает, полулежа в постели.

– Что же вы оставили жену в одиночестве? Разве не видите, что она боится? – обратился к нему старик. – Все равно книгой бури не испугаешь, идите лучше сюда.

Комола, не помня себя от волнения, схватила Чоккроборти за руку и прерывающимся голосом проговорила:

– Нет, нет, дядюшка, не надо, не надо!

Из-за рева бури Ромеш не расслышал этих слов, но удивленный Чоккроборти быстро обернулся.

Ромеш отложил книгу и, войдя в каюту к Комоле, спросил:

– В чем дело, дядя Чоккроборти? Кажется, Комола вас…

– Нет, нет, я позвала его, просто чтобы поболтать немного, – не глядя на Ромеша, воскликнула Комола.

Ей никто не противоречил, и, вероятно, она сама не смогла бы объяснить, что заставило ее все время повторять «нет». Этим «нет» она будто говорила: «Не думай, что меня надо успокаивать, нет, я не нуждаюсь в этом; не думай, что мне необходимо чье-нибудь присутствие, – вовсе нет!»

Затем Комола обратилась к Чоккроборти:

– Уже поздно, дядюшка, идите спать и посмотрите, как чувствует себя Умеш. Ему, наверно, очень страшно.

– Я вообще никого не боюсь, мать, – вдруг раздался голос. Оказалось, что Умеш, закутавшись, сидит у ее двери. Растроганная Комола выглянула из каюты.

– О Умеш, зачем ты мокнешь под дождем? Сейчас же иди с дядей в его каюту, скверный мальчишка.

Вознагражденный за свое внимание таким обращением, «скверный мальчишка» покорно пошел за Чоккроборти.

– Хочешь, я буду рассказывать тебе что-нибудь, пока ты не уснешь? – предложил Ромеш девушке.

– Нет, мне очень хочется спать, – ответила Комола.

Нельзя сказать, чтобы Ромеш не догадывался об истинном настроении Комолы, но настаивать не стал и, заметив на лице ее выражение обиды, тихо ушел к себе.

Комола была слишком взволнована, чтобы спокойно лежать в ожидании сна, но все же заставила себя лечь в постель. Буря свирепствовала, волны вздымались все выше. Весь экипаж был на ногах; в машинном отделении то и дело раздавались звонки – это передавали приказания капитана. Под яростным напором ветра судно не могло держаться на одном якоре и стояло под парами. Комола поднялась и вышла на палубу. Дождь ненадолго перестал, но ветер, как раненый зверь, ревел и метался из стороны в сторону. Несмотря на густой покров туч, временами в слабом свете луны являло свой тревожный и гневный лик небо. Берега едва виднелись, река тонула во мгле. Небо и земля, далекое и близкое, видимое и невидимое – все закружилось в страшном вихре, и казалось, будто черный буйвол бога Ямы, пригнув рога и мотая головой, мчится в слепой ярости, в диком безумии.

Когда Комола увидела эту обезумевшую ночь, это мятущееся небо, в груди ее все затрепетало. От страха ли, от радости – кто знает? Неудержимая сила, безграничная свобода, которые слышались в гуле разбушевавшихся стихий, пробудили в Комоле какое-то новое, неведомое ей чувство. Охвативший вселенную мятежный порыв нашел отклик в ее душе. «Против чего восстает природа?» – спрашивало сердце Комолу. Но разве расслышишь ответ в грохоте бури? Он так же неясен, как неясны Комоле тревоги ее сердца. Одно она сознавала: небо и земля подняли свой гневный рокочущий голос против невидимых, неосязаемых сетей мрака, лжи и обмана. Откуда-то из беспредельных просторов мчался ветер, бросая в черную ночь свое «не-е-ет!».