Варвара Синицына - Муза и генерал

• Название: Муза и генерал
• Автор: Варвара Синицына
• Жанр: Детектив

---

- Как ты думаешь, Варюха, какая сегодня будет погода? - скороговоркой вопросил он.

- А что мне про нее думать? - уклонилась я от прямого ответа.

Несмотря на быстрые ноги, готовые сорваться в сторону вертолетной площадки, и чуткие уши, настроенные на шум лопастей, я уважаю словесный пинг-понг в жестком временном режиме, чего никак не скажешь про затейника этой увлекательной игры. Разрываемый на части от необходимости бежать и желания добиться от меня хоть одного внятного ответа, Титов плавится на глазах, даже снял фуражку, стер капли пота со взмокшего лба. А ведь погода, прогнозом которой он так настойчиво интересовался, не располагает к перегреву. Как стреноженный конь, он борется с путами вопросов без ответов. Напоследок, когда поток черных шинелей, растворявшийся вдали, у пирса, иссяк, он задает мне заведомо легкий вопрос, ответ на который я знаю наверняка:

- В какой газете ты сейчас пишешь?

- Константин, какой временной отрезок ты обозначил наречием "сейчас"? выворачиваюсь я.

Титов остановил бег своих ног, которые я грозилась вырвать у него, но так и не вырвала, и уставился на меня.

- Костик, ты опоздаешь, - долетел до нас окрик Титовой.

Голос заботливой супруги лихо пришпорил особита. Схватив в охапку сумку с фуражкой, он делает спринтерский рывок в сторону пирса. На полном ходу, когда Света хлопнула рамой, закрывая окно, он развернулся ко мне лицом и, продолжая бег спиной вперед, крикнул:

- Синицына, ты молодец! Ценю!

Из слов, посланных с расстояния в десять шагов, делаю вывод: не знаю, стану ли я большим российским писателем, а вот к службе в контрразведке готова.

Такое впечатление, что это не гарнизон, а база олимпийского резерва опять бегу, на этот раз в медсанчасть. До посадки в вертолет остались считанные минуты, сознание того, что генерал способен оставить меня за бортом, не дает покоя, но я не могу улететь, не попрощавшись с Люськой. Уже издалека вижу несвойственное тихой лечебнице скопление машин. Стоящий в дверях Бибигон, беспрестанно утирая лысину, напряженно слушает начальника медслужбы. Чтобы не мозолить им глаза, я обегаю здание по тропинке, протоптанной к заднему крыльцу. Здесь, в зарослях пожухлых лопухов, привалившись спиной к деревянным перилам, как васнецовская Аленушка, сидит поникшая Люся.

- Это ужасно, - стонет она, - за одну ночь - двое.

Я сажусь рядом и обнимаю ее за плечи. Медленно, вздыхая через каждое слово, она выговаривается:

- Сначала привезли матроса, молоденький, совсем пацан, через полгода дембель. Дурачок, где-то нашел героин. Варь, ответь мне, ну где в нашей пупырловке можно найти героин? Мы же не в Штатах живем! Скончался от передозировки...дурак... смешной, рыжий... месяц назад с флюсом приходил, бормашины боялся до одури, Магаськин его фамилия. Все, отбоялся.

- Можно я посмотрю на него?

Чукина молча кивает, даже моя нелепая просьба не удивляет ее. Мы заходим в барак медсанчасти. Люся ведет меня по длинному, пропахшему лекарствами коридору, по скрипучему деревянному настилу; вокруг - ни души, лишь приглушенные голоса доносятся из-за парадной двери. Одна палата приоткрыта, в образовавшуюся щель я замечаю лежащего на кровати черного как негр человека, медики в белых халатах с капельницами и шприцами суетятся вокруг него. Какая-то женщина, стоя на коленях у кровати, - я вижу ее со спины, - воет тихо и жутко.

- Шапка-добро, - кричат черные губы.

Даже я, от ужаса застывшая на пороге, слышу его плавающий в забытье голос, мучительный и пугающий.

Люся тянет меня от двери, но "шапка-добро" преследует нас по всему коридору.

- Помрет, наверное, - шепчет Люся, - капитан-лейтенант с лодки, возвращавшейся с полигона. Ожог семьдесят процентов. При смене каких-то там пластин в отсеке произошел взрыв. Представляешь, мужик, живой и здоровый, возвращался с дальнего похода домой. Два месяца земли не видел, о жене, детях скучал, а прямо накануне всплытия - взрыв... и нет мужика. Да ты знаешь его жену, в строевом отделе базы служит, невысокая такая, с каре, в очках.

- О чем это он кричит? - спрашиваю я. Даже на таком удалении от палаты я слышу стон обгоревшего подводника.

- Не знаю, - говорит Люся, - все о какой-то шапке твердит. Ждем санитарный вертолет из госпиталя.

Люся открывает дверь, пропускает меня. Как в ледяную воду, я ныряю в холод прозекторской. Мы приближаемся к столу в центре зала; под простыней угадываются очертания распластавшегося на спине человека. Меня колотит как от минусовой температуры, ноги сводит судорога, я слышу клацанье своих зубов. Люся откидывает простынь с лица, я сразу узнаю золотую голову курившего ночью у ангара. Моя челюсть набирает бешеный темп, я пытаюсь держать ее руками, я обхватываю подбородок ладонями, но противная тряска, неподвластная ни воле, ни разуму, овладевает мною с головы до пят.

Накинув простынь на лицо покойника, Чукина тянет меня за руку из прозекторской. Как на привязи, я следую за ней по коридору. Хрупкой Люсе стоит больших усилий волочь меня, тормознутую, за собой. Уже на свежем воздухе, при утреннем солнце, когда я упала в траву, осенние запахи и невысохшая роса, разбросанная по желтеющим листьям, освежили мою голову. Вертолет с красным крестом на корпусе, всколыхнув траву вокруг нас воздушной волной, низко пошел на посадку. Подскочив, Чукина бросилась к бараку, с крыльца махнула мне рукой.

- Люся, - окликнула я ее, - Борис просил передать, что любит тебя.

Она как-то беспомощно развела руками, словно еще ничего не сложилось и как сложится - неизвестно. Постояла, задумчивая и прекрасная в своей задумчивости, потом аккуратно закрыла за собой дверь. Я поднялась с земли и, минуя все проложенные тропы, по заросшим буеракам зашагала к вертолетной площадке. Зачем я соврала Люсе, что Борис любит ее? И ложь ли это?

РЫ-РЫ-РЫ, МЫ ХРАБРЫЕ ТИГРЫ

Мы улетали той же дорогой, по которой прилетели в гарнизон, если только в небе есть дороги. Глядя с высоты на дома и сопки, раскинувшиеся на самом краешке серых вод Баренцевого моря, я гадала на фактах и домыслах. Зачем Бибигон заставил Люсю написать записку? Уж не спер ли генерал в силу привычки воровать у Бибигона любимую котлету? И что могло стать при такой полярности их дивизий - где море, где небо - яблоком раздора? В связи с чем такая спешка на водах, почему вытащили из благоустроенной норки тыловую крысу - особиста? Неужели Борис, офицер-подводник, за плечами которого не один боевой поход, действительно бегал ябедничать? И что он там, на ходу, спросил про криптограмму, что спросил... При всей изощренности моей фантазии, даже витая в облаках, я не нахожу ответа ни на один вопрос.

На взлетной полосе меня ждал Лелик. Он не торопился бежать навстречу, распахнув объятия. Он вообще не торопился. Основательно и спокойно, прищурив глаза, Власов смотрел, как я спускаюсь из вертолета, иду к нему, продуваемая всеми ветрами. Под его ровным взглядом, когда любая суета наигранна, я медленно шла по бетонке. С каждым шагом Лелик был все ближе, я различала его рыжие глаза и буквы на кармане синего форменного комбинезона. Удивительная уверенность сквозила во всей его невысокой властной фигуре, уверенность в том, что в любом случае он дождется меня и в любом случае я не пройду мимо.

Мы не были одни на аэродроме, но мы были одни, и я шла как по коридору: над нами - высокое синее небо, вокруг нас - легкая дымка тумана. Почти вплотную я приближаюсь к Лелику, я чувствую его запах, он как дым отечества. Достаточно протянуть руку, чтобы дотронуться до его подбородка, прохладного и терпкого от утреннего бритья.

Лелик не торопится говорить, он молчит и смотрит, смотрит и молчит. Что Лелику в моем лице? Наконец-то я внятно разбираю надпись на его груди: "Полковник Алексей Власов".

- Это чтобы ты не потерялся? - киваю я на нашивку.

И это первые слова за нашу встречу. И я вижу, как Лелик медлит, как жаль ему, что растаяла легкая дымка тумана вокруг нас.

- Я не потеряюсь, Вака, - говорит Лелик. И это звучит как обещание.

Уже другим тоном, более пригодным для разговора с солдатами или лошадьми, а не с девушкой, которая на твоих глазах спустилась с небес на землю, говорит:

- Скажи свой адрес.

- Зачем?

Лелика не оскорбляет мой вопрос, или он просто не считает нужным реагировать на женские уловки, когда к желаемому результату идешь не напрямую, а только посредством отрицания.

- Приду после полетов, - говорит Лелик.

- А если я буду занята? - Я продолжаю кочевряжиться и без всякой логической паузы диктую: - Заполярная, пятнадцать - тринадцать.

- Запомни, Вака, - Лелик крепко держит мой локоть, - ты оккупирована мной.

- И что мы будем делать? - спрашиваю я, не пытаясь вырваться. Мне нравится его рука на моей руке.

- Пить кофе, - говорит Лелик и небрежно, как о чем-то несущественном, добавляет: - Потом я тебя изнасилую.

- А если я против? - невозмутимо, словно живу на валерьянке, интересуюсь я.